«Сколько там? — Громов посмотрел на часы. — Минут пятнадцать ещё наверное. Хотя, нет, уже всё», — казалось весь дом наполнился душераздирающим криком. «Э-эл!.. Нет! Эл!» — звук шёл не только с монитора, он долетал сам из гостиной в кабинет профессора. Но Виктору Ивановичу было не до сочувствия Серёже — подключённые к кукле-заготовке приборы зафиксировали мозговую активность.

========== 9. Друг познаётся в беде ==========

Гусев сразу заподозрил, что случилось что-то серьёзное — Сыроега не явился на экзамен. Последние несколько дней ни Сыроежкина, ни его Электроника видно во дворе не было. Макар, понятное дело, сам был весь в подготовке и справедливо полагал, что и Серёга занят тем же самым. Тем более, что у него личный цербер есть — Эл Сыроегу точно из-за стола не выпустит, пока тот всё не прорешает. Только вот отчего-то на сердце было неспокойно. Понимая, что мысли о приятеле здорово отвлекают его самого от занятий, Макар позвонил Серёже. Трубку не взяли, вызов был сброшен. Через пару часов Гусев позвонил опять, с тем же успехом. «Надо пойти проведать этого раздолбая лично», — подумал Макар, но предварительно всё же решил написать сообщение. «Не могу говорить. Не пиши мне, не сейчас», — почти сразу пришёл ответ. «Значит, занят», — подсказывал здравый смысл, но гусевская интуиция вопила: «С Серёгой плохо, иди спасай!». Тогда Макар в кои веки раз послушался логики и здравого смысла, о чём вскоре пожалел — даже безалаберный Сыроега просто так прогуливать экзамен не стал бы.

— Ты чего не открываешь? Забо…лел что ли?.. — минут пять без перерыва терроризировавшему дверной звонок квартиры Сыроежкиных Гусеву наконец открыли. Сыроежкин стоял на пороге своего жилища, бледный как смерть, и слегка покачивался. — Что с тобой? — Макар почувствовал, как у него самого всё похолодело внутри.

— Эл… умер… — глухим голосом сказал Серёжа.

Дальше Макар понял, что надо брать дело в свои руки, иначе и Серёге не поможет, и всей правды не узнает. Он прошёл в квартиру, потом вернулся, взял Серёжу за руку (тот так и продолжал стоять как статуя перед открытой дверью), потащил в кухню, усадил за стол, обшарил все шкафчики и полочки на предмет спиртного, нашёл бутылку коньяка, налил стопку и буквально силой залил Сыроежкину в горло. Пока тот со слезами на глазах откашливался и отплёвывался, выудил из холодильника поседевший от времени шоколад, скормил малость окосевшему другу и его, потом минут пятнадцать выслушивал истерику и успокаивал несчастного, сделал сладкий чай и пару бутербродов и под угрозой физической расправы заставил всё это съесть. Серёга, как выяснилось, за последние трое суток почти ничего не ел.

Немного пришедший в себя Сыроежкин рассказал другу всю историю от начала почти до самого конца. Почему почти? Потому что как он очутился дома, Серёжа не помнит. Когда Электроник в последний раз закрыл глаза, у Серёжи случился нервный срыв. Вероятно, чтобы привести его в чувства, а заодно заставить покинуть профессорскую резиденцию, ему вкололи какое-то сильнодействующее успокоительное. И в бессознательном виде доставили домой, передав с рук на руки родителям и снабдив сопроводительным письмом. Текст этого письма, которое теперь лежало у него в кармане джинсов, Сергей показал Макару:

«Дорогой Сергей! Несмотря на то, что ты так и не нашёл нужный артефакт, условно называемый «Лунной капелькой», а по сути являющийся кнопкой перезагрузки гибридного ребёнка, я всё же (помня твоё стремление выполнить некоторые финансовые обязательства, которые могут возникнуть в случае успеха моей работы) попытаюсь восстановить сознание Электроника. Его тело уже вышло из эксплуатации и подлежит только утилизации. Если эксперимент завершится удачно, я пришлю тебе счёт. В противном случае оповещу о провале. Сейчас я вынужден был вколоть тебе реланиум и отправить домой в сопровождении Мика.

