— Зоя, — терпение у Громова всё же кончилось. — Ты что, совсем без голоса остаться хочешь? — он встал со своего места и присел на корточки перед её стулом.

— Да нет же, почему? Мне совсем не сложно говорить. А что, тебе разве не интересно, что я рассказываю, про то как вчера…

Договорить ей он не дал — обхватил ладонями её голову, притянул к себе и стал жадно целовать. Зоя начала отчаянно вырываться.

— Ты что, Громов, совсем спятил? — переведя дыхание, просипела Кукушкина. — Я ж больная, у меня ангина! Фолликулярная! Заразиться хочешь?

— Ты за меня беспокоишься? — попытался улыбнуться Элек. — А навещать меня будешь, если я заболею?

— Буду, — строго сказала Кукушкина. — Но не вздумай заболеть раньше времени — мне к врачу только на следующей неделе, кто меня здесь навещать будет, если ты сам сляжешь?

Эл знал, что Зоя его не обманывает — она действительно будет к нему ходить. Но и почему именно она будет это делать, он тоже знал. У Зойки обострённое чувство справедливости, к тому же она не любит никому быть обязанной. Не от большой любви, короче, придёт к нему Зоя, если он всё-таки заболеет.

Да и то как она сейчас стала протестовать, когда он её целовал… Только ли заботой о его здоровье это было вызвано?

По дороге домой Элек всё перебирал в уме моменты их последней встречи и не мог не признаться себе, что какими бы хорошими ни были их с Зоей отношения, она всё же не влюблена в него. Пока ещё. Эл не терял надежды однажды добиться от девушки взаимности, но иногда он чувствовал себя таким усталым, что руки опускались. Громову тоже хотелось, чтобы его любили. Хоть кто-нибудь. Как ни стыдно ему было себе в этом признаться, но Элек завидовал брату. Ведь Макар так любит Серёжу!

Эл представил себя на месте Сыроежкина. Представил, что именно он является предметом мечтаний Гусева, именно за него Макар порвёт любого, кто косо на него посмотрит, и именно его он хочет уложить с собой в постель… И вдруг Громов понял, что он бы… согласился. Элеку всегда нравились девушки, он действительно был влюблён в Зою и никогда не смотрел на парней с такой стороны. Но он бы согласился быть с Гусевым, чтобы просто почувствовать, каково это быть настолько нужным, настолько ценным, каково быть тем, кого по-настоящему хотят?

Когда сегодня Серёжа устроил эту безобразную сцену в раздевалке перед физрой, Элек искренне недоумевал, как же это остальные не догадались? Ведь всё было предельно ясно — Сергей взбесился, оттого что увидел, как Вова слишком интимно дотронулся до Макара. Какая Светлова, причём тут вообще она? Почему потом все поверили, и сам Гусев в том числе, в эту нелепую байку? Только потому что Корольков по ней вздыхает? Да они с Витьком на пару на Майку слюной капают и не стесняются — Серёжа прекрасно это видит. И до сих пор ему было пофиг. Он не реагировал, даже если Майя начинала флиртовать с парнями прямо у него на глазах. А тут вдруг завёлся, ни с того, ни с сего!..

Тогда Эл действительно испугался, что его брат попал таки под влияние Гусева и тоже стал гомосексуалистом. Испугался, что Макар всё же совратил его. Потом, конечно, он подумал хорошенько и пришёл к выводу, что если б это было так, Серёжа, просто не смог бы этого скрыть от него — всё же они очень близки. Значит, Серёжа своих чувств до конца не осознаёт… Только вот когда Эл принялся специально убеждать Гусева, что любимый братик исключительно по девочкам и без ума от своей Майки, руководствовался он совсем не заботой о неприкосновенности Серёжиной задницы — тут Макар ошибся, слишком хорошо о нём подумал. Элом руководила банальная зависть. Они так похожи с Сергеем внешне, причём в отличие от брата Эл человек серьёзный, ответственный, честный… да он даже физически сильнее, не говоря уж об уме! И тем не менее, Зоя любит Серёжу, Майка тоже… вроде как, а уж Гусев его просто обожает. Почему так? Несправедливо…

Громова мучила совесть за то, как он обошёлся с братом и его другом, как в очередной раз помешал им быть вместе. Но самое страшное было не это, а то, что он знал — в следующий раз, если представится подходящий случай, он поступит точно так же.

