— А ты-то чего интересуешься? — спросил Сыроежкин и резко прикусил язык — до него слишком поздно дошло, что он сказал бестактность.
Эл, хоть и выглядел по-прежнему на тринадцать, эмоционально и интеллектуально рос и развивался так же как и Серёжа. То есть по сути был уже семнадцатилетним парнем и вполне мог интересоваться девушками. И не просто интересоваться, а уже вполне чётко осознавать, что никаких девушек у него никогда не будет, он не вырастет физически, не женится, не обзаведётся семьёй. Всё, что ему останется — наблюдать со стороны, как живёт полноценной жизнью его бывший двойник.
— Я?.. — растерялся Электроник. Соврать он не мог, а сказать правду было стыдно.
Вообще, изначально у робота не было программного запрета на ложь. Всё-таки андроидов его типа проектировали как диверсантов и идеальных шпионов, могущих вжиться в любое окружение. Так что искусство обмана являлось одной из самых сильных их сторон. Запрет на выдачу заведомо ложной информации касался только «кураторов», то есть тех, кому данный андроид напрямую подчинялся. Но Громов внёс в программу Элека существенные изменения, разумеется, исключительно в целях безопасности окружающих его людей. На случай, если у Электроника всё же появятся деструктивные намерения, чтобы было возможно узнать о них у робота заранее, просто задав соответствующий вопрос. Прописывать же самих «кураторов» в систему профессор побоялся — остальные андроиды его серии начинали собирать свою кровавую жатву именно с уничтожения своих руководителей.
Поэтому-то Электроник не просто был не в состоянии соврать человеку, его программа не позволяла даже смолчать или увильнуть от заданного прямо вопроса. Эта его особенность, как и множество других программных ограничений были мучительны для Элека, который всегда думал о себе как о живом человеке, обладающим свободной волей. Но обойти ограничения никак не удавалось. Вот и сейчас, прижав к груди несчастный олимпийский символ, Эл тяжело вздохнул и выдал Серёже всё как на духу:
— Потому что я боюсь этого момента, твоей женитьбы, и хочу иметь время как-то подготовиться, свыкнуться с этой мыслью.
— Боишься? — Сергей был удивлён — выходит, он неправильно понял причину переживаний своего друга. — Почему боишься?
— Я останусь один, — Эл посмотрел на него как на человека, не понимающего элементарных вещей. — У тебя будет семья, все мысли и всё твоё время будут заняты ей. Не до меня тебе будет…
— Не говори глупостей, Эл! — возмутился Сыроежкин. — Ты мой друг, и я никогда тебя не оставляю, — он подошёл ближе к Электронику, крепко его обнял и даже уткнулся носом в его кудрявую макушку. Глубоко втянул воздух — это всегда казалось Серёже странным, но робот пах человеком. Эл когда-то объяснял ему, что специальные депо с ароматизаторами и феромонами, встроенные в его тело нужны, чтобы «шпион» ничем не отличался от обычного человека, но для Серёжи всё равно это было как чудо — прикасаться к роботу, который ни на ощупь, ни по запаху, ни внешне никак не отличался от живого мальчика. — Клянусь, мы всегда будем вместе.
***
Раздавая обещания Электронику и профессору Громову, Сыроежкин плохо представлял себе на что подписывается. Ему казалось, что он просто будет, как и сейчас, раз в неделю приходить домой к Виктору Ивановичу, общаться там с Элом, развлекая его своими новостями и слушая как дела у друга, и… всё. Элек не будет чувствовать себя покинутым.
В реальности всё оказалось сложнее. Благостная картина его дружбы с андроидом была хороша, только пока Сыроежкин учился. Но вот техникум оказался позади, последнее свободное лето пролетело со свистом, и Серёжа отправился отдавать долг Родине.
Вернулся Серёжа не домой, не к Майке. Демобилизовавшись, он направился прямо к Электронику. Открыв дверь другу, Эл даже немного испугался — стоящий перед ним в военной форме рядовой запаса Сыроежкин ни слова не говоря, сграбастал Эла в объятия и стоял так, не ослабляя хватку, минут пять. Потом проморгался, улыбнулся одними уголками губ и сказал: «Покорми меня. Пожалуйста».
