Громов хотел сказать что-нибудь едкое и саркастическое и даже придумал по этому случаю пару красивых фраз, но когда заветная дверца отворилась, и Эл нос к носу столкнулся с Макаром, то и рта раскрыть не смог — всё-таки был шокирован. Макар тоже застыл перед ним как вкопанный, смотрел огромными глазами на друга и не знал, что сказать. Потом облизнулся, сглотнул, быстро провёл тыльной стороной ладони себе по губам и, прокашлявшись, спросил:

— Эл… ты… давно здесь?

— Минут пять… или семь…

Макар судорожно вдохнул, прикрыл глаза, стиснул зубы, словно ожидая удара, замер так на пару секунд. Потом, наконец, взглянул на Эла прямо:

— Не говори… Серёже. Пожалуйста.

Голос у Гусева был глухим, слова давались ему с явным трудом. Он был напряжён, даже сжатые кулаки его чуть подрагивали. Всё это конечно же не укрылось от умного и внимательного Элека, который пришёл к логичному заключению: он опять «сделал» Гуся. В который уже раз.

— Может быть и не скажу. Сейчас, — Громов слегка склонил голову набок и улыбнулся — беспокоиться больше было не о чем, ситуация полностью под контролем. Его, Элека, контролем. — Если договоримся.

— Хм. И что же ты от меня хочешь? — недоверчиво поинтересовался Гусев.

Макар оставил все свои попытки стать Сыроежкину ближе, чем просто друг, с тех самых пор, как застал его, самозабвенно трахающего Светлову на их с Элом Дне рождения. Да, собственно, даже не в этом было дело — Серёжа теперь от Майки вообще не отлипал, даже домой к Макару с ней заявлялся. Какие при таких раскладах домогательства? Поэтому в свете последних событий Гусеву и в голову не могло прийти, чего ещё от него может понадобиться Громову — братику-то его уже ничего не угрожает.

— Ну… для начала я хочу от тебя того же, что и твои… твои, — Элек сделал вид, что задумался, подбирая нужное слово, — твои клиенты. Да. Они ведь клиенты, правильно?

— Чего-о? — у Макара от таких заявлений брови поползли наверх, а челюсть — синхронно вниз. — Эл, ты шо, больной? — верить своим ушам Гусев отказывался напрочь.

— Не согласен? — вскинул брови Элек. — Так я пошёл. Заодно по дороге к Серёже загляну, проведаю, — и демонстративно развернулся к выходу.

Такая реакция Макара здорово задела Громова — столько раз Гусь сам подкатывал к нему с недвусмысленными намёками, а теперь, видите ли: «Ты шо, больной?»

— Нет-нет, постой, — схватил его за рукав Гусев. — Я-то соХласен, ты же знаешь, я тебе сам предлаХал, когда ещё. Ток я ж за тебя боюсь, пойми. Ну, и за себя тоже, конечно — не успею твой член в рот взять, как ты меня по стенке размажешь.

— Думаю, в этот раз со мной ничего такого не случится, — как можно увереннее произнёс Элек. — Тебе всего лишь надо будет соблюсти некоторые условия.

— Не вопрос, — сразу же согласился Гусев. — Пошли, пока тут никого, — он кивнул в сторону ближайшей кабинки, но Эл и с места не двинулся.

— Не здесь, Макар! — презрительно скривился Громов. — Мы поедем ко мне. Не делай такие глаза, — он даже усмехнулся, глядя на изумлённую гусевскую физиономию, — мои до понедельника в Новосиб укатили. Собственно, потому я здесь — провожал их.

