Макара от Серёгиного взгляда, когда он произнёс это «А мне теперь как?» озноб пробил — столько в нём тоски и боли было.

— Я… исправлю, — только и сказал Гусь и поковылял к подъезду.

«Да что ты можешь исправить?..» — задал себе риторический вопрос Сыроежин и поторопился к гаражу за мопедом. Он уже опаздывал.

***

С тех пор как Сыроежкин полностью сменил имидж, Урри стал дрючить его в плане техники исполнения, поменял репертуар и вставил в Серёжину программу несколько танцевальных номеров. «Ты, конечно, пока вписываешься в образ сладкого мальчика, но уже не барби-бой. И внешка у тебя не такая заметная. Так что, надо чем-то компенсировать, пока на тебя посетители ещё слюной капают», — наставлял его Мик и до седьмого пота разучивал с Серёжей танцевальные движения, заставлял делать упражнения на растяжку, так что тот потом пару дней с трудом передвигал конечности и вообще по-всякому над ним измывался. А про себя Мик удивлялся, насколько всё-таки разные близнецы. Эл, с его идеальной техникой и почти нулевым артистизмом. И Серёжа, умеющий зажечь зал и с трудом выполняющий правильно самые простые элементы.

***

Так Серёжа дожил до сентября — отрабатывал долг, экономил на еде, а всё свободное время посвящал разучиванию гитарных композиций и репетициям. В сети он давно уже ни с кем не общался — с тех самых пор, как Эл отовсюду удалился. Хотя, какие-то девицы то и дело настойчиво предлагали ему добавиться в друзья. Нафиг этих спамеров, заколебали!

А потом началась, мать её, учёба. Выпускной класс. Рожи одноклассников Сыроежкина откровенно раздражали. Потому что они не были Элом. А он должен был быть сейчас среди них! Сам Серёга, судя по реакции учеников, вызывал у них не больше симпатии. Собственно, оно и не удивительно. До того весёлый, жизнерадостный и болтливый, Сыроежкин превратился в угрюмого молчаливого хмыря, который ничего хорошего никому не говорил, лишь изредка язвил в ответ на невинное обращение. Только Макар по-доброму смотрел на друга. Хотя, какие они теперь друзья? Одно название.

Учился Серёжа с большим трудом и через силу. Он и раньше-то фанатом учёбы не был, а теперь ему стало и вовсе противно. О своём будущем Сыроежкин не думал — какие тут экзамены и поступление, когда неизвестно вообще, придётся ли ему их сдавать в принципе. Если тошно жить, невольно начинаешь задумываться, а не прекратить ли всё это? Пока — однозначно рано. У Серёжи есть цель — поговорить с Элом лично. Ради её достижения Сыроежкин ещё готов прикладывать усилия и как-то шевелиться, ради всего остального — нет.

***

В конце сентября до Сыроежкина, перманентно пребывающего в своих невесёлых думах, дошло, что он уже несколько дней не видел Гусева. Макар — единственный человек, который был ему небезразличен. Серёжа, несмотря на то, что при каждом удобном случае упрекал Гусева в том, что Эл его бросил, зла, тем не менее, на друга давно не держал. Да и как возможно долго злиться на человека, которого любишь?

На звонок Гусь не ответил, и Серёга решил вечером зайти к нему домой. Чтоб уж точно застать или его самого, или родителей.

— Здрасьте, а Макар дома? А то мне чего-то не дозвониться… — дверь открыла мать Гусева, самого его видно не было.

— Здравствуй, Серёжа, проходи. Макар спит. Недавно только прилетел, устал, вымотался… — сама Валентина Ивановна бодрой тоже не выглядела.

— Прилетел? — удивился Серёжа. — А куда это он летал? Он же не поправился ещё полностью, хромает!

— Да вот, как стал самостоятельно ходить, так одолжил у кого-то денег на билет и сорвался в Германию. Не знаю зачем, он отказывается говорить. Позавчера ночью в Москву выехал, а там самолётом до Франкфурта, а потом ещё куда-то. Сегодня днём вернулся, сам не свой, с нами не говорит, сейчас вот спит… Серёжа, может, ты знаешь, что происходит и куда он летал?

