А вот то, что произошло потом, до сих пор вызывало у Макара только сожаление. Он перебрал с выпивкой и, как всегда спьяну, стал болтать лишнее. Начал зачем-то жаловаться на Серёжу, который и на чувства его не отвечает, и в покое оставить не хочет, вспомнил недобрым словом стерву Светлову, сказал, как ему каждый раз её придушить хочется, во всех подробностях рассказал о своих походах на плешку, а в довершение всего зачем-то попросил Эла поцеловать его в губы. И Эл поцеловал! Никак при этом не психанув. Макар тогда ещё успел подумать, что это в алкоголе всё дело, и пьяненький Громов в таком состоянии наверняка бы и зад свой полапать позволил, а может, и не только полапать. Но задница Элека в тот момент Макара не интересовала — у него самого от выпитого малость ум за разум зашёл: Гусеву вдруг показалось, что целует его совсем не Элек. И даже не обожаемый Макаром громовский близнец.

Его целовал Митя Савельев. Целовал жарко и жадно, так, что у Гусева, будь он трезв, закружилась бы от страсти голова. Но Макаром тогда владел алкоголь и другие, совсем не весёлые чувства. Он оторвался от горячих губ, посмотрел на такое знакомое некогда лицо, черты которого уже начали стираться из его памяти, и заплакал.

— Митя, Митенька, прости меня… — Макар лил пьяные слёзы, прижимал к своей груди Митину голову и целовал его в макушку.

— Макар… я…

— Митя, хочешь, я всё время с тобой буду? — не дал договорить ему Гусев. — Только прости меня!.. Прости… Ты ведь жив, да? Жив, Митя? — Макар обхватил его лицо ладонями и стал целовать лоб, глаза, виски, бормоча в перерывах между поцелуями всякие нежности и обещания.

Кажется, Митя тоже плакал — Макар чувствовал соль на губах, но, может, это были только его слёзы. Мите, наверное, эти сантименты в итоге надоели — он крепко обнял Гусева, завалился с ним на постель, обхватив руками и ногами, и сказал:

— Не надо, Макар, пожалуйста!.. Не говори больше ничего… И ты тоже меня… прости. Я же ведь люблю. Тебя.

Макар не знал, действительно ли были сказаны эти слова или они — всего лишь плод его воображения. Его трясло от слёз, от чувства вины, от запоздалого раскаяния. Он хватался за обнимающего его человека, как за единственную реальность, способную не дать ему утонуть в начинающемся безумии, и больше всего на свете боялся, что его оттолкнут.

Его не оттолкнули. Утром Макар проснулся с чугунной головой, мирно устроившейся у Эла под мышкой. Однако, самое неприятное было в том, что Гусев, хоть и напился, помнил всё. Весь свой пьяный бред, который вперемешку со слезами и соплями методично заливал вчера Громову в уши. И Громов помнил, Макар это сразу по его настороженной физиономии определил. Хорошо ещё, Эл деликатность проявил и ни словом, ни делом не показал, что во внезапную гусевскую алкогольную амнезию не верит. Только поддакивал согласно, что, да, мол, перебрали вчера, в следующий раз так не будем. Вот что значит профессорское воспитание!

Больше Гусев искушать судьбу не стал и практически сразу смылся домой — приводить себя в порядок и думать, на что потратить честно заработанный червонец.

Думал-думал, и ничего в итоге не придумал — убрал деньги в бумажник, а его положил в свой письменный стол. Может, подкопить? Громов, в некотором смысле, тоже у него на крючке, и платить будет, к гадалке не ходи.

***

В общем-то, так оно и получилось. Разве что Кукушкина, вредина, чуть было все карты Гусю не спутала. Неосознанно, разумеется.

После экзаменов все ребята разъехались отдыхать, кто куда. Зойка как всегда укатила в Крым, с Элом даже не попрощалась. Громов совсем приуныл. На матче с Химиком, который состоялся вначале лета, проворонил два потенциально результативных паса, потом всё-таки забил. Но в свои ворота, один-в-один как три года назад. И до конца игры просидел на скамейке запасных — Васильев исходом матча больше рисковать не захотел.

Потом ходил, как в воду опущенный, Макара не замечал совсем, что уж о более тесном общении говорить. Гусев Элека не трогал, свои приватные услуги навязать не пытался, ему Громова просто жалко было. Он даже письмо гневное Зойке в Феодосию накатал. Чтоб ей, значит, тоже жизнь малиной не казалась.

