А дальше, как они с Серёгой и планировали, была почти целая неделя дуракаваляния, ничего-не-деланья и всяких праздных зимних развлечений. С перерывами на тренировки, разумеется. Даже Эл не сильно докучал Макару (Серёга-то всегда рад брату был) — у него большое дело на каникулы было запланировано: научить Зойку кататься на коньках. Чему он и посвящал почти всё свободное время.

Так Макар наслаждался каникулами и общением с Серёжей, и лишь изредка мелькавшие мысли о Митьке, тоже должно быть отдыхающим где-то тут в окрестностях Москвы, немного омрачали Гусеву существование — всё же последний (и единственный) их телефонный разговор был тяжёлым и закончился плохо. Впрочем, Макар искренне надеялся, что друг, возможно, уже бывший, зла на него не держит, ведь сам он Савельеву желает только хорошего.

Другой, не очень приятной вещью, на которую Гусев старательно пытался не обращать внимания, являлось то, что дружба с Серёжей, какой бы близкой и замечательной она ни была, только дружбой и оставалась. Со всеми их тисканьями, нежными прикосновениями и прочими проявлениями физического контакта (когда Громов не видит, конечно), между Макаром и Серёжей словно пролегла какая-то незримая граница, которую Гусев не знал как, а Сыроежкин, возможно, и не считал нужным переходить. Своими страданиями по этому поводу (а они были, и какие!) Макар сознательно пренебрегал, предпочитая сосредотачиваться на хорошем, и действительно был счастлив. Ну, или думал, что счастлив. Пока не настала пора ехать на дачу профессора Громова.

***

Электрон Викторович Громов даром

что был юн годами, умственным своим развитием уже давно перерос сверстников. Возможно, причиной этому были драматические события, имевшие место при его рождении и оставившие отпечаток на всей личности Элека, а может, просто такова была его натура сама по себе. Но одно можно было сказать о нём точно — Элек был свято убеждён в том, что человека делает человеком не принадлежность к биологическому виду, а его готовность трудиться на благо общества в целом и отдельных его членов в частности. К этому высокому идеалу он стремился изо всех своих сил. Однако, будучи человеком рациональным и трезво мыслящим, понимал, что сил этих у него немного, и помогать всем он не может, да и не знает как и в чём. Даже в том, правильно ли он поступает в отношении близких ему людей, далеко не всегда был уверен. Поэтому свою любовь и заботу Эл сосредотачивал прежде всего на тех, кто ему был по-настоящему дорог. Или должен быть дорог в силу принятых в обществе моральных норм.

Элек с трудом, но смог принять в свой так называемый «ближний круг» Машу — фактическую супругу обожаемого папочки, своего биологического отца Павла Антоновича Сыроежкина и его жену, по совместительству родную свою тётку по матери — Надежду Дмитриевну. Ещё в зону его повышенного внимания попала Зоя Кукушкина, и она, наверное, была единственной, кто вовсе не желал там оказаться. Однако ж, что поделать, Элек не на шутку влюбился, и значит, хочет того Зоя или нет, но с той минуты как произошло это знаменательное событие, её жизнь стала тесно связана с жизнью Эла. Фактически она уже его девушка, просто пока ещё этого не понимает.

Но всё же главное место в сердце Эла, сразу после профессора, занимал Сергей. Брата Громов просто обожал и всякий раз, глядя на Сыроежкина, благодарил судьбу за своё временное помешательство, только благодаря которому на его долю выпал шанс, один из миллионов, встретиться с Серёжей в огромной Москве.

