— Тебе же Зойка не даёт, да? Давай я помогу тебе, братик, тебе понравится, обещаю, — горячее дыхание обожгло его ухо, а под резинку трусов протиснулись Серёжина ладонь.

Дальше медлить было нельзя. Громов перехватил ласкающие его руки и, крепко удерживая за запястья, прижал их к кровати над Серёжиной головой. Брат смотрел на него мутным взглядом, раскрывал навстречу припухшие губы, в слабом свете ночника казавшиеся тёмными, и старался теснее вжаться в него пахом. Противное чувство скрутило внутренности в районе солнечного сплетения, на лбу выступил холодный пот, Эла стало мутить.

— Серёжа… — еле ворочая языком, сказал Элек. — Меня нельзя… целовать в губы… и хватать за зад… Понял?

— Хорошо, я не буду… в губы, — так же тихо и с придыханием сказал Сергей.

А Эл слишком поздно сообразил, что его слова прозвучали не как требование прекратить домогательства, а всего лишь, как условие для их осуществления. Потому что Серёжа тут же раздвинул ноги, обхватив его бёдра, и потянулся губами к шее Элека.

В общем-то, всё с наклонностями брата стало ясно, и надо было уже как-то закругляться с «испытаниями», но от стресса голова закружилась сильнее, тело охватила слабость, и Элек просто упал на Серёжу.

— Пожалуйста, не надо… Серёжа… мне плохо, — простонал Громов, уже не надеясь, что брат остановится. Все силы у Элека уходили на поддержание рассудка в нормальном состоянии, он до боли закусил губу, чтобы не терять связь с реальностью и оставаться собой. И вдруг понял, что его больше не мнут и не целуют, а сам он лежит теперь на спине.

— Ох, Эл, ну и напугал же ты меня! — сказал сидящий рядом на постели Серёжа и убрал у него со лба мокрую тряпку. — Кто тебя в чувства приводить будет, когда Зойка всё-таки снизойдёт до тебя? Чёт я на Кукушку не очень рассчитываю.

Эл хотел сказать, что с девушкой такая реакция попросту невозможна, и что сам Серёжа напугал его не меньше, а даже больше. Но сил хватило только на то, чтобы слабо улыбнуться. И всё же Эл был собой доволен — он не только смог сохранить здравый рассудок в опасной ситуации, он ещё и свои сомнения относительно брата развеял. Последний факт, правда, сам по себе оптимизма не внушал.

***

Всё для себя уяснив, Эл счёл своим долгом приложить максимум усилий для того, чтобы не дать брату погрузиться в пучину порока и держать его как можно дальше от источника опасности. То есть от Макара Гусева. Дело это было непростое, потому как если Гусев теперь предпочитал вздыхать по Серёже издали (зато так явно, что Эл всерьёз опасался, что скоро об этом станет известно всем и каждому), то Сыроежкин просто проходу Макару не давал. В школе от него ни на шаг не отходил, после тренировок норовил идти встречать (ещё и Светлова с ним таскалась) и дома, как Эл ни позвонит, выясняется, что Серёжа у Макара. И тоже вместе с Майей.

То, что Майка повсюду сопровождала своего парня, случайностью не было — Громов после того Дня рождения с ней воспитательную беседу провёл. Сказал, так, мол, и так, Майечка, братик мой, конечно, человек хороший, но ветреный. Я бы на твоём месте его на коротком поводке держал, а то он шатается вечно не пойми где со своим Гусём. Где гарантия, что они на пару девок не кадрят? Тем более, что опыт-то какой-никакой у него теперь есть, а ума особо не прибавилось. Майка тогда призадумалась — Элек ей всегда нравился, хоть и зануда, и к мнению его она прислушивалась.

Громову потом так противно было от собственного интриганства, что он неделю спать спокойно не мог. Всё себя успокаивал — мол, это всё для Серёжиного благополучия. Майка-то — девчонка неплохая, в нём заинтересована. Братик с ней счастлив будет. Или нет. А может, пусть их? Ну будет Серёжа с парнем спать, не смертельно ж это в конце концов? Макар ведь так его любит…

Эл старательно давил в себе зависть и ревность, искренне пытался руководствоваться только симпатией к брату и почти уже пришёл к выводу, что лучше Серёже не мешать, и пусть он строит свои отношения с Макаром сам, как хочет, если бы не одно происшествие.