Кукушкина, когда письмо от Гуся получила, сперва сильно удивилась. Взяла конверт с собой на пляж, по дороге на который успела заглянуть на почту, и долго потом привлекала к себе внимание отдыхающих. Только не стройным телом, ровным загаром и розовым купальником, а глупым хихикающим видом. Потому что написано в письме было следующее:

«Здравствуй, дорогая Колбаса Зоя! Надеюсь, отдыхается тебе хорошо, и икаешь ты не переставая. Потому что мы о тебе всё время вспоминаем. Мы — это я и Громов. Что там конкретно думает о тебе Эл, я не в курсе, но вот лично в моих фантазиях тебя покусали акулы. Потому что, ну нельзя же так с человеком поступать! Эл по тебе сохнет и страдает, даже играть нормально не может! Мы из-за тебя, Зойка, чуть химикам не просрали всухую — Громов два моих паса (ты бы видела, что это за передачи были, эх!) прошляпил и автогол забил. А ведь он у нас лучший нападающий! Так что ответственно тебе заявляю, Кукушкина, своей чёрствостью и безответственностью ты подрываешь спортивную мощь хоккейного клуба Интеграл. Стыдись, Зоя, позор тебе!

Я в конверт фотокарточку Громова вложил — успел щёлкнуть, пока он меня не заметил. Нет, это он не после матча расстроен, это он теперь всегда с такой унылой харей ходит, окружающих пугает. Пусть и тебе теперь в кошмарах снится. Вместе с акулами, которые уже плывут по твою душу.

В общем, я жду, Зоя, что совесть всё-таки у тебя проснётся, и ты Эла простишь, поймёшь и вообще к нему вернёшься. И он опять станет похож на человека и не будет тупить на льду. Он, дурак, очень тебя любит (а ты подумай, много ли ещё таких «умников» найдётся?)

P.S. Будешь долго тормозить, имей ввиду — на Громова желающих хватает, и некоторые из них мне известны лично. Уведут — будешь локти кусать. А всё сама-дура-виновата.

P.P.S. Ну хоть напиши ему!

С наилучшими пожеланиями чтоб тебе, Зоя, пусто было Макар Гусев. Передавай привет акулам!»

Почему-то на такое ругательное послание в свой адрес Кукушкина совершенно не обиделась. Оно её только повеселило, разбавив довольно скучное и однообразное времяпрепровождение. И про акул понравилось: Зоя прекрасно знала, что Макар, много лет проведший на Чёрном море, имеет в виду катранов, которых на мелкоте, где она купается, не бывает, и совсем безобидных кошачьих акул. Если бы такая рыбёшка подплыла случайно к берегу, куда более вероятно что её саму покусала бы Зоя, чем наоборот.

А вот фотография Элека, которую прислал ей Гусев, произвела на Зою впечатление. Макар явно недоговаривал — он серьёзно готовился, чтобы получить такой снимок. Принёс фотоаппарат на тренировку, заранее настроил его, в раздевалке выбрал подходящий ракурс, чтобы Громов попал в кадр, будучи хорошо освещённым, дождался, когда он выйдет из душа в одном полотенце, подловил момент, чтобы Элек не смотрел в его сторону, и умудрился с первого раза получить хороший результат. Ведь вряд ли бы Эл дал снять себя в таком виде снова.

Громов на фото действительно выглядел печальным, Гусев не соврал. А ещё, и Зоя не могла этого не отметить, — очень красивым. Настолько, что у неё кончики пальцев зачесались — так захотелось провести по его крепкой груди и подтянутому животу, самой ощутить упругость мышц и гладкость кожи, которые так хорошо удалось передать на якобы случайном снимке доморощенному фотографу. «Уж не ты ли, Гусь, один из этих желающих?» — сказала вслух Кукушкина и сама же рассмеялась столь нелепому предположению. Такие отношения явно не были чем-то из ряда вон для Макара, Зоя это поняла, когда ещё он Чижа заподозрил в повышенном внимании к Громову. Да только вот в таком случае не стал бы Макар писать ей, давить на жалость и буквально умолять вернуться к Элеку. Значит, не в этом дело. Однако, зерно сомнений зародить у неё Гусеву всё-таки удалось: Эл на самом деле очень привлекательный парень, и долго один не останется. Упускать его не хотелось. А то, что он малость с приветом, помешан на контроле да к тому же жуткий собственник… Ну, неприятно, конечно, но с другой стороны — вон, братец его, например, в упор не замечает, как Светлова крутит жопой перед другими парнями. И выглядит Серёжа полным придурком. Такое отношение Кукушкиной было ещё меньше по душе, чем ревность без повода. «В самом деле, напишу ему», — решила Зоя и, придя домой, тут же взялась за ручку.