–Ох! Давненько я не бегала.

–А для меня привычное дело. Лёшка постоянно думает, что обгоняет меня – и ладно. А вашему сколько лет?

Лёшка носился по площадке, подобно заведённой юле. Спустя пару минут не было уже никого, кто его до сих пор не заметил и не перекинулся хотя бы парой фраз. Мальчику очень нравилось такое внимание.

Оставался только один.

Дима очень устал гоняться за новым знакомым, и теперь задумчиво следил за ним, стоя чуть поодаль от площадки и растерянно теребя оранжевые шортики, подобранные к рубашке с узором из долек апельсина. Наконец, сдался и полез в рюкзак. Выудив блокнот, бегло осмотрел площадку, небо, деревья, и принялся рисовать.

Для семилетнего, рисовал он сносно. Это не было его сильной стороной, причём он сам это быстро понял, поскольку руки у него иногда начинали непроизвольно дрожать. Он стоически переносил эти приступы, хотя они нападали так внезапно, что ровные черты часто превращались в каракули.

Он изобразил площадку, маму, хорошо набросал шведскую стенку и шатающиеся за ней деревья. Затем вытянул вперёд руки с блокнотом, прикидывая, чего не хватает. Не хватало людей, как и всегда. Их он рисовать не любил, особенно в движении, потому что неизменно получалась какая-то жуть. Дима решил, что сойдёт и так, и уже совсем было отложил ручку, как Лёша с криком, которому позавидовали бы древние варвары, запрыгнул на лесенку, в мгновение ока забрался на неё с ногами и со счастливым взглядом осмотрел остальных, внизу.

Не улыбнуться было невозможно. Дима фыркнул, и снова взялся за рисунок. Теперь на стенке, смешно сморщив нос, стоял мальчишка с поднятыми вверх руками. Дима горделиво выпрямился, довольный своей работой. Спохватившись, принялся выводить солнце на небе – про него он совсем забыл…

–Круто!

От неожиданности рука, дорисовывающая последний луч, дрогнула, и жирная полоса соединила солнце и Лёшину макушку.

Сам же натурщик стоял позади. Дима и не заметил, как тот подобрался.

–Классно рисуешь! А где ты? Нарисуй себя!

Дима в некотором смущении посмотрел на мальчишку, затем на свой рисунок. Вот этого ему в голову никогда не приходило – рисовать себя. Сейчас же, когда его попросили, он был совершенно сбит с толку, хотя сегодня утром гляделся в зеркало. Как он выглядит?

–Ну, чего ты? – протянул Лёша, и сел рядом, – Как тебя зовут?

Дима неуверенно порыскал глазами в поисках мамы, но та была занята разговором с новой знакомой, и, хоть периодически на него и смотрела, не смогла прочитать некую тревогу на лице сына. Он сглотнул.

–Ну?

Ситуация становилась безвыходной. Паренёк, похоже, не отстанет, пока не получит желаемого. Дима торопливо перевернул страницу блокнота и занёс ручку. Но провидение было не на его стороне – в пластиковом стержне закончились чернила как раз в тот момент, как он хотел написать своё имя.

Лёша начинал нетерпеливо ёрзать – было видно, что его натура намного менее спокойная, чем у Димы. Однако, хоть любой другой ребёнок на его месте давно бы убежал прочь от недружелюбного собеседника, мальчик же продолжал наседать и наседать:

–Да как тебя зовут? Ты же скоро в школу пойдёшь! Ну, скажи!

–Дима, – прошептал мальчик. Гланды практически атрофировались за год, и говорить громко он не мог. Но почему-то разочарование этого незнакомого мальчишки было хуже, чем переступить через себя. Он откашлялся, и почти нормально повторил, – Меня зовут Дима.

Лёша улыбнулся во весь рот и издал звук, очень похожий на «Гы!» Он потащил Диму за рукав к ближайшей площадки, бессвязно рассказывая то про последний мультик, что увидел, то про гигантскую жабу, с которой сражался. Диме вдруг стало всё равно – он счастливо улыбался, не замечая, как Валентина Ивановна сидит на земле, в ошеломлении показывая на него пальцем, а вокруг неё хлопочет Лёшина мама, пытаясь выяснить, что случилось. Но не расскажешь же в двух словах, что сын, отказывавшийся говорить целый год, внезапно решил перекинуться парой слов с пацаном, которого встретил впервые в жизни.