Пока Эл хлопотал на кухне, разогревая остатки вчерашнего профессорского ужина, Серёжа сидел и просто смотрел на друга. На вопросы о службе отвечал односложно, причём весь смысл его ответов сводился к одному — «нормально». Через некоторое время Электроник понял, что о прошедших двух годах и случившихся с ним за это время событиях Сергей по каким-то причинам говорить не хочет, и стал тогда рассказывать о своих делах.
— Я теперь занимаюсь мелким ремонтом телевизоров. Чтоб не скучно было. Чиню то, что уже на выброс идёт, а потом Маша продаёт это кому-то. Но что-то довести до ума редко получается, поэтому вся выручка идёт на покупку тех же радиодеталей.
— А почему телевизоров? — Сергей рад был поговорить на любую не связанную с армией тему.
— Так случайно получилось, — пожал плечами Эл. — Просто у нас телевизор сломался, кинескоп восстановить не удалось, а у коллеги профессора точно такая же модель телевизора, но там кинескоп как раз исправен, зато других поломок хватает. Коллеге этому старый телек не очень нужен был — у него дома ещё три рабочих. Да и у нас в принципе тоже он не единственный, но профессор решил меня занять чем-нибудь и уговорил своего приятеля отдать телек нам. Ну, я поковыряться и собрал из них один исправный, — усмехнулся Эл. — Хочешь, тебе подарю?
— Э-э… не знаю. Спасибо, — опешил от такого предложения Сергей. — Я у родителей спрошу.
— Спроси, — согласился Эл. — Вот с тех пор, если у кого из знакомых что ломается так, что только выбросить остаётся, я это собираю, а потом чиню. У меня полкомнаты теперь — мастерская — я тебе покажу потом, когда поешь.
— Ты прикинь, Эл, — задумчиво произнёс Сыроежкин, дожёвывая остывшую котлету, — ты — продукт уникальных технологий, живой андроид, а копаешься в ламповых телевизорах. Где эти высокие технологии, которые подарили мне, — тут Серёжа закашлялся, — то есть, я хотел сказать — миру, тебя? Вся наша техника должна быть другой, совершенной! А тут телевизор не купить…
— Да… ты прав. Я как-то спрашивал профессора об этом, — кивнул Эл. — Он сказал, что разработки используются, но они засекречены и дальше военной отрасли и космоса не идут.
— А американцы, а японцы? У амеров-то тоже андроиды были, а всякая техника… которая для людей, ну, получше нашей, но в принципе тоже самое. Интересно, почему?
— Дорого, — развёл руками Электроник. — сейчас это действительно почти неподъемная для страны задача. Тем более, что прибыли не приносит. У Штатов денег больше, сам знаешь, но и они не потянули в итоге. Тоже свернули всё, а в ширпотреб ничего не пошло. Только космос и оборонка. Хотя андроидов они наделали много в своё время. Виктор Иванович говорил, больше сотни. И всех… того, — Эл тяжело сглотнул и поджёг газ под чайником.
— Эл, ну ты чего? — Серёжа встал со своего места и обнял Электроника со спины. — Сейчас другое время, в стране вон как всё меняется. Перестройка с Гласностью полным ходом идут. Про андроидов явно уже забыли, и приказ, наверное, этот тоже не действует. Почти десять лет же прошло, — Серёжа заметил, что целует своего друга в макушку, а руками во всю гладит его грудь и живот, то и дело спускаясь к самому паху, и резко отпрянул от него.
— Чего ты? — не понял Эл. — Мне нравилось то, что ты делал. Тепло, приятно…
— Расскажи лучше ещё что-нибудь о себе, — Сыроежкин проигнорировал замечание Элека и принялся с усердием доедать последний бутерброд.
— Ну… — задумался Электроник, — я научился спать.
— Как так? — чуть не подавился Серёжа.
— У меня, оказывается, есть «спящий режим». Появился, если быть точным. Основной процессор отключается, а дополнительный регистрирует внешние раздражители, но дальше модуля автономного слежения информация не идёт. Если после анализа данных модуль выдаёт результат о том, что мне или окружающим ничего не угрожает, я «сплю» дальше. Если будет обнаружена потенциальная опасность — включается основной процессор. А ещё я могу сам задавать условия включения — кодовые слова, воздействия на тело или просто установить будильник, — Эл улыбнулся и ткнул себя пальцем в висок, мол, будильник там.
