— Одевайся лучше! А с… Вовой, — он сделал паузу и многозначительно посмотрел на притихшего одноклассника, — мне поговорить надо.

Гусев, малость охренев от необъяснимой перемены, случившейся с его всегда таким милым Серёжей, счёл благоразумным пока его не трогать, но Вовку на всякий пожарный собой прикрыл и так подальше от агрессора увёл. Сыроежкин в их сторону только зубами со злости скрипнул и кулаки покрепче сжал.

— Братик, — подошёл к нему Эл, до этого с беспокойством следивший за странной ссорой своих друзей. — Я не знаю, что на тебя нашло, но перед Вовой надо извиниться.

— Да знаю я, — сказал Серёжа и несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул. — Времени сейчас нет, скоро Ростик орать начнёт.

Сыроежкин теперь и сам понимал, что вспылил очень глупо. Но какое право имел Вовка так трогать его Гуся?! Да Королькову руки за такое оторвать надо, а не извиняться перед ним. А Гусь этого мелкого ещё и защищает, и от кого? От своего лучшего друга! «Но извиниться всё равно надо, — думал Серёжа, нарезая вместе со всеми круги по спортивному залу. — И объяснить как-то, почему я так… Прости, Вован, но Гуся посторонним лапать нельзя, и кончу мою с него стирать тоже нельзя, да. Тьфу, ведь не скажешь же такое! Чё ж придумать-то?..»

— Сыроежкин.

— А?

— Ты прыгать будешь или нет? — строго сказал Ростик. — Мы тебя ждём.

— Буду, — буркнул Серёжа, не без труда вынырнув из своих дум, с тоской глянул на козла, от которого только что отошёл Эл, и приготовился взять разбег.

Прыгнул Серёжа неудачно, не иначе как на нервной почве в руках-ногах запутался. Рухнул, как мешок с картошкой, на маты, но ничего себе к счастью не сломал и не вывихнул. Зато, что было особенно приятно, к нему на помощь целая команда спасателей сразу бросилась. В лице физрука, любимого братика и Гуся, конечно — тот быстрее всех прилетел и сразу щупать его принялся, на предмет переломов и прочих растяжений. Потом Ростик Макара отогнал, велел Серёже осторожно встать, аккуратно подвигать конечностями и пройтись, убедился, что с ним всё в порядке, и продолжил урок.

К счастью, когда Серёжа падал, ему в голову пришла замечательная идея: как оправдаться перед Вовкой и при этом не выглядеть дураком.

— Вов, ты извини меня за наезд, — Серёжа подошёл к Королькову после урока и виновато склонил голову. — Просто… пойми… Я ревную очень.

— Ревнуешь? — удивился Вовка. Причём тут ревность и к кому она, он вообще не понял.

Сзади раздалось нарочитое покашливание Эла и сокрушённое оханье Гуся.

— Да, — уверенно продолжил врать Сыроежкин. — Я же ведь вижу, как ты на Майку смотришь. Давно заметил, злился, просто старался внимания на это не обращать. И вот это во мне копилось, копилось… ну, и сорвался, короче. Прости…

— Серёг, да я ж ничего… — попытался оправдаться Корольков, но Сыроежкин его перебил.

— Я знаю, что ты ничего такого не делал. Просто ты же умный очень… Куда мне до тебя? А девчонки умных любят. Вот я и… Ну, прости, в общем.

— Да, совсем кукухой со своей Светловой поехал — на людей кидается!.. — горестно воскликнул Гусев. Серёжа только жалобно оглянулся на него, но ничего не сказал — настоящую причину своей ревности, а это была именно она, он, понятное дело, никому сообщить не мог.

— Ладно, забыли, — улыбнулся Вовка. — Кто старое помянет, как говорится… Пошли домой уже!

Довольный, что так ловко выкрутился из щекотливой ситуации, Серёжа в окружении своих друзей, радостно болтая, вышел со школьного крыльца на февральский мороз. На душе у него несмотря на погоду уже вовсю цвела весна. А скрипящий под ногами снег и колючий ветер в лицо он просто не замечал.

— Ну, всё, покедова, я пошёл! — вдруг остановился посреди дороги Сыроежкин.

— Ты куда, СыроеХа? — не понял Макар.

— К Майке в школу, у неё через полчаса уроки заканчиваются — как раз успею.

— Конечно, Серёж, — улыбнулся брату Эл. — Передавай ей привет.

— Пока, Сыроега! — кивнул ему на прощание Витёк, Вовка тоже кивнул, но молча — как бы то ни было, а на Сережу он всё ещё смотрел с опаской.