В самом конце мая, когда учёба уже закончилась, и впереди оставались только экзамены за восьмой класс, Элек поссорился с Зоей. По сути, он во многом сам был виноват — приревновал Кукушкину на пустом месте к десятикласснику, да так, что драку прямо в школе устроил. А Зоя, вместо того, чтобы поддержать как-то своего друга, при всех обозвала его параноиком и чокнутым придурком и заявила, что встречаться с человеком, который себя не контролирует, больше не собирается. Эл себя чувствовал полным идиотом, и если б не Серёжа, грудью, можно сказать, вставший на его защиту перед Таратаром и директрисой, может, опять бы нервный срыв себе заработал.

И вот, находясь в таком подавленном настроении, тёплым и погожим вечером одного из последних чисел мая, Элек поехал вокзал, провожать профессора Громова и Машу на научно-практическую конференцию в Новосибирск. Посадил родителей на поезд, попрощался… и подумал, что домой ему совсем неохота — никто его там не ждёт. И к Зойке теперь не пойти. Можно, конечно, заглянуть к Серёже и даже у него остаться, но… Брат наверняка опять с Майкой в гараже развлекается, отец сейчас в рейсе, тётка с головой в своих переводах… Макару что ли позвонить?..

Эл пошёл к автоматам, стоящим в начале перронов, набрал номер Гусевых, услышал от Валентины Ивановны, что Макара дома нет — пошёл встречаться с каким-то своим приятелем со спорта, и совсем приуныл. От нечего делать Элек стал шататься по зданию вокзала, думая о том, как не везёт ему в жизни, с самого, можно сказать, рождения… и вдруг возле табло расписаний остановился. Его периферическое зрение зафиксировало знакомый объект. Стало любопытно. Элек огляделся, пытаясь понять, кого же он увидел, и почти сразу на противоположной стороне зала ожидания заметил знакомую рыжую макушку. «Надо же! Друг со спорта, а встречается Макар с ним здесь, на Казанском вокзале, — удивился Громов. — Наши, вроде, все в городе, никто никуда не собирался. Даже Денис Евгеньевич тут». И, чтоб не гадать зря на кофейной гуще, Элек решил сам поинтересоваться у Макара, что он здесь делает. А заодно поболтать и на загадочного гусевского «друга из хоккейного клуба» посмотреть (неужели Гусь своему Денису изменяет?) — это всяко веселее, чем одному дома торчать.

Пока Элек через весь зал шёл к Макару, к тому неожиданно подошёл не пойми откуда взявшийся мужик средних лет, что-то сказал, на что Гусев утвердительно кивнул, и дядька двинулся в сторону туалетов. Элек сначала подумал, что неизвестный гражданин просто поинтересовался у Гуся, где здесь туалет — мало ли, указатель не заметил. Но что-то в их коротком диалоге показалось Громову странным, так что он немного притормозил и спрятался за группой пассажиров, стоящих в центре зала. И стал наблюдать за Макаром. Как оказалось, не зря: Гусев несколько раз нервно оглянулся по сторонам, а затем быстрым шагом пошёл в том же направлении, что и его недавний собеседник.

Эл совсем не хотел думать о том, что первое пришло ему на ум, когда его друг и одноклассник скрылся в коридорчике, ведущем к туалетам. И лишь после того как Громов сам поспешил вслед за ним и убедился, что все его предположения верны, понял, что новая информация ему в принципе на руку. Подходивший десятью минутами ранее в зале к Макару мужчина вышел из кабинки, бросил на Элека короткий оценивающий взгляд и стал мыть руки. Эл всё также стоял посреди туалета и гипнотизировал глазами дверь кабинки, из-за которой совсем недавно раздавались подозрительные звуки, совсем не похожие на те, что должны быть при отправлении естественных потребностей организма. А главное, в кабинке совершенно точно оставался ещё один человек.