Попросили красавицы Фэт-Фрумоса у них остаться: скучно им было жить одним. Он не заставил себя упрашивать, поблагодарил, согласился и сказал, что ни о чем лучшем и мечтать не мог.

Мало-помалу попривыкли они друг к другу, рассказал им Фэт-Фрумос обо всем, что он испытал, пока до них добрался. А через некоторое время женился он на младшей сестре. После свадьбы разрешили ему сестры гулять всюду, где ему захочется. Но одну долину показали они ему лишь издали и сказали, что называется она Долиной Слез, и запретили туда ходить — от нее, мол, будет ему большое горе.

Прожил он там немало времени, но даже и не заметил, потому что оставался таким же молодым, каким пришел. Гулял он по лесу, не знал никаких забот, жил-поживал себе счастливо в золотых хоромах, в мире и согласии с женой и свояченицами, радовался ярким цветам и свежему, чистому воздуху.

Часто ходил Фэт-Фрумос на охоту, и вот однажды увидел он зайца, пустил в него стрелу — мимо, пустил другую — не попал; рассердился Фэт-Фрумос, погнался за зайцем, пустил третью стрелу и убил его. Но не заметил, несчастный, что, гоняясь за зайцем, попал он в Долину Слез. Взял он зайца, вернулся домой, но… что бы вы думали! Вдруг взяла его тоска по отцу с матерью. Не осмелился он признаться в этом хозяйкам дворца, но они, видя его грусть и печаль, сами обо всем догадались. Очень они тогда встревожились.

— Ах ты, несчастный, — говорят они ему, — ты зашел в Долину Слез!

— Да, дорогие мои, зашел, хоть и не нарочно. А теперь вот гложет меня тоска по родителям, но и вас я не в силах покинуть. Столько времени я с вами живу, а не могу ни на что пожаловаться. Пойду я взгляну еще разок на родителей, а потом назад к вам вернусь и больше уж вас никогда не покину.

— Не уходи от нас, любимый! — говорят ему они. — Уж сотни лет, как твоих родителей и в живых-то нет. Боимся мы, что если ты отсюда уйдешь, то никогда уж больше мы тебя не увидим. Не уходи от нас, потому чуем мы беду неминучую.

Но сколько ни уговаривали Фэт-Фрумоса жена, и сестры, и конь, не смогли они унять его тоску по родителям. Вконец иссушила она Фэт-Фрумоса. Наконец конь и говорит:

— Раз не хочешь ты меня послушать, хозяин, то теперь, что бы с тобой ни случилось, пеняй на себя. Я тебя предупредил, а теперь, если согласишься на мое условие, отвезу я тебя обратно.

— Соглашусь, — отвечает Фэт-Фрумос с радостью. — Говори, какое твое условие.

— Как приедем мы во дворец твоего батюшки, то, если захочешь ты хоть часок там побыть, я тебя дожидаться не стану, а сразу же вернусь назад.

— Ладно, — говорит Фэт-Фрумос.

Приготовился он к отъезду. Обнялся Фэт-Фрумос с женой и сестрами, попрощался с ними и пустился в путь. Остались они одни, опечалились, плачут, убиваются.

Доехал Фэт-Фрумос до того места, где прежде были владения ведьмы Скорпии, а там — города возвышаются. Где прежде леса стояли, там теперь поля расстилаются. Поспрошали они одного-другого о ведьме и о ее доме, а те им в ответ, что только деды слыхали от прадедов такие небылицы.

— Как же так? — говорит им Фэт-Фрумос. — Я ведь здесь на днях проезжал.

Рассказал он им все, как было. Только посмеялись люди над Фэт-Фрумосом, словно он бредил или грезил наяву, а он, удрученный, поехал дальше, не заметив даже, что волосы и борода у него за это время поседели.

Доехал Фэт-Фрумос до владений Геоноаи, расспросил о ней и получил такие же ответы.

Никак не мог он понять, как же могло все так сильно перемениться за несколько дней. Еще сильней Фэт-Фрумос опечалился и поехал дальше. Седая борода отросла у него уже до пояса, а ноги под ним подгибались. Достиг наконец Фэт-Фрумос царства своего отца. Здесь тоже — другие люди, другие города, а старые так изменились, что и не узнать. Наконец доехал он до того дворца, где родился. Слез с коня, конь руку ему поцеловал и говорит:

— Прощай, хозяин, я возвращаюсь обратно. Коли хочешь ехать со мной, садись в седло и немедля в путь.