Всю дорогу до дома Элек страшно мандражировал, даже несколько раз подумывал отказаться от своей затеи. Но проявил силу воли, взял себя в руки, и не только не пошёл на попятную, но и лицо сохранить умудрился. Гусь и не понял даже, как он чуть не струсил и всё не отменил. Элу очень надоело всё время бояться, что любая более менее значительная стрессовая ситуация вызывает у него потерю памяти и психическое расстройство. Особенно его бесило то, что он впадает в полнейший неадекват, стоит только какому-нибудь парню или мужчине не так к нему притронуться и проявить заинтересованность. Чем вызвана такая реакция, Громов не знал, но очень не хотел, чтобы кто-либо, как Макар в своё время, просёк, что стоит, условно говоря, схватить его за зад, и всё — Эл уже не человек. «Надо от этого избавляться», — твёрдо решил для себя Элек в ту самую ночь, когда после их Дня рождения он полез тискаться к Серёже. По сравнению с предыдущим опытом с Макаром, он тогда вполне себе смог оставаться «в здравом уме и твердой памяти», но запаниковал и хлопнулся в итоге в обморок. В этот же раз Эл планировал продержаться от начала и до конца, пусть и с некоторыми ограничениями, и даже получить удовольствие (а почему нет? С Зоей-то ему теперь вряд ли что светит, а так хоть с кем-то… С живым человеком оно всяко лучше, чем с правой рукой).

— Эл, ты точно в себе уверен? Не психанёшь? — Макар остановил его прямо перед подъездом, чтобы на всякий случай ещё раз убедиться, что Громов действительно отдаёт себе отчёт в том, что собирается делать.

— Точно. Сейчас у меня крыша не поедет, обещаю. Пошли скорей.

То, что Гусь, только для виду храбрится, а на самом деле смотрит на него с опаской, одновременно и радовало Эла, и вызывало досаду. Приятно иметь над кем-то власть, пусть даже такую маленькую, какая была у него сейчас над Макаром, но всё-таки Элек предпочёл бы, чтобы будущий партнёр сам его искренне хотел, а не действовал по принуждению и со страхом. Парадокс, но поставив Гуся в такие жёсткие рамки, Громов на него же и обижался.

— Иди в ванную, чисти зубы, там новая щётка для гостей стоит, и мой руки, — с плохо скрываемым раздражением сказал Элек, когда они поднялись в квартиру. — Тебе, небось, пол-Москвы в рот накончало, а я брезглив.

Гусь на такие предъявы в первый момент разозлился, аж зубами заскрипел и побагровел весь. Но смолчал. Потом внимательно посмотрел на Элека и как-то быстро остыл, даже улыбнулся ему снисходительно. Эл забеспокоился и, пока Макар был в ванной, всё рассматривал себя в зеркало — что такое было в его облике, что вызвало у Гусева чуть ли не жалось?

«Ну да, Зоя меня бросила, и даже минет я могу получить только путём шантажа. Да ещё и от парня! Это и в самом деле жалко…» — с прискорбием сознался себе Громов, но чтобы окончательно не пасть в собственных глазах, добавил, глядя на своё отражение: «Только вот не всяким шлюхам меня судить. Правильно я сделал, что не позволил братишке с Гусевым быть. По-хорошему, Серёже и дружить-то с таким человеком не стоило бы — запомоиться недолго, как некоторые говорят».

Из ванной вернулся Гусев, сказал: «Я готов», Эл ему ответил: «Ещё нет. Жди» и пошёл в ванную сам. Вышел оттуда через десять минут, закутанный в банный халат, и велел Макару идти за ним на кухню.

— Держи, — Элек протянул ему низкий стакан из толстого стекла, на дно которого плеснул Армянского коньяка.

— Может, потом? — удивился Гусев. — Отметим, так сказать.

— Это для дезинфекции, Макар, — укоризненно посмотрел на него Элек. Вообще-то, он хотел немножко поддеть Гуся, но вышло не очень.

Гусев фыркнул, сказал: «окей», сделал большой глоток, побулькал хорошо во рту, потом прополоскал горло и… выплюнул коллекционный Наири двадцатилетней выдержки (а профессор другого дома не держал) в раковину. Тут уж Эл застыл с открытым ртом и большими глазами. Макар же невозмутимо налил себе стакан кипячёной воды, опять побулькал, но плеваться на это раз не стал — проглотил. «Чтобы тебе не щипало», — пояснил он. Эл только и смог, что согласно кивнуть.

— И всё-таки, — сказал Макар, когда со всеми приготовлениями уже было покончено. — Чего это на тебя нашло, а, Элек? Тебе же не нравятся парни! Или уже нет?..