Затем Вова сообщил о болезни Сыроежкина ему на работу. Работал Серёжа чуть больше полутора лет — трудился инженером-наладчиком подъёмно-транспортного оборудования и лишь недавно занялся проектной деятельностью. Когда ему выпадали командировки, а в первый год их было много, Элек ездил с ним. Работал он удаленно, зарабатывал очень хорошо и, благодаря этим двум факторам, почти никогда не расставался с Серёжей. В последнее время близнецы были особенно близки, даже почти не ссорились и жили, можно сказать, душа в душу…

Ещё одним важным делом, которым занимался Корольков, стал вопрос погребения. Или лучше сказать легализации смерти Электроника. Поскольку тело отсутствовало, не оставалось ничего другого, как подать на Элека Громова в розыск. Через какое-то время его признают пропавшим без вести, а ещё через несколько лет — умершим. Идти в полицию следовало единственному официальному родственнику Эла — профессору Громову. Печальную миссию известить которого о трагической гибели его детища, также взял на себя Корольков. Профессор принял удар стоически, но, забегая вперёд, можно сказать, что продержался он недолго — через месяц его не стало. Сердце.

Церемония прощания проходила в саду на участке дома Гусевых. Присутствовали только те, кто знал о настоящей природе Элека — профессор Громов, его верная спутница Маша, Макар с Вовой, Зоя с Майей и уже давно отпавшие от их компании, но сохранившие теплые отношения с ребятами, Смирнов и Чижиков. И Бри с Миком.

Серёжи не было — спустя две недели он был всё также плох, ему кололи сильнодействующие препараты и не разрешали свидания. Изредка его мать звонила Макару, вздыхала и просила держать её в курсе дел. На заднем фоне был слышен детский плач, смешки и визги. У кого-то жизнь продолжалась, у Макара она замерла…

Урри заказал у какого-то мастера бронзовую посеребрённую скульптуру, сантиметров пятьдесят в высоту. Статуэтка с поразительной точностью изображала Серебряного мальчика, изящно выгнувшегося на пилоне. Это был «шестнадцатилетний» Электроник, который когда-то демонстрировал свои удивительные способности перед гостями Стампа в его особняке. Собственно, это был надгробный памятник, последний подарок Элеку от так и не забывшего его бывшего гангстера. Мастер создал образ мальчика-андроида пользуясь записями того памятного выступления Эла под руководством Мика. Диск с записью Урри также передал Гусеву. В объёмный постамент-основание этой статуи, который имел внутри себя специальный пустой отсек, собравшиеся в доме Макара друзья Электроника и положили капсулу с останками, о которых позаботился в своё время всё тот же Вова Корольков.

После того, как прах был запечатан, гости помянули усопшего, сказав о нём много хороших слов, и разъехались по домам, Макар отнёс эту своеобразную урну в маленькую комнатку-кладовку на чердаке над своей спальней. Вынес оттуда хлам и всякие лишние по его мнению вещи, оставив только маленький стол и небольшой диванчик. На стол он поставил статуэтку с прахом, поставил вокруг живые цветы, которые в изобилии принесли гости, а на диванчик сел сам. С самого момента трагедии все его мысли были заняты Серёжей. Сначала три дня непрекращающегося стресса, когда один его неверный шаг или потеря контроля на считанные минуты могла стоить жизни дорогому человеку, потом рутина будней и тоже постоянное беспокойство, звонки в клинику, беседы с врачом.

У Макара не было времени пережить собственную потерю. А ведь он тоже любил Эла, был к нему привязан и даже какое-то время делил с ним постель. Пусть это были не те чувства, что он испытывал к Серёже, и не те, что связывали самого Сергея и его близнеца, но это была любовь, самая настоящая. Макар тоже тосковал, ему было бесконечно жаль ушедшего в самом расцвете лет Элека. Возможно, его тоска была даже более чистой и возвышенной, чем безумное отчаяние Серёжи. Макар жалел Эла, Сергей — себя. Объективно благополучное существование без Электроника стало для Сыроежкина филиалом ада на Земле, который он хотел прекратить любым способом.

