А ещё через неделю Серёже разрешили свидания.

Доктор очень настоятельно рекомендовал Макару не затрагивать тему Элека и не поддерживать разговор, если Сергей начнет его сам. Делать упор на настоящий момент и обсуждать будущие перспективы в положительном ключе, наоборот, приветствовалось.

Только, когда Макар увидел Серёжу, все советы врача вылетели у него из головы. Он обнял друга, крепко прижал его к себе и не мог произнести ни слова. Горло сдавил спазм, и Макар испугался, что разрыдается как ребенок на глазах у других посетителей, больных и медперсонала. Что в общем-то и произошло — он и плакал, и смеялся от радости, что наконец встретился со своим Серёжей.

— Ну, Гусь, ну чего ты, — пытался успокоить друга Серёжа. Они так и стояли в обнимку посередине столовой, где проходили свидания. Рыдающий Гусь, вцепившийся мертвой хваткой в Сыроежкина и, пытающийся его успокоить нежными поглаживаниями по спине, Сергей. Внимания на них никто не обращал — посетители были заняты своими больными, а медперсонал повидал всякого и ничему не удивлялся.

Серёжа очень изменился, похудел, осунулся, глаза ввалились, заметнее стали носогубные складки, в уголках глаз появились морщинки, а под глазами — синяки, от некогда роскошных блондинистых кудрей остался только стриженный ёжик совсем белых болос. Посмотришь на него и не скажешь, что парню нет и двадцати шести лет. Но для Макара Серёжа все равно оставался самым милым и желанным человеком на свете. «Поскорее бы забрать его домой», — думал Гусь.

— Макар, Майя правда беременна? — спросил Серёжа.

— Правда, ходят довольные как слоны на пару с Зойкой.

— А… она уже сдавала… анализы? — Сергей тяжело сглотнул и со страхом смотрел на Макара.

— Да… — вопрос Гусеву не понравился, закрались нехорошие подозрения. — В порядке её анализы. А что?

— А ты когда сдавал?

— Серёжа, я здоров, — Макар всё понял, опять прижал к себе Сыроежкина и стал шептать ему, что положительный статус не означает болезнь, и что жить с этим он может ещё очень долго и счастливо, главное на учёт встать и принимать необходимые препараты.

— Макар, счастливо уже не получится, а долго я сам не хочу, — грустно улыбнулся Серёжа.

— Обещай мне, что ничего больше с собой не сделаешь!

— Я не хочу тебя обманывать, прости…

На Гусева удушливой волной накатило отчаяние, он опустился перед Серёжей на колени.

— Три года, Серёжа, три года… Пожалуйста! Умоляю тебя… Пусть ребенок родится и проведёт со своим отцом хотя бы три года. Это не так долго. Потерпи, а потом… клянусь, я не стану тебе мешать, отпущу… к нему.

Единственное, на что рассчитывал Макар, так это на то, что за такой срок Серёжина боль подутихнет, а сам он привяжется к ребёнку и уже не будет иметь мыслей об уходе из жизни.

Серёжа долго молча смотрел на него, о чем-то думал, что-то прикидывал в уме, а потом серьёзно сказал Макару:

— Хорошо. Я тебе обещаю. Пока ребенку не исполнится три года, я ничего с собой не сделаю.

Через две недели счастливый Гусев привёз Сыроежкина домой.

***

— За что ты меня любишь, Макар? — спросил как-то своего друга Сыроежкин. Он искренне не мог понять, чем заслужил такую заботу и преданность со стороны человека, перед которым сам был в неоплатном долгу.

— Просто люблю, — не нашёл, что ещё ответить на этот вопрос Макар.

— Раньше я хотя бы был красивым и весёлым, а теперь… Унылое чмо с диагнозом по психиатрии и положительным ВИЧ статусом, сидящее на твоей шее.

— Серёг, не наговаривай на себя. Ты работаешь, имеешь доход. И ты красивый, правда. Для меня.