И потому для Элека совершенно естественным было, ради счастья и благополучия любимого братика, расшибиться, если надо, в лепёшку. Он прекрасно понимал, как много значит для Серёжи дружба с Макаром, и в принципе её одобрял: как человек, Гусев ему очень нравился, дружить с Макаром Эл и сам был не против. Однако, закрывать глаза на некоторые пристрастия Гусева, Громов тоже не мог. И что делать с тем фактом, что лучший друг брата — влюблённый в него гомосексуалист, не знал. Ясно было только одно — Серёжа ни в коем случае не должен пострадать от дурных наклонностей товарища. Мысль о том, что Гусев может однажды соблазнить его брата и втянуть в противоестественную связь, внушала Элеку настоящий ужас. Допустить этого было никак нельзя.

Почему сам Эл так остро воспринимал эту тему, он точно не знал. Профессор Громов был достаточно терпим к людям, среди его приятелей, даже близких, были и так называемые «голубые», и никакой проблемы в этом Виктор Иванович не видел. Но вот Элек отчего-то очень хорошо представлял себе, чем на самом деле является половой контакт между мужчинами. Не пойми откуда взявшееся богатое воображение рисовало ему такие красочные картины, что порой он чуть ли не сам испытывал на себе те физические ощущения и эмоции, которые должны были соответствовать данному процессу. Всё это вызывало у Элека смешанные, но большей частью всё же неприятные, тяжёлые и болезненные чувства. Естественно, что дорогого братика от всего этого непотребства Элу хотелось оградить, чем он по мере возможностей и занимался.

Умом, конечно, Элек понимал, что находиться с Серёжей всегда, когда с ним рядом Макар, невозможно. У них с Гусевым останется достаточно времени, чтобы провести его наедине. Но пока брат ни о чём таком странном, что мог позволить себе по отношению к нему лучший друг, не говорил. А учитывая, что Серёжа рассказывает Элу практически всё, можно было сделать вывод, что Гусев своё слово держит и рамок приличий не переходит.

Однако, на то, что начало происходить у них на даче, Элек спокойно смотреть не мог. Вся из компания в сопровождении Маши приехала сюда на четыре дня, как раз перед началом учёбы. Ребята расположились в одной, самой большой, тёплой и благоустроенной комнате на втором этаже дома, Маша — в их с профессором спальне внизу. Таким образом, все втроём, Эл, Серёжа и Макар, круглосуточно находились вместе. Днём выходили на воздух, благо за городом для лыж, санок и прочей развлекательной ерунды все условия, а в остальное время грелись в доме.

Первый день Макар держался, Эл это отлично видел. Даже отметил себе, что, наверное, так и проходит их с Серёжей общение в обычном режиме, когда они встречаются только на несколько часов. Но на вторые, и уж тем более на третьи сутки Гусев, не иначе как от постоянного присутствия рядом объекта своей страсти, стал явно позволять себе лишнее и вообще плохо контролировать свои желания. Он буквально раздевал Серёжу глазами, пялился на его задницу, даже не сильно это скрывая, всё время трогал его, обнимал, гладил, ерошил волосы, порывался зачем-то делать ему массаж, помогать переодеваться и всё в таком роде. Серёжа, понятное дело, никакого подвоха в таких действиях не видел и все эти знаки «дружеского» внимания принимал с удовольствием, а иногда и сам лез под прикосновения и тискал товарища (без всякой задней мысли — в этом Громов был абсолютно уверен).

Пару раз Элек даже был вынужден одёргивать Макара, делать ему замечания, когда Серёжа не видит. Макар злился, Эл расстраивался — конфликтовать с другом ему было крайне неприятно. Но когда седьмого утром Маша объявила, что сегодня по плану у них банный день и скоро надо бы уже идти топить баню, Элек плюнул на все условности. Пока Серёжа инспектировал наличие и состояние веников, он отвёл Гусева в сторонку и сказал:

— Ты с нами не пойдёшь.

— То есть как это? — усмехнулся Макар. — Ты отказываешь мне в соблюдении элементарных мер личной гигиены? Вот так вот просто берешь и не пускает меня в баню? — Макар прекрасно видел, что Элек взвинчен и находится на пределе, и, пользуясь случаем, просто издевался над Громовым. За всё хорошее, так сказать.