Макар не знал, сколько он просидел в этой комнатке. За окном уже была глубокая ночь, пора ложиться — завтра на работу. Он вытер лицо носовым платком, встал и вышел, заперев за собой дверь на ключ. Что-то ему подсказывало, что он будет единственным, кто станет навещать Серебряного мальчика.

***

Вернувшись домой после очередной беседы с Серёжиным врачом в подавленном настроении, Макар меньше всего был готов увидеть радостную Майку и не менее сияющую Зойку. Они смеялись и обжимались сидя в гамаке, который Макар натянул посреди сада специально для девчонок. Сам Гусев за последний месяц даже забыл как надо улыбаться. Сначала он хотел пройти мимо — если у людей есть повод для радости, зачем огорчать их своей постной физиономией? Майка сама, увидев Макара, выпорхнула из Зойкиных объятий и подбежала к нему. «Что ты носишься как угорелая?» — проворчала ей вслед Кукушкина и тоже подошла к Макару.

— Макарка, тебе, наверное, это тоже интересно будет знать, — сказала Гусеву супруга. — Майка беременна.

— Шесть недель, акушерский срок, — подтвердила Светлова, улыбаясь во все тридцать два зуба.

— Поздравляю, — Гусев тоже улыбнулся. Первый раз за последний месяц. — Значит, у Эла всё-таки получилось…

— Ну… — вдруг замялась Майка. Она перестала улыбаться и нервно кусала губы, переминаясь с ноги на ногу, то и дело бросая опасливые взгляды на подругу.

— Майя, — строго сказала, глядя на неё Кукушкина, пытаясь придать своему лицу подобающее тону голоса выражение.

— Зоечка, — сделала бровки домиком Светлова, отчего стала похожа на свою собачку. — С Элеком не получалось… Никак. Это был…

— Серёжа, — со вздохом закончила за неё Зоя.

— Серёжа, — подтвердила Майка.

— Серёжа… — прошептал пораженный известием Гусев. — Серёжа, Серёжа, — повторял и повторял Макар. — Майка! — он подхватил девушку на руки и смеясь закружился с ней по полянке.

— Поставь! — прыгала рядом Кукушкина. — Поставь её на место! Макарка! Поставь, я сказала, Майку на место, уронишь! — Зойка так переполошилась из-за его не совсем адекватной реакции, что Гусев, наконец, внял её требованиям и осторожно опустил Майю на землю.

— Совсем чокнулся со своим Сыроежкиным, — обняв Светлову покрепче, сказала Зоя, когда Макар ушёл на свою половину. — Теперь ещё ребенка воспитывать захочет. Серёженькин ведь! — усмехнулась Кукушкина.

— Ну, может, это и не плохо, — робко заметила Майя. — Ребенку нужен отец.

— Ну, это — да, — согласилась Зоя. — На Серёжу-то в данном случае надежды мало.

***

— Доктор, ну раз мне нельзя, скажите ему сами, — Гусев не отступался. — Ведь ребенок же будет. Ну не сделает это известие хуже. Некуда хуже-то!

— Не надо нервничать, Макар Степанович, — мягко осадил Гусева лечащий врач Сыроежкина. — Сейчас Сергей Павлович нас просто не поймёт. Ему дают сильнодействующие препараты, курс ещё не закончен. Но через неделю, обещаю вам, я поговорю с ним на эту тему.

Макару стоило большого труда убедить доктора в том, что Сергей действительно скоро станет отцом. Дело в том, что врач был прекрасно осведомлён и об ориентации своего пациента, и о его отношениях с погибшим Громовым. Поэтому известие о беременности от Сыроежкина некой его подруги воспринял скептически. Но поговорить всё же с Сергеем согласился. Волнения Сыроежкину, конечно, противопоказаны, но, кто знает, возможно, новость о скором отцовстве скажется на нём положительно.

Каково же было удивление Макара, когда через неделю врач сообщил ему, что подвижки есть, и весьма значительные. Как только Серёжа после смены лекарств стал более вменяемым, доктор осторожно сообщил ему, что некая Майя Светлова утверждает, что ждёт от Сергея Павловича ребёнка. Сергей оживился и проявил к этой новости большой интерес. Он подтвердил, что именно он является отцом будущего малыша, и с тех пор его состояние стало неуклонно улучшаться.