— Ну да, ну да… — мрачно проворчал Гусев. — Куда ж ещё в такую холодрыгу переться? Конечно же, через два квартала, торчать на крыльце сорок второй школы… Ну, не домой же в самом деле?

— Гусь, ну ты чего, дуешься? — в миг испугался Серёжа и обеспокоенно заглянул ему в глаза.

— Та не… — попытался улыбнуться Макар и отвёл взгляд. — Иди уже. Только под дверями не стой, замёрзнешь.

— Пока, в общем! — махнул ребятам рукой опять повеселевший Серёжа и пошёл за Майкой — возвращать в нормальное русло свои взбесившиеся в последнее время эротические порывы.

Макар побрёл с ребятами дальше, но, спустя пару минут, тоже остановился.

— Мне тут, короче, позвонить надо. Так что я до таксофона пойду, не ждите меня, — попрощался он с товарищами и двинул к переходу через улицу.

Витёк с Вовкой кивнули и ушли, а вот Элек, будто специально игнорируя гусевское желание побыть одному, увязался следом.

— А ты-то куда, Громов? — мрачно поинтересовался Гусев.

— Зою навестить, она же болеет, — невозмутимо ответил Эл. — И с тобой поговорить.

— Со мной? — удивился Гусев. — И о чём же? Только не надо опять о своём любимом братике — я знаю как ты о неприкосновенности его задницы печёшься. Так вот, похоже, я ошибся — мне она не светит… — сказал Макар и совсем приуныл.

— Я волнуюсь за тебя, Макар.

— С чегой-то?

— Ты мой друг, — развел руками Эл. — И я вижу, что тебе плохо.

— Мне давно плохо. Что дальше? — не скрывая сарказма, оборвал его Гусев.

— Сейчас ты страдаешь из-за Серёжи, — проигнорировал издёвку Громов. — Пойми, он очень любит тебя, ты много для него значишь. Ты ему нужен, но… как друг. Это ведь тоже немало, Макар.

— К чему ты клонишь, Эл? — рвано выдохнул Гусев — Элека он понял прекрасно и, к сожалению, был даже с ним согласен.

— К тому, что мой брат — обычный парень, такой же, как и девяносто с лишним процентов мужского населения планеты. Серёже нравятся девушки, Макар. Он влюблён в Майю. Как бы тебе ни хотелось обратного, но это факт, смирись.

— Я смирился.

— Нет. Ты страдаешь. Напрасно страдаешь. А мог бы радоваться тем отношениям, которые у вас с Серёжей есть…

— Эл, я уже понял, — перебил его Гусев. — Мне казалось, что я нравлюсь ему, что у меня есть шанс. Теперь я вижу, что это не так. Всё. Спасибо за беспокойство.

Макар сказал это достаточно резко, так что ему самому стало не по себе от собственных слов.

— Макар… — Громов подошёл к нему почти вплотную. — Я знаю, что ты не можешь так просто взять и отказаться от своих чувств. Но ведь тебе ничего и не мешает любить его!.. Просто… для всего остального у тебя есть Денис. Он, кажется, хороший человек…

— Хороший, — не стал спорить Макар. И понял, что общаться сейчас с Серёжиной копией он больше не может — опять сорвётся, наговорит или сделает что-нибудь не то, и всем потом станет только хуже. — Прости, Эл, я, правда, благодарен, что ты так переживаешь за меня, но мне действительно надо позвонить — я хочу вернуться в Интеграл.

***

Элек сидел у Зои, поил её чаем с принесённым им же малиновым вареньем и пытался хоть на минуту прервать её болтовню. Зойка за последние две недели совсем одичала — родители вечно на работе, подружки к ней не заходили — боялись заразиться. Ей и словом перемолвиться практически не с кем было. Громову она до недавнего времени тоже навещать себя запрещала, он всё переживал — почему? А потом как-то Зоина мать проговорилась — Зоя считала, что плохо выглядит во время болезни, не хотела о себе впечатление портить. Тогда Элек плюнул на все запреты и явился к Кукушкиной без предупреждения. И с тех пор ходил к ней каждый день. Зойка поначалу, конечно, злилась, но потом свыклась с мыслью, что видно не судьба ей перед Громовым вечно красотой своей неземной блистать, иногда и заморенной лахудрой бывать приходится. Впрочем, свои плюсы в этих визитах несомненно были — Зоя наконец-то могла поговорить! А делать это она любила, умела и при малейшей возможности практиковала. Эл в принципе готов был стоически выдерживать трескотню своей девушки, но на полном серьёзе опасался за Зойкины голосовые связки — она нещадно сипела и всё равно не прекращала свой словесный поток.