У Сыроежкина всё внутри похолодело. Вот, значит, как он исправлять собирался… Неужели, он Элека видел, говорил с ним? На всякий случай Серёжа решил проверить своё предположение:

— А вы не помните, в какой город он ездил?

— Какой-то там -берг… -бург… незнакомое название.

— Гейдельберг? — затаив дыхание Серёжа ждал ответа.

— Точно! Именно так он и говорил. А что там?

— Да… друг один там живёт, — Сыроежкин с трудом произносил слова, видимо, ничем хорошим эта поездка не закончилась. — Извините, я пойду.

На следующий день Сыроежкин перед уроками «припёр к стенке» только что вошедшего в класс Гуся.

— Ты видел его? Вы говорили? Только не ври мне, Гусь!

Макар смотрел в безумные глаза своего друга, на ту надежду и страх, которые переполняли его, и понял, что не может ни соврать, ни сказать правду.

— Серёга…

— Ну! Не тяни! — от волнения Сыроежкина начало заметно потряхивать.

— Да что ты пристал! Он не очень был расположен говорить со мной. Я ж — не ты! — Гусев сам не на шутку распсиховался.

— Что. Он. Сказал. Отвечай, мать твою! — Серёжа уже не контролировал себя. Он орал на Макара и даже со всей силы стукнул ладонями по столу. — Он приедет?!

— Да успокойся ты!

— Ты ведь просил его вернуться. Я знаю, — чуть тише сказал Серёжа. — Он вернётся?

— То, что он сказал мне — не важно. Повторяю, я — не ты!

— Он… — Сыроежкин сделал глубокий вдох, — вернётся?

— Нет, — Макар не смог произнести это глядя Серёге в глаза. А Сыроежкин как-то весь сразу затих, сдулся, шепотом повторил это злосчастное «нет» и, глядя куда-то в пустоту, медленно прошел дальше в класс и сел за свою парту. До конца дня сидел тихо, ни с кем не общался, Макара тоже игнорировал. И как-то совсем незаметно слинял домой.

«Ладно, — подумал Гусев, — сегодня среда, зайду к нему в бар, может отойдет немного».

***

Гусев вообще не хотел рассказывать Сыроежкину о своей поездке. Если бы результат был, тогда ещё можно. Но Макар потерпел в Германии полное фиаско.

Ни слова никому не говоря заранее, Макар прибыл в Гейдельберг и набрал профессора Громова, номер которого у него сохранился ещё с прошлого лета.

— Здравствуйте, Виктор Иванович! Это Макар Гусев. Я здесь, в Гейдельберге и мне очень нужно с вами встретиться, — не дав собеседнику даже ответить на приветствие, Гусев сразу перешёл к делу.

— Зд…равствуй, Макар. Хорошо. Я заканчиваю в пять, подходи в кафе, это рядом с моей работой. Пиши адрес, — Громов не просто удивился. Он очень сильно удивился. Но на встречу согласился без раздумий — бывший друг Элека здесь, нельзя упускать такую возможность. Вдруг он может помочь? Да, в семье профессора тоже было не всё гладко. Проблемы были с Электроником.

Пока Громов пил кофе, а Макар обедал, ему стала немного ясна причина удивительной сговорчивости профессора. Дело было в том, что с момента их приезда сюда, с Элеком начало происходить что-то странное. Сначала всё вроде бы было нормально. Электроник осваивался на новом месте, проявлял какой-то интерес к окружающему миру, изучал город. Даже познакомился с некоторыми немецкими коллегами профессора, благо язык он знал лучше Виктора Ивановича и Марии Петровны вместе взятых. Но потом, Элек всё реже стал выходить на улицу, стал меньше общаться не то что с посторонними, но даже с профессором и Машей и буквально за месяц превратился в классического затворника. С утра до вечера сидел в своей комнате за закрытыми дверями, и только ночью выбирался на улицу — поразмяться. На настойчивые вопросы Громова лишь ответил, что не хочет видеть людей. В немецкую школу Эл тоже отказался идти. Вроде как он плотно занялся изучением программирования, но что именно и как он изучал, профессор был не в курсе. Ясно только, что дистанционно. И вот, когда теперь здесь Макар, Виктор Иванович выразил робкую надежду, что пообщавшись со старым приятелем, Элек выйдет из своего добровольного заточения и, возможно, согласится посетить психолога. Потому, что нормальным его поведение уже давно не является.