— Прощай, — отвечает ему Фэт-Фрумос, — надеюсь, что и я скоро вернусь.

Конь умчался как вихрь.

Увидел Фэт-Фрумос, что отцовский дворец разрушился и зарос бурьяном. Вздохнул он, глаза его слезами затуманились. Стал он вспоминать, каким был когда-то этот дворец и как прошло здесь его детство. Обошел он дворец два-три раза, осмотрел каждую комнату, каждый уголок, напоминавший ему о прошлом, потом вышел и на конный двор, где коня себе выбрал. Спустился он в погреб, вход в который был завален всяким мусором. Стал Фэт-Фрумос шарить по всем углам — а борода у него уж до колен доросла, веки приходится приподымать руками, а ноги еле двигаются. Нашел он только сундук ветхий, там в особой коробке хранились прежде драгоценности, — ничего в нем теперь не было. Поднял Фэт-Фрумос крышку коробки, и вдруг чей-то слабый голос сказал ему:

— Добро пожаловать, Фэт-Фрумос, если бы ты запоздал еще немножко, пришел бы мне конец.

А это, оказывается, была его Смерть. Совсем она иссохла, так долго пришлось сидеть ей, скрючившись, в коробке. Дала она Фэт-Фрумосу пощечину, упал он на землю мертвым и тут же обратился в прах.

Было однажды, а может, и никогда не бывало…

Жили-были однажды старик со старухой, такие бедные, что, как говорится, нечего было им водой запивать. Коли заводилась у них кукурузная мука — так соли не было; соль и кукурузу раздобудут — овощей нет. Так и жили дед да баба, перебиваясь изо дня в день. Было у них трое сыновей, таких оборванных да грязных, что жаль смотреть. Младший, видать, был поумнее, чем двое старших, но зато калека на обе ноги. Звали его Цугуля.

А неподалеку жила Змея-колдунья. И такая вредная была эта змеюка, что даже соседям своим покоя не давала: разоряла их поля и чинила много всяких пакостей.

Когда родился Цугуля и пришли к ребенку феи-ворожеи, подвернулась тут и эта Змея подколодная. Услышала она, какую судьбу предвещают Цугуле, и от зависти отняла у него поджилки. Остался Цугуля калекой.

Из-за бедности своей да из-за Цугули безногого стали дед с бабкой вместе с сыновьями посмешищем для всей деревни. А над бедным Цугулей даже братья его смеялись.

Выросли ребята. Вот раз Цугуля и говорит матери:

— Матушка, слыхал я, что есть у тебя богатый брат в соседней деревне. Сходи-ка ты к нему да попроси у него какую ни на есть клячу. Ездили бы мы с ней охотиться, а то надоело мне лежать без дела на печи.

— О чем ты только болтаешь, калека, — рассмеялись его братья. — Лучше пусть мать попросит у дядюшки двух коней для нас, ведь мы-то можем вскочить на лошадь.

Проглотил Цугуля насмешку, повесил голову и замолчал.

Мать всегда матерью останется. Пошла она к брату своему и попросила двух коней для старших братьев и кобылу для Цугули.

Дядя охотно дал лошадей, а уж для Цугули и подавно, чтоб он, бедняжка, тоже мог ездить.

То-то было радости старшим братьям, когда мать привела им коней, только Цугуля никак не мог развеселиться: ведь был он калекой и не знал, где найти исцеление.

Через несколько дней Цугуля сказал, что тоже хочет поехать с братьями на охоту.

Посмеялись над ним братья, но вступилась мать за младшего сына, и взяли они Цугулю. Собрались и поехали.

В лесу подивились братья, как ловко Цугуля бьет всякую дичь. Ни одной стрелы не пустил он понапрасну. Все попадали в цель.

Три дня и три ночи провели братья на охоте. А на третью ночь привиделся Цугуле радостный сон. Приснилось ему, будто попал он в прекрасный сад, красивый, словно рай. Вот сидит он в уголке грустный и печальный, потому что не может ходить и вдосталь порадоваться красоте этого сада. Птицы звонко распевают, листья деревьев чуть шелестят под ветерком, а цветы льют опьяняющий аромат. С горестью смотрел Цугуля на всю эту красоту, которой не мог наслаждаться. И, обратив очи к небу, взмолился он тут к господу: пусть лучше лишит он его жизни, чем прозябать в таком несчастье.