***

— Да-а! Хороши, красавцы, ничего не скажешь! — с чувством произнёс Борис Борисович Васильев, оглядывая колоритную парочку, явившуюся пред его светлые очи. — А ты, Денис Евгеньич, смотрю, умеешь находить общий язык с молодёжью. И методы у тебя, ух! Эффективные… — Васильев потряс в воздухе сжатым кулаком. — Мне, что ль, на вооружение взять? Для таких вот… кадров!

Макар, опустив повинную голову, ждал какой же вердикт вынесет ему тренер, и пытался не кусать в волнении разбитую губу. Подбитая «добрым доктором» челюсть ещё побаливала, а синяк с неё расползся на полфизиономии. Заявляться в таком виде к Борисычу с извинениями Гусеву было немного стыдно, но Денис, как и обещал, пошёл с ним. В качестве моральной поддержки и авторитетного поручителя в дальнейшем хорошем поведении Макара. Да и фонарь под глазом Дениса Евгениевича прекрасно гармонировал с гусевским синяком. Тренера вид обоих «бойцов» знатно повеселил, путаные, но искренние извинения от Гусева он выслушал, обещание Дениса лично следить за спортивной дисциплиной Макара учёл и, немного помурыжив для вида проштрафившегося подопечного, принял его обратно. С условием, что на первой же тренировке Гусев повторит свою покаянную речь перед всей командой. Макар был почти счастлив.

На следующий день согласно расписанию юниорской команды Гусев вновь приступил к тренировочному процессу в составе хоккейного клуба Интеграл. А сразу после тренировки в раздевалку к юным спортсменам заглянул их спортивный врач и, обращаясь к Макару, сказал:

— Гусев, как переоденешься — обязательно зайди в медкабинет. Учитывая перерыв в тренировках и тот нездоровый образ жизни, который ты вёл всё это время, — доктор сделал паузу и многозначительно посмотрел на Макара, — мне надо проконтролировать, как ты справляешься с нагрузками.

Гусев ответил: «Хорошо, Денис Евгеньевич! Только душ приму», а Элек про себя хмыкнул — известно, какой медосмотр предстоит Макару, и мыться перед такими осмотрами нужно особенно тщательно.

— Пока, Макар, — попрощался он с другом, когда тот, уже полностью приведя себя в порядок, поспешил наверх к доктору.

Почему-то после ухода Гусева Громову стало не по себе. Странное, почти забытое чувство одиночества и отверженности начало постепенно завладевать его разумом. Эл опять почувствовал отвращение к своей человеческой природе, смутные образы из какой-то забытой реальности вспыхивали на миг в сознании и снова гасли. Товарищи по команде прощались с ним, о чём-то спрашивали и уходили. Элек кивал и продолжал сидеть в раздевалке дальше. Сколько прошло времени он не знал, единственное, чем был занят его мозг (или всё-таки процессор?) — это попытки вспомнить кто он такой и каково его настоящее имя.

— Эл! Эл! Пожалуйста, посмотри на меня! Элек, ну же? Ты ведь помнишь меня? Элек!

На полу перед Элом сидел на коленях Макар Гусев, тряс его за плечи, заглядывал в глаза, гладил время от времени по щеке и почему-то просил его вспомнить. Зачем? Он и не забывал Макара.

— Конечно, я помню тебя, — удивился Элек. — Ты — Макар Гусев, друг и одноклассник Сергея Сыроежкина.

— Уф… — выдохнул Макар. А потом внезапно напрягся. — Подожди, ты сказал, я одноклассник Сыроежкина?! Эл, главное, что я — твой одноклассник!