Это было правдой лишь отчасти. Работал Сергей опять у Мика, но теперь выступал по пятницам на разогреве у более профессиональных артистов. Тематические среды Урри пришлось прикрыть ввиду нерентабельности, но благодаря заработанным в последние годы деньгам и связям, Мик открыл настоящий гей-бар в столице. Конкуренция там, конечно, большая, но зато и клиентов немало. Местное же заведение сделало упор на хорошую кухню и стало очень приличным семейным кафе с живой музыкой по выходным и пятницам. В общем, Серёжа, конечно, работал, но зарабатывал весьма немного.

Свою московскую недвижимость Серёжа сдавал, ни разу так там и не появившись. Всем занимался всё тот же безотказный Вовка, на которого Сыроежкин оформил доверенность. Деньги от аренды были очень небольшими, даром что столица. Строительный бум сделал своё дело — люди вовсю брали ипотеку, и рынок аренды жилья просел.

Вырученные от сдачи квартиры средства Серёжа не тратил — откладывал на рождение ребенка. Автомобиль, который водил в основном Элек, тоже продал — отдал деньги Майе — она уйдет в декрет, денег будет совсем мало — все трое работников физкультуры и спорта имели не очень высокие зарплаты. Мотоцикл Элека Мик восстановил за свой счёт, но Серёжа не захотел его забирать — слишком больно. Тогда Урри попросил Сергея переписать транспортное средство на него — оставил себе как память. Свой байк Серёжа поставил в гараж к Макару, да так ни разу и не сел за его руль. Он теперь редко выбирался из дома, когда возникала необходимость, ездил с Макаром, а так предпочитал ходить пешком — городок у них небольшой.

Больше всего Сергея беспокоило состояние здоровья Майи и будущего ребенка. Сам он встал на учёт в московский Центр по профилактике и борьбе со СПИДом. Умереть от СПИДа Серёжа не боялся, но раз он обещал Макару ещё три с половиной года собственной жизни, то надо эту жизнь сделать как можно более полноценной, иначе какой от неё толк? Поэтому Сыроежкин исправно принимал назначенные препараты антиретровирусной терапии, сдавал анализы, вёл здоровый образ жизни и был почти здоровым и неопасным (с точки зрения заражения ВИЧ-инфекцией) для окружающих человеком. Единственное, он не сказал о своём статусе девушкам — боялся реакции и ждал, когда же Майя сдаст анализы на тридцатой неделе беременности. Если они окажутся отрицательными, то волноваться не о чем — и она, и будущий ребёнок здоровы.

Счастье, думал Сергей, что Макар не заразился — они столько раз занимались сексом без всякого предохранения. Очевидно, вирусная нагрузка в то время была минимальна и он был практически не заразен. Где он сам подцепил эту дрянь, Серёга не сомневался. Понял это и Макар. В ту злосчастную ночь, когда на него напали в парке, он был явно травмирован. На счёт ВИЧ Серёжа тогда почему-то сильно не беспокоился, вероятно тоска по Элеку забивала все остальные мысли и чувства. Сдал через пару недель анализы, потом ещё через два с половиной месяца — и забыл об этом. Даже интернет не почитал, а там везде пишут, что период серологического окна до шести месяцев может доходить. Ну, да что теперь-то говорить…

Вообще, образ жизни Серёжа теперь вёл очень тихий и замкнутый. Ни с кем, кроме Макара и иногда Майи не общался. Целыми днями сидел у себя в комнате, играл на гитаре — репетировал, чтобы достойно выглядеть перед публикой. Занимался хозяйством у Макара — ходил в магазин, готовил, прибирался. Сам Гусев много времени проводил во Дворце спорта — кроме детской команды, своей основной работы, он был помощником тренера у юниоров и тренером по обще-физической подготовке. В общем, занят был полный день. Жили они с Макаром в соседних комнатах, на предложение друга «съехаться» в рамках одного дома Серёжа отвечал отказом — просто так спать в одной постели не получится, а заразить друга он боялся. На все разумные доводы Гусева, что он сейчас и так не опасен, а с презервативом и подавно, не реагировал. Возможно, дело было не только в страхе, но и в депрессии — эмоционально на близость Серёжа способен сейчас не был.