Дверь в квартиру с грохотом распахнулась. Варвара Петровна пинком загнала дочь в прихожую. Кое-как сняв сапоги (мокрые от ливня пальцы плохо слушались), встала перед ней. Хоть она и была стара, её породистое морщинистое лицо обычно выглядело очень мило, однако далеко не в этот момент. Сейчас она напоминала человека, готового совершить убийство. Валентина Ивановна не перечила – мать была единственной, кого она боялась и уважала.

–О чём ты только… – шёпот Варвары Петровны был слышен по всей квартире, – Ты что, чёртова психопатка? Ты хоть немного подумала о последствиях?

–Мам…

–Я знать ничего не хочу! Ты расстроилась, сорвалась, Дима попался под горячую руку – мне наплевать. Вспомни, хоть на секунду, вспомни, что было шесть лет назад. Он не разговаривал год! ГОД, ВАЛЯ! – как видно, Варвара Петровна хотела сказать своей дочери слишком много, а потому голос становился всё громче под натиском гневных, справедливых мыслей, – Мы потратили столько лет на то, чтобы выстроить с мальчиком отношения, добиться его доверия! И он доверял. Он доверял мне, доверился тебе – и пожалуйста, его уничтожила родная мать!

–Я не…

–УНИЧТОЖИЛА! – взвизгнула Варвара Петровна, топнув ногой по деревянному паркету, – Ты потеряла сына, ты понимаешь?! Его нет. Ты убила его в тот самый момент, как решилась на этот… этот…

–Я его воспитывала! – закричала Валентина Петровна не хуже матери, которая выпучила глаза так, что те грозили вылететь из орбит. –Ты говоришь совсем как тот мужик со школы! А у меня, между прочим, не было злых намерений!

–Ах, вот как. Знаешь, Валя, благими намерениями выложена дорога в ад. Мне страшно подумать… Господи, я даже не хочу думать, я просто не хочу…

Она в изнеможении открыла дверь в коридор и замерла. На светлом фоне тускло освещённого фонарём окна был виден силуэт. Пышное платье сбилось, с него капала вода – как видно, Дима попал под дождь.

–Можно уже его снять, мам? – абсолютно пустым тоном проговорил он.

В наступившей тишине тикающие часы на стене были слышны особенно хорошо. Варвара Петровна тихо, словно пытаясь не нарушать это безмолвие, в обмороке осела на пол.

До Джейна

Dodo, l’enfant, do

Просто удивительно, скольких ситуаций можно было бы избежать, если бы люди просто говорили друг с другом. Но, увы! Конечно, я бы мог посетовать на время, и что сейчас редко кто кому-то доверяет полностью, без остатка. Это называется торжеством здравого смысла. Редко, когда человек в состоянии разобрать, что происходит в его собственной голове, чего уж говорить о головах окружающих людей! Да хотя бы одного из них. Гуляя среди толпы, если постараться, можно увидеть не только многочисленные источники шума и криков. Каждый человек есть история, в которой некоторые страницы являют собой вершину писательского мастерства, другие же едва дотягивают до уровня ученической сочинки. Некоторые страницы пусты или смазаны, а некоторые и вовсе сожжены.

Истории других людей являют собой источники вдохновения, что способны заполнить эту пустоту, исправить некоторые орфографические или сюжетные ошибки. Быть может, добавить новые, но оно почти всегда того стоит.

Кому как не Диме, что большую часть своей жизни провёл за книгами, это знать? С того момента, как он, спустя год молчания, произнёс своё имя Лёше, он уяснил, насколько стремителен водоворот жизни, насколько неожиданным может оказаться ответ, что всё это время лежал под носом – что в его истории ещё очень рано ставить точку.

О, эти дни были поистине безоблачны. Прекрасны, даже так. Каждый день Дима вставал до будильника и до слёз смешил маму, изображая один ему ведомый танец перед зеркалом с зубной щёткой. Наскоро позавтракав, бежал вниз, где у подъезда его уже, как правило, дожидался Лёша. Они шагали в школу, яростно обсуждая, мог ли дядюшка Айро победить Лорда огня Озая, насколько туп был Спанчбоб в последней серии и можно ли рассчитывать на премиальные от родителей, поскольку скоро выходила новая игра от «Беседки1».