Где-то Эл ждал этого вопроса, но правдоподобную отмазку так и не сумел придумать. Рассказывать Гусеву, что он таким образом хочет попробовать избавиться от проблем с памятью и потерей собственной личности, не хотелось. Макар и так считает его психом, вполне заслуженно, между прочим. Так стоит ли заострять на этом внимание ещё раз? К тому же, положа руку на сердце, эта была не единственная, и далеко не самая важная причина. Главная лежала на поверхности, и Эл не без оснований опасался, что как раз её Гусев просёк сразу, а теперь просто издевается. Элек хотел секса. С живым настоящим человеком. Очень хотел. Хотел так сильно, что готов был получить желаемое даже от парня. Даже от шлюхи. А ещё, и это был его самый большой секрет, Элек хотел опять ненадолго побыть Серёжей. От брата не убудет, в конце концов, его и так много кто любит — и Майка, и Зоя, и Макар. Что такого, если Эл украдёт немножко этой любви? Серёжа ведь не узнает, да и не по-настоящему это всё… Иллюзия собственной нужности и ценности для кого-то, пусть и всего на несколько минут — не так уж мало в его ситуации. Но Гусеву на его вопрос Эл ответил просто:

— Не твоё дело, Макар. Или ты у всех этих мужиков интересуешься мотивами, по которым они хотят спустить тебе в рот? — Эл не хотел быть грубым, всё же с Гусевым они друзья, но… Но он пока не мог смириться с тем, что его друг — всего лишь обыкновенная блядь.

— Ты — не все, Эл, — Гусев грубость в свой адрес проигнорировал, намеренно, как понял Элек. — И ты не хочешь просто спустить мне в рот. Пойдём в комнату.

Пока Макар говорил, он всё время пристально смотрел Элу в глаза и держал его за руку. От этого голоса, низкого и вкрадчивого, от смотрящих на него в упор потемневших глаз, Громов опять начал терять волю, ему захотелось во всём следовать словам Макара, подчиниться ему. Нервозность, не отпускавшая его с самой их встречи на вокзале, исчезла, тело стало расслабленным и тёплым. К счастью, Элек вовремя заметил, что с ним творится что-то не то.

— Гусев, ты опять?! — прикрикнул на Макара Элек и выдернул у него свою руку. — Не надейся сбить меня с толку. Сегодня ты делаешь то, что скажу тебе я! И не только сегодня.

— Конечно, — сразу же сменил тон Гусев и развязал на Элеке халат.

Халат упал на пол, и Эл остался совсем голым. Он стоял посреди комнаты перед полностью одетым своим другом-тире-врагом и изо всех сил старался выглядеть хозяином положения. Получалось это у него неважно — о сексуальном возбуждении и речи не шло, зато нервное напряжение вернулось полностью, заставив сердце учащённо биться, колени — дрожать, а воздуху не позволяя свободно проходить в легкие.

— Тебе нельзя прикасаться к моим губам и заднице, — с трудом переводя дыхание, озвучил свое главное условие Эл. — Всё остальное можно.

— Я понял, — спокойно сказал Гусев. — Я не буду тебя целовать в губы, и к попе твоей тоже не притронусь.

— Макар…

— Мм?

— Ты же ведь хочешь моего брата?

— Причём здесь Серёжа? — всё тем же ровным тоном спросил Гусев.

— Раз мы с ним так похожи, ты можешь представлять вместо меня его. Я так хочу.

— Даже не подумаю, — улыбнулся Гусев и легко поцеловал Громова в шею, вызвав у него судорожный вздох. — Никого я представлять не буду, — ещё один такой же нежный поцелуй. — Я хочу тебя, — жаркий шёпот в ухо и последующий поцелуй в ушную раковину, — именно тебя…

«Проститутка, настоящая проститутка! — с горечью подумал Элек, хватаясь за плечи Гусева: ноги отчего-то теперь еле держали его. — Говорит то, что хочет слышать клиент. Если признается мне в любви — я его ударю».

Но никаких признаний больше не последовало — Эла внезапно подхватили на руки и аккуратно усадили на диван.

— Закрой глаза, — сказал Макар, устраиваясь на полу между его ног, и Эл подумал, что так и вправду будет лучше.

Ему не хотелось лишний раз напоминать себе, что он не с девушкой. А так можно попробовать представить на месте Гусева кого угодно. И Эл сначала честно старался думать, что все эти нежные теплые прикосновения дарит ему Зоя. Потом на место Зоиного образа сам собой пришёл другой, абстрактный женский, потом… потом такие мелочи как личность партнёра вообще перестали волновать Громова.

