В любви Зойка Громову не объяснялась и вернуться не обещала, зато как могла красочно рассыпалась в извинениях за свою чёрствость и холодность после той драки, невольной виновницей которой она стала. По опыту Кукушкина уже знала: на Эла такие покаяния и признания собственной неправоты производят большое впечатление. Он обожает чувствовать свою власть над людьми, и человеку, добровольно признавшему в нём лидера (а именно это Зоя косвенно и сделала, посыпав, образно выражаясь, в письме голову пеплом), будет позволено многое.

Через десять дней Зое пришло письмо уже от Громова, прочитав которое, она самодовольно улыбнулась и поспешила к пляжному фотографу делать приветственный снимок для своего парня (ну да, своего парня, чего себя обманывать-то?), приняв настолько соблазнительную позу, насколько фантазии хватило. «Жаль, без купальника никак», — хихикнула про себя Зойка, воображая, какое впечатление на Эла произвела бы такая фотография.

***

Гусев складывал очередную трёху в копилку и довольно ухмылялся себе под нос — он чувствовал себя не то пауком, дёргающем за ниточки умело сплетённой им паутины, не то серым кардиналом, плетущим хитрые дворцовые интриги и, как куклами на верёвочках, играющим королями и королевами. В любом случае, как бы то ни было, а с тех пор как Элек получил от своей Зойки письмо с извинениями, его депрессию как ветром сдуло, и деньги в карман Макару потекли, что называется, рекой. Потому что воспрявший духом Громов на радостях проявлял просто бешеную половую активность. А с кем её проявлять, если подруга далеко и, вообще, не даёт? Правильно, с личной шлюшкой.

Теперь после тренировок Макар задерживался в раздевалке спортивного комплекса не ради Дениса Евгеньевича. Теперь он обслуживал своего друга, одноклассника, товарища по команде, брата своей единственной любви и просто хорошего парня Элека Громова. Макару нравились их нездоровые отношения, и не только потому они приносили ему материальную выгоду. Этот аспект Гусев как раз полностью не мог принять. Макара заводила их постоянная непрекращающаяся борьба за власть друг над другом. Ему нравилось давить и ему нравилось подчиняться.

Эл буквально подсел на его ласки, стал зависим от физического удовольствия, которое Гусь по первому же его требованию готов был предоставить в полном объёме. Макару льстило сознание того факта, что Эл настолько нуждается в нём, что готов потратить все свои карманные деньги (а профессор сына в них не сильно ограничивал) и даже иногда «влезать в долги» ради возможности лишний раз спустить ему в рот. Иногда доходило до смешного — когда Громов общался с кем-то из команды, Макар специально, якобы невзначай, при всех облизывал, глядя на него, губы и наблюдал как у того мгновенно расширяются зрачки, сбивается дыхание и обрывается речь на середине фразы. «Да-да, Эл, я твой хозяин и могу одним жестом поставить тебя глупое положение. И ты же мне за это ещё и платишь!» — всем своим видом демонстрировал Элеку превосходство наглый Гусь и с азартом наслаждался его праведным гневом, который быстро приходил на смену возбуждению, и который Эл так же вынужден был сдерживать. Потому что Макар знал: не пройдёт и нескольких часов, как его самого заставят платить за такую борзость.

Когда это случилось в первый раз, Гусев был в шоке и даже не знал, как реагировать. После одной из тренировок, как только все спортсмены ушли из раздевалки, Громов достал из своей спортивной сумки небольшой моток толстой пеньковой верёвки и сказал: «Руки!» Макар в недоумении протянул ему запястья. За что тут же получил несильную пощёчину и поясняющую команду: «На колени, спиной ко мне». В следующий раз к верёвке на руках добавился ремень на шее, к счастью не сильно затянутый. Игра начала забавлять Гусева. Пока в очередное их «свидание» ремень не был заменён на собачий ошейник с поводком, а его не заставили в таком виде и со связанными руками ползать на коленях по раздевалке. Тогда-то до Макара дошло, что всё серьёзно, и шутки кончились. Потому что потом одним ползанием дело не ограничилось — его выпороли ремнём (всё-таки на шее он был безопаснее), больно схватили за волосы, заставив запрокинуть голову, и именно в таком виде допустили до исполнения своих прямых обязанностей.

В свободные от тренировок дни Громов часто приглашал своего друга домой — родители-то на работе, а значит, можно позволить себе немного больше, чем обычно. Вот и последний выходной перед сборами, который выдался в самом конце июля, ребята проводили у Эла. «Проводили выходной» — это если попробовать культурно обозначить то, что творилось в квартире у профессора.

— Макар, ты когда-нибудь видел, как откармливают гусей? — обманчиво ласковым голосом спросил Элек, наклонившись к самому его уху.

— Да… — прохрипел Гусев и сморгнул выступившие на глазах слёзы. Он не раз видел эту жуткую процедуру — бабкины одесские соседи по улице разводили птиц ради печени.

— Вот и я собираюсь откормить своего Гуся. Ты же ведь мой, Гусь, верно? — Эл опустился рядом и слизал с его щеки солёную каплю, сильнее стянув волосы на макушке.

— Да… — Макар уже не стеснялся плакать: кожа головы горела, запястья и локти ломило так, что хотелось выть, колени уже давно стёрлись, а строгий ошейник (дома Эл применял именно его) царапал кожу.

Ни на какие активные действия в этом состоянии Макар способен не был, и о том, что с ним будут сейчас делать, думал с ужасом. Как правило, после таких эпизодов ему приходилось восстанавливаться не менее получаса, и, только как следует отдохнув, он мог продолжать дальше сам.

Обычно после своих «игр» Элек был с ним на удивление ласков и нежен — удобно устраивал на постели, носил попить, обрабатывал синяки и ссадины, сидел рядом, гладил по волосам, целовал так, как, наверное, Зойку свою целовал когда-то, и смотрел таким взглядом, что Макар невольно начинал сомневаться — действительно, а не Кукушкина ли он? В самом-то деле…

Но в этот раз всё пошло не так — они с Элом чуть было не подрались.

— Закрой глаза и не двигайся, — скомандовал Эл и вышел из комнаты.

Макар глаза прикрыл, больше от усталости и по причине головной боли — когда тебя таскают за волосы, грубо сношают в горло и при этом не разрешают даже зажмуриться от бьющей в глаза люстры, таки может в результате разболеться голова. Эл, поганец, свалил куда-то, даже не развязал его, и Макару оставалось только ждать и недовольно морщиться — подсыхающая конча на лице неприятно стягивала кожу, да и руки ломило всё сильнее.

— Посмотри на меня! — раздалась новая команда.

Макар повернул голову, открыл глаза, щёлкнул затвор фотоаппарата, и Элек снова скрылся в другой комнате.

— Ты что делаешь, сука! Дай сюда, слышишь?! — заорал Гусев, до которого тут же допёрло, что с ним только что сделали.

Макар попытался встать и тут же упал на ковёр: адреналин придал ему силы, но отключил всякую осторожность. Вообще, стоило догадаться, что не зря Эл сегодня связал его полностью, по рукам и ногам, перед этим сняв с него всю одежду. Маленький паршивец задумал свою пакость с самого начала: раздел до гола, лишил возможности двигаться, и, вопреки обыкновению, кончил на лицо. А заряженный «Зенит», небось уже лежал наготове за дверью.

— Сволочь, развяжи меня, быстро! Кому сказал?! — Макару всё же удалось сначала сесть, а потом встать на ноги. — Убью, блять, нахуй! Развязывай, Хромов! Блять, ты Хде там?