Снова призадумался корчмарь и наконец промолвил:

— Верю. Это, может быть, и правда. Намедни один человек сказал мне, что Бог женился. А цыгане, известно, музыканты отменные, небось подрядились ему на свадьбе на скрипке играть!

Тогда парень признался, что это он шесть раз приходил к корчмарю. Делать нечего. Отдал корчмарь парню свою дочь в жены, и зажили они счастливо.

Жил однажды далеко-далеко, за океаном, за морями, за стеклянными горами и еще того дальше, один плотник. И так он хорошо изучил кузнечное ремесло, что из него вышел сапожник, да такой, какого в мире еще не было портного: сапоги он тачал так ловко, как ни одному кровельщику и не снилось, будь он самым лучшим бочаром на свете.

Однажды он так стачал сапоги, что даже на свирели не сыграть бы заливистее, чем на том кувшине, который сплетен гончаром. Что там зря говорить, этот плотник был до того умен, что хотя в табун приходил лишь один раз в году, но с одного взгляда угадывал, чей поросеночек коровой оягнился.

Вот какой был этот плотник!

Быль это или небылица, а на свете жил бедняк. Однажды утром он выехал в поле пахать на корове. Когда он проезжал мимо леса, то вдруг услышал, что кто-то там и ревет и лопочет.

Зашел бедняк в лес взглянуть, что там делается, и представилось ему диво дивное. Он увидел, что громадный медведь дерется на кулачках с маленьким зайчиком.

— Ну, такого я еще в жизни не видывал! — сказал бедняк и расхохотался, да так, что чуть не лопнул со смеху.

— Эх ты, безмозглый человечина! — закричал на него медведь. — Да как ты смеешь смеяться надо мной? Вот я съем за это и тебя и твою корову!

Теперь уж бедняку стало не до смеха. Он принялся уговаривать, упрашивать медведя, чтобы тот не трогал его. Медведь же никак не поддавался на уговоры. Тогда бедняк упросил не трогать его хотя бы до вечера, покуда он не вспашет своего клочка земли, а то придется его семье всю зиму сидеть без куска хлеба.

— Ладно, — сказал медведь. — Уж так и быть, до вечера не трону, но тогда уж не обессудь — съем!

И медведь пошел по своим делам, а бедняк, пригорюнившись, пахал свое поле и, сколько голову ни ломал, не знал, чем умилостивить грозного зверя.

К полудню в поле прибежала лиса. Увидела она, что бедняк горюет, и спросила его, что с ним, не может ли она помочь в его беде.

Бедняк рассказал, что у него вышло с медведем.

— Эта беда — что за беда? — сказала лиса. — Ты не горюй. Ничего он с тобой не сделает, и сам ты будешь жив и корова твоя, да еще и медвежью шкуру получишь впридачу! Но сколько ты мне заплатишь, если я вызволю тебя из беды?

Бедняк не знал, что пообещать лисице. Он готов был все ей отдать, да у него самого ничего не было, а лисица запрашивала дорого. Наконец они согласились на девяти курах и десятом петухе.

Пообещал бедняк, а сам не знал, что делать, где все это взять? Но все-таки пообещал.

— А теперь, бедняк, послушай меня, — сказала лиса. — Когда ввечеру медведь придет сюда, я спрячусь в кустах и начну трубить в рог, словно охотник. Тогда медведь напугается и станет просить, чтобы ты спрятал его. Ты засунешь его в грязный мешок и скажешь, чтобы он не смел даже шелохнуться. Тогда я выйду из кустов и спрошу: «Что у тебя там в мешке?» А ты в ответ: «Обгорелый пень». Я не поверю тебе и скажу: «А ты вгони в него топор с размаху!» Ты возьмешь топор и так стукнешь им медведя, что он тут же и подохнет.

Бедняк обрадовался доброму совету.

Все вышло так, как сказала лиса: медведь попался, а бедняк и его корова были спасены.

— Ну что, верно я тебе сказала? — спросила лиса. — Кто бы лучше меня тебе присоветовал? Вот и пойми раз и навсегда: бери не силой, а умом!.. А теперь жди, завтра приду к тебе должок взыскать — девять кур и десятого петушка! Смотри, чтоб жирные были. И дома будь. Не то тебе несдобровать!

