— Макар, это Электроник!

— Что, неужели передумал и летишь к нам? — недоверчиво усмехнулся Гусь.

— Я не успею. Ты далеко от Серёжи?

— Э… вообще-то я на его работе. Только его тут почему-то нет. А что?

— У Мика в баре?

— Да… А ты откуда знаешь? — не понял Гусев.

— Неважно! Бери Мика и езжайте быстрее к Серёже. Надо вскрыть его дверь, Урри умеет. Только быстрее, вы можете не успеть!

— Эй, Эл! Хорошо. А что случилось, ты что-то знаешь? Ты плачешь? Ты говорил с Серёгой? У него телефон выключен, — Макар побежал в кабинет Урри, на ходу пытаясь что-то выяснить у Электроника, но слышал лишь всхлипы и просьбу поторопиться.

Урри был в своем кабинете и тоже пытался дозвониться до Сыроежкина — как минимум сделать выговор за опоздание, а максимум — лишить премии за прогул. Бри сидел рядом, что-то бормотал себе под нос и сводил баланс — вся бухгалтерия была на нём. И тут к ним вломился полувменяемый Гусь с трубкой у уха.

— Это на счёт Серёги, пусть Эл объяснит, — Макар протянул телефон Урри, а сам остановился перевести сбившееся от волнения дыхание. Урри взял телефон, минуту выслушивал то, что ему говорил Электроник, потом подхватил свою куртку и рюкзак, схватил за руку Гуся и потащил его на парковку, бросив в дверях Бри «Всё в порядке, скоро буду».

Доехали они быстро, а вот с замком минут десять пришлось повозиться.

— Серёга, ты где, блять? — Заорал Гусев, когда они с Миком наконец ввалились в квартиру. — Вот, долбо…ёб, — голос у Макара пропал, а картинка перед глазами начала кружиться, едва он переступил порог Серёжиной комнаты.

— Долбоёб, — согласился с ним, вошедший следом Урри.

— Серёженька, нет!.. — Макар кинулся на колени перед изголовьем кровати, на которой весь в крови лежал Сыроежкин, и стал судорожно искать на его шее пульс.

— Да хватит его щупать, живой он, — ворчал на Гуся Мик, — звони в скорую, я перевяжу его, — сказал Урри, почему-то обернувшись в сторону стоящего на столе компа.

Пока Макар трясущимися руками набирал номер и общался с диспетчером, Урри разорвал простынь и перевязал Серёже щиколотки и запястья. В себя Сыроежкин так и не пришёл, но пульс и слабое дыхание наличествовали, а это более, чем хорошо.

— Ну вот, теперь зашьют его и минимум на пару недель в «санаторий», — с умным видом вещал Урри, когда они с Макаром уже в скорой ехали в больницу, — а мне теперь замену ему искать… Эх. Люди-то многие исключительно ради малыша Барби ходят. Вот и связывайся после этого с подростками, — брюзжал Урри и периодически поправлял Серёже то волосы на лбу, то край одеяла. Рядом с невозмутимым видом сидел фельдшер и подкручивал капельницу.

— Какой санаторий? — не понял Гусь, которого вообще не хотели пускать в машину по причине нехватки мест, и который теперь (после финансовой стимуляции бригады скорой) кое-как умостился рядом с Серёгой на полу.

— В психушку, куда же ещё? — удивился Мик. — Или ты думал, попытка суицида — это шуточки?

— Нет… ты что! Я сам там чуть не умер… Он весь в крови и глаза закрыты… До сих пор сердце колет, как вспомню. Бедный Сыроега…

— Конечно бедный, раз ума Бог не дал, — фыркнул Урри.

***

Пока скорая грузила на носилки горе-суицидника, Электроник, стоя перед монитором в Гейдельберге, уже застёгивал дорожную сумку. Документы и доверенность от профессора на пересечение границы у него при себе, деньги на карте, а билет на самолёт до Москвы можно по дороге во Франкфурт заказать.

Да, видимо, не судьба ему в этой жизни человеком стать…

========== 18. Нет срока давности у мести ==========

В принципе, серьёзно Сыроежкин не пострадал. То ли не умел вены резать, то ли умирать на самом деле не хотел. Гусь надеялся на второе, ибо научиться вскрываться правильно — дело нехитрое, и вот тогда уже — пиши «пропало».