Эл чувствовал на своем теле чужие руки и губы, которые так умело его целовали, гладили, прикусывали, надавливали, тёрлись, мяли, пощипывали, облизывали, посасывали, обнимали, сжимали, что через какое-то время ему стало абсолютно всё равно, кому они принадлежат, главное, этот кто-то делал ему хорошо. Эл выгибался навстречу ласкам, постанывая от удовольствия, и непроизвольно раскрывал рот и облизывал губы — ему хотелось целоваться. Элек был почти готов рискнуть своим душевным равновесием и попросить, партнёра поцеловать его или даже силой заставить его это сделать — настолько у него «горели» губы, но тут Эла захватило новое, ещё более сильное переживание. Его член оказался в жаркой и влажной глубине, которая втягивала в себя, обнимала и одновременно надавливала на самые чувствительные места.

Элек открыл глаза. Это было совершенно осознанное действие — он хотел видеть человека, который ему сосёт. И Элу неожиданно понравилось смотреть — красные от трения и блестящие от слюны губы скользили по его стволу вверх-вниз, руки, которыми, кстати, Гусев совсем себе не помогал, ласкали яйца, бёдра, низ живота, нос Макара периодически упирался Элеку прямо в пах — в общем, заводило всё это зрелище невероятно. Но больше всего почему-то ему понравились щёки Макара — от усердия ли, возбуждения или сочетания этих двух факторов они покраснели так сильно, что даже веснушки на них сделались еле различимы. «Горячие должно быть…» — мелькнула в затуманенном желанием уме Громова мысль, и он тут же потянулся к гусевскому лицу. Едва касаясь, провёл по щеке Макара кончиками пальцев, потом сильнее — ладонью. «Горячие» оказалось неподходящим словом — лицо Гусева просто пылало, а Эл понял, что скоро кончит. Больше он уже ни о чём не думал — жадно гладил лицо своей рыжей «соски», возбуждаясь от этих ощущений ещё сильнее, особенно, когда Гусев брал за щеку, и через её натянутую кожу можно было прощупать упирающийся изнутри собственный член. Другой рукой Эл перебирал волосы Макара, путаясь пальцами в отросших прядях, а перед самым финалом убрал с его лица длинную чёлку, схватился за неё, заставил Гусева несильно запрокинуть голову и смотреть прямо на себя. Эл, не мигая, глядел в почти чёрные, совершенно безумные глаза своего любовника и кончал ему в горло, не позволяя отстраниться, крепко удерживая его голову обеими руками. Гусев мычал и хрипел, но вырваться не пытался, Эл только чувствовал, как дорожат руки Макара, лежащие на его бёдрах — Гусев боролся с инстинктивным желанием уйти от слишком жёсткого контакта и дать себе больше воздуха, но даже попытки отпихнуть Элека силой не сделал.

— Я… схожу… в ванную, — прокашлявшись, сказал Макар, когда полностью удовлетворённый и несколько измотанный новыми ощущениями Громов уже расслабленно лежал на диване. — Ты же, наверное, не захочешь смотреть… как я…

— Захочу, — не дал договорить ему Громов. — Дрочи здесь.

Гусю дважды повторять не пришлось — он тут же расстегнул ширинку и принялся за дело. Эл с любопытством смотрел, даже губу закусил, до того ему интересно стало. Крупный член, тяжёлые яйца, коротко постриженные рыжие волосы в паху — всё это Элек много раз видел и раньше, в душе после тренировки. Но вот в «работе» — до этого момента никогда. Очень хотелось помочь другу, самому вязь в руку его член и доставить удовольствие, тем более учитывая, как только что «обслужил» его Макар. Однако, Громов так и остался простым зрителем — не решился, испугался, что его опять переклинит. И даже, когда Гусев, чувствуя приближающийся финиш, попросил разрешения кончить ему на живот, Элек ответил отказом. Смутное чувство, словно всё это — и чужая сперма на теле, и чужие члены, пальцы и языки внутри — уже было в его жизни в какой-то параллельной реальности или могло быть, миновав Эла лишь по счастливой случайности, не давало расслабиться и отпустить ситуацию. От полового контакта с мужчиной Эл неосознанно ждал боли и унижения, и счастье, что сейчас с Макаром он смог пройти по тонкой грани и не свалиться в пропасть безумия. Больше рисковать не хотелось.