Бедняк взвалил медведя на телегу и отправился домой. Поужинал, хорошенько выспался, а о лисе и не думал; от нее же научился, что надо брать умом, а не силой.

Утром он едва продрал глаза, лиса была уж тут как тут. Постучалась к нему и потребовала обещанных девять кур и десятого петушка.

— Сейчас, сейчас, кумушка! — крикнул бедняк. — Погоди чуточку, я только оденусь!

Он быстрехонько оделся, двери открывать не стал, а остановился посреди дома и начал лаять по-собачьи.

— Бедняк! Бедняк! — закричала лиса с улицы. — Кто это там лает? Уж не собаки ли?

— Собаки, кумушка, собаки! — подхватил бедняк. — Да еще какие! Здесь под кроватью, бес их знает, откуда они взялись! Наверное, учуяли твой запах, кумушка, вот и норовят вырваться. Я их едва держу!

— Ты уж сделай милость, — закричала лиса, — держи их, держи, покуда я не убегу. Пусть куры и петух останутся при тебе, только ты собак-то придержи!

Когда бедняк открыл дверь, лиса была уже за горами, за долами. А он так смеялся над ней, что, быть может, и сейчас еще смеется, если жив.

Уж вы-то хорошо знаете, что у моего отца было сто хольдов земли. И со двора его в упряжке меньше шести волов никогда не выезжало. Вот уж богатства-то было! Нужды никогда не знали! А что дома частенько даже корочки хлеба не бывало — невелика беда. Такое приключалось и с людьми беднее нашего.

Так вот, однажды у нас было так много пшеницы, что мать не знала, из чего хлеб испечь. Отец бранился, бранился, что, дескать, амбар полон пшеницы, а мы такие бестолковые, не можем даже одной лепешки испечь.

Надоело мне слушать, как отец ворчит да ругается. Я запряг шестерку волов, взвалил на телегу двенадцать мешков пшеницы и поехал на мельницу. А отец с матерью пошли в поле пахать.

Когда мы ехали по большаку, телега со всей шестеркой волов застряла. Такая там была грязь, что даже волы и те не могли сдвинуться с места.

Что ж мне было делать? Оставить пшеницу нельзя. Пойти домой за другими волами? Так и они завязнут в грязи. Думал я, думал, так ничего и не придумал. Вдруг мне пришла догадка на ум, будто и у других я такое видывал. Я распряг волов, сбросил с телеги всю пшеницу, усадил волов на телегу, а мешки запряг в ярмо. И ну их погонять! А заартачится какой-нибудь мешок, я так вытягивал его по спине вожжой, что он тут же становился у меня смирным. А уж как я вытащил кнут да хлестнул их кнутом, так они враз вытащили мою телегу из грязи, будто она никогда в ней и не застревала.

Худо ли, хорошо ли, а миновали мы это место.

Вот тогда я согнал волов с телеги, мешки с пшеницей положил обратно, и поплелись мы дальше на мельницу.

Наконец доехали до места. Здороваюсь с мельником, а он отвечает, что мне придется маленько подождать, так как мельницы дома нет, она ушла по землянику.

— Вот нелегкая ее понесла! Что же мне теперь делать?

Ну, не стал я себе долго голову ломать. Пошел да и отыскал мельницу. Она ела землянику, забравшись на верхушку высоченного дерева. Я попросил ее спуститься на землю, так как у меня дома семеро голодных ртов и я вон как спешу. Но она только пожала плечами и сказала, что не спустится до тех пор, пока не наестся досыта!

Что же мне оставалось делать? Стал я ждать. Стоял-стоял, дожидался, а она все сидела на дереве и спускаться не думала.

«Ну, — решил я, — довольно мне голову морочить!» Кнут у меня был в руке! Схватил я его обеими руками и с размаху воткнул кнутовище в землю. А сам тоже залез на дерево. Что ж, и я поем земляники!

Наелся я вместе с мельницей ягод там наверху.