— Ну, вот какого хрена, Сыроега?! — уже в палате выговаривал ему Макар. Он был и сердит на Серёжу, и жалел его, и… себя тоже ему было жалко — сколько нервов ему Серёга за всё время измотал! То Сыроежкин в какую-нибудь аферу ввяжется, то неприятности сами его находят, то, как сейчас, страдает из-за собственных страстей. Макар, может, тоже страдает! Только кто об этом догадывается? То-то…

Серёжа пришел в себя ещё в скорой. Крови он потерял немного, а без сознания был больше от общего стресса. Так что его по приезде сразу зашили в приемном покое, а в больнице оставили чисто понаблюдать на день-два. Ну, и бумагу для психиатра написали. И матери сообщили, она как раз назавтра быть обещалась. Серёжа её с трудом по телефону успокоил, а то она готова была прямо сейчас мчаться.

— Ты ведь не хотел умирать, так не вскрываются. Зачем же ты это сделал? — не унимался Гусев. Ну почему он влюбился в такого долбоёба?!

— Не хотел… Плохо мне было. Тяжело. И сейчас плохо. Не могу я так больше, устал, — Серёга действительно выглядел уставшим. И несчастным, если уж говорить начистоту.

— Устал он… А если б не нашли тебя, что б ты делал? Перевязался, да в школу с утра пошёл бы, да? Дурья твоя башка. А вдруг помер бы? Если бы не Эл… — укорял Сыроежкина Макар. По иронии судьбы именно своему сопернику он был обязан спасением друга.

— А причем здесь Эл? — враз оживился Серёжа.

— Так это он, считай, тебя спас. Позвонил мне, сказал, бери Урри, ломайте дверь, иначе не успеете.

— А он-то откуда узнал? — поразился совсем сбитый с толку Сыроежкин.

— Это он тебе сам завтра расскажет, — вздохнул Гусев. — Он мне недавно из Франкфурта звонил, вылета ждал.

***

Если бы не успокоительное, Сыроежкин точно до утра бы не заснул — так его взбудоражило известие о приезде Электроника. Он его увидит! Увидит! И, может быть, даже упросит больше не уезжать. Выполнит все его условия, даже прикасаться к нему не будет… Лишь бы только Эл был рядом!.. Серёжа всё ворочался с боку на бок, стараясь не напрягать пострадавшие запястья, только сердце готово было выпрыгнуть из груди и о сне даже и речи не могло быть. А потом пришла медсестра, вколола ему чего-то там со снотворным эффектом, и он почти сразу вырубился.

Зато каким приятным было пробуждение! Когда Серёжа открыл глаза, то, наверное, ещё с полминуты был уверен, что спит и видит приятный (в кои-то веки!) сон. На него смотрел Элек. Выглядел он, правда, по-другому — очки, волосы длинные, физиономия опухшая… Приснится же такое!

— Серёж, — и голос как музыка! Сыроежкин слушал бы и слушал… — Прости меня, я таким дураком был, — и по лицу его гладит. Только бы не проснуться! Ещё чуть-чуть… Так, стоп. Это — не сон. В Серёжином сне про Элека Гусь на заднем фоне маячить не может! Да ещё с такой кислой рожей.

— Эл! — Сыроежкин сел на кровати, ойкнул — опираться на руки ему явно не следовало. — Ты приехал? И не уедешь? — больше всего Серёжа боялся, что это счастье не продлится долго, подразнит его иллюзией воссоединения с любимым и растает, как не было. Такого исхода Сыроежкин не переживёт уже по-настоящему.

Видимо, выглядел Серёжа настолько жалко, что у Элека задрожали губы, на глазах выступили слёзы, и он так крепко прижал Серёжу к себе, что практически перекрыл ему кислород.

— Не уеду. Без тебя никуда больше не уеду. Не бойся, — «я не имел права тебя бросать», — хотел сказать Электроник, но не решился. Это слишком болезненная для него тема, которую если и стоит поднимать в разговоре с Серёжей, то явно не сейчас.

***

Макар хорошо понимал Сыроежкина, когда тот депрессовал от несчастной любви так, что даже выпилиться решил. Сам он никогда не думал о том, чтобы наложить на себя руки, но чувства эти были Макару слишком хорошо знакомы. В конце концов, за последние десять лет Гусев стал без преувеличения экспертом в области безответной любви. Во всех её ипостасях — от невинного детского чувства к лучшему другу и до разъедающей душу страсти к неверному любовнику и железобетонной привязанности к покинувшему его возлюбленному.