P.S. Убедительная просьба не приезжать и не звонить в мою резиденцию — этим ты только помешаешь процессу и отвлечёшь меня от работы. Тебя всё равно не впустят и не будут вступать с тобой в переговоры. О результате работы я в любом случае сообщу сам. Надеюсь на понимание. В.И. Громов».

— И чего ж ты его похоронил раньше времени?! — возмутился Гусев. — Тебе же ясно сказано — сознание Эла будут восстанавливать! — Серёжа посмотрел на него как на идиота.

— Ты что, не понимаешь? Умер он, умер! А эта писанина для того, чтобы я не психовал и к профессору не лез со всякими просьбами.

— Но тут же написано…

— Окстись, Гусь! — вспылил Сыроежкин. — Херня тут полная написана, за исключением того, что тело надо утилизировать. Без тела не живут, если ты вдруг не в курсе! Ни люди, ни животные.

— Эл — не человек, — твёрдо сказал Гусев.

— А кто он по-твоему? Машина, чайник? — не унимался Сыроежкин.

— Робот. А роботов восстанавливают. И программы с одного носителя на другой переписывают.

— Чтоб ты понимал, Гусь! Эл — человек, самый настоящий, самый лучший! — всхлипнул Сергей, и следующие полчаса Макару пришлось опять успокаивать друга.

Обессиленный, тот в итоге вырубился. Так их вернувшиеся с работы Сыроежкины-старшие и застали — примостившийся на кухонном диванчике Серёжа спал, положив голову на колени Макара. Гусев его шевелить не решался, боялся разбудить, но когда пришли родители, встал и отнёс-таки Сергея в его комнату. Досыпать дальше.

А потом у Макара состоялся разговор с матерью Сергея. Надежда Дмитриевна рассказала, что все они очень опечалены смертью Электроника, а Серёже и вовсе было так плохо, что пришлось вызывать врача. И сейчас он официально болен, на экзамен не пошёл и имеет справку. Но долго продлевать ему её не будут, ОГЭ всё равно придётся рано или поздно сдавать. Как заставить Серёжу взяться за учёбу она не знает, и если Макар по дружбе сделает хоть что-нибудь, чтобы Серёжа перестал предаваться унынию и начал заниматься, они с отцом будут очень ему благодарны.

Макар был озадачен. Совершенно понятно, что сейчас Сыроега в депрессии и ни на подготовку, ни на сдачу самих экзаменов не способен. Ему нужен стимул, иначе всё бессмысленно. До следующего экзамена, а это был русский язык, оставалось восемь дней, и у Гусева созрел план.

Тем же вечером Макар оповестил своих родителей, что на несколько дней уезжает готовиться к одному своему приятелю за город. Собрал большой рюкзак с туристическими принадлежностями, провизией и палаткой, узнал у Сыроеги нужный адрес и отправился на штурм, так сказать, крепости. Ну, именно штурмовать резиденцию профессора он не собирался, надеялся взять измором.

***

— Виктор Иванович! — Маша при людях всегда называла Громова по имени-отчеству и на «вы». — Виктор Иванович, да послушайте же вы! Этот мальчик уже четвёртые сутки живёт в палатке перед нашими воротами, перегородил выезд и не собирается никуда уходить. Требует вас! Поговорите с ним.

— И что я ему скажу? Ничего нового, охрана ему всё уже сказала.

— Они пригрозили полицией, а он заявил, что это территория формально общественная, и у него тут одиночный пикет, а вы нарушаете его гражданские права.

— Что? Какой пикет? — не понял Громов.

— Да вот же — рядом с палаткой стоит плакат «Профессор Громов нарушает права своих клиентов! Требую справедливости!»

— Что за чушь, Машенька? Какие права, кто клиент, что это вообще значит?

— Ну, вот поговорите с ним и узнаете, — не давала прохода профессору Маша.

— Да, поговори, Витька, чего ты упёрся-то? — послышался голос проходящего мимо Стампа, а Мик добавил:

— Этот Макар — упрямый парень, я таких уважаю.