— Ладно, Сыроега, бери свои ходули и дуй гулять по коридору, а то небось пока меня не было, ты только бока отлёживал, — выдал наконец Макар.

— Ну, у меня же рёбра… — неуверенно попытался отмазаться Серёжа.

— Не отлынивай, лентяй! Тебе повязку уже даже сняли. И вообще, доктор сказал, целый день не лежать, чуть-чуть надо двигаться. Пошли давай! — Макар взял Серёжины костыли, которые стояли наготове, прислонённые к спинке кровати, помог другу встать и пошёл с ним в коридор. От Светловой подальше.

А на следующий день Макара ждал сюрприз в школе. Правда, приятный или нет, Гусев так сразу решить не смог. К нему на переменке подошёл Громов и, кусая от смущения губы (что само по себе для спокойного как танк и не знающего, что означает слово «стесняться», Элека было уже чем-то из ряда вон), сказал:

— Макар, Серёжа говорил мне, что не вернётся больше в хоккей… Ты ведь тоже об этом знаешь?

— Хм. Допустим. Сыроега даже Васильеву по этому поводу звонил, — Гусев не понял к чему клонит Громов. — А тебе какой интерес?

— Значит, в Интеграле есть свободное место… И… Макар… В общем, не мог бы ты…

И тут до Гусева дошло, чего же хочет Серёгин брательник.

— ЧеХо, тоже иХрать хочешь? — расплылся в понимающей улыбке Макар и в знак одобрения похлопал Громова по плечу. — Сегодня спрошу про тебя Васильева. Не переживай!

========== 12. Сублимация, фрустрация… невроз ==========

Оказалось, что Васильев Элека прекрасно помнит и предложением Макара заинтересовался — посмотрел Громова на следующей же тренировке. Эл в своём нормальном состоянии больших успехов на ниве физкультуры и спорта продемонстрировать, увы, не мог, однако Борисыч своим профессиональным взглядом оценил гусевского протеже и вынес однозначный вердикт: физически пока слабоват, но перспективен.

Так Эл вошёл в состав Интеграла, а Гусев неожиданно обнаружил, что у него теперь появился хороший друг — с Серёжиным братом было легко и приятно общаться, в некотором смысле Макар с ним чувствовал себя даже свободнее, чем с Сыроежкиным. Да и на тренировки ездить вдвоём оказалось веселее — Громов жил далеко что от школы, что от спортивного комплекса, поэтому в дни тренировок после уроков коротал время у брата, которого уже выписали долечиваться дома, потом заходил за Макаром, и они ехали вместе.

Гусев же навещал Серёжу теперь только в свободные от хоккея дни — не хотел мешать Элу, который не только сам у Сыроеги домашние задания делал, но и лентяя-братца шпынял, чтоб тот занимался — Макар на такие подвиги способен не был — ему бы со своими уроками справиться.

В самом конце сентября у Интеграла состоялась товарищеская встреча с Химиком. Опять пришёл болеть весь класс во главе с Таратаром, родители игроков, их друзья и знакомые — в общем, народу на трибуны набилось даже больше, чем весной на матче с Альбатросом. Макар перед игрой особенно волновался — ещё бы, Сыроежкин несмотря на свой гипс приковылял. И не только на брата посмотреть, он и ради Макара тоже пришёл. Так и сказал перед этим: «Я за тебя болеть буду! Покажи им всем, Гусь, давай!» Не «за вас» сказал, а «за тебя» — Макара это очень тронуло. Серёге он, правда, ответил, что болеть за него не надо, надо наоборот поправиться уже, но не оправдать Серёжиных надежд Гусев очень опасался. Эл тоже мандражировал — Васильев обещал его выпустить на лёд в самом начале и, если он покажет себя хорошо, как минимум раз во втором периоде. Ударить в грязь лицом Громов очень не хотел, а хотел напротив, выпендриться по максимуму — Зойка же смотреть будет!

Кукушкина сидела в третьем ряду рядом с Чижом и недовольно поглядывала в сторону Светловой — та внаглую не пустила её сесть с Серёжей. Сказала: «Зоя, мы с Серёжей вместе сидим, отойди, пожалуйста!» и отпихнула опешившую от такой бесцеремонности Зойку в сторону. Кукушкиной это естественно не понравилось, девицы стали выяснять отношения и чуть было не подрались, благо Таратар, который сидел по другую сторону от Сыроежкина, это заметил и принудительно поместил между разъяренными соперницами Чижикова. Но они и тут продолжали над его головой шипеть друг на друга и плеваться ядом. Семён Николаевич даже вынужден был прибегнуть к Серёжиной помощи, дабы тот утихомирил своих подруг — увы, безрезультатно. Сыроежкин в девичьи разборки влезать категорически не хотел. Впрочем, математик не удивился — когда на лёд вышел Гусев, Серёжа вообще перестал замечать что-либо вокруг, чуть костыли свои от переживаний на нижний ряд не уронил.

Так бы Семён Николаевич и не смог в полной мере насладиться игрой своего любимца, вынужденный отвлекаться на конфликты учеников, да пришла помощь, откуда не ждали — сидящие снизу Смирнов и Корольков полностью переключили Майкино внимание с Кукушкиной на себя, и обе девушки угомонились.

Вообще, одноклассники у Гусева с Громовым попались неравнодушные — грех жаловаться. Болели за своих спортсменов так, что уши закладывало — и речёвки кричали, и растяжки с именами игроков поднимали и просто так хлопали, свистели и улюлюкали. Таратар периодически за сердце хватался, когда Гусев очередной рискованный манёвр выполнял и Сыроежкина хватал — за руку, чтоб тот вниз не свалился, когда он от эмоций на одной ноге скакать принимался. Но больше всех отличился Чижиков, который Рыжиков — он чуть из штанов не выпрыгнул, едва Элек на площадку наконец вышел. А стоило ему Макару во втором периоде результативный пас дать, с которого Гусев забил единственный в этом матче гол, Чиж хотел уже вниз бежать, его Зойка с Майкой еле удержали.

— Что, Эл, поздравляю! Молодцом сегодня был, — уже в раздевалке похвалил Громова Макар. — Скажи честно, ты в хоккей пошёл, чтоб на Кукушкину впечатление произвести?

— Да, — не стал отпираться Элек. — девушкам хоккеисты нравятся. — Но не только поэтому. Сама игра мне тоже интересна.

— Ну, не знаю, как Зойка, но кое-кто на тебя точно запал, — ухмыльнулся Гусев и загадочно подмигнул приятелю.

Поддеть чересчур серьезного Эла Гусеву всегда было весело. У Громова не в пример брату с чувством юмора было совсем плохо, шутки он понимал с трудом, а как реагировать на них и вовсе не знал. Особенно, когда шутка была шуткой лишь на первый взгляд, как, например, в случае с Чижом.

Мелкий конопатый сосед Гуся и Сыроеги действительно запал на Элека ещё в ту пору, когда Громов, будучи не совсем в себе, подменял Серёжу в школе и дома. Чиж и раньше испытывал более чем нежную симпатию к Сыроежкину, которую Макар не мог не заметить, но не понимал ещё её сути, но с появлением Эла Чижиков просто перестал себя контролировать — чувства к Серёжиному двойнику хлестали, что называется, через край.

Элек над словами друга задумался, потом сказал серьёзно:

— Знаешь, Макар, боюсь, я тогда ничем не смогу помочь той девушке. Я Зою люблю.

— Ты у нас теперь спортивная звезда, Эл! — похлопал Громова по плечу Макар. — Привыкай к вниманию фанатов. А фанатов надо любить — они же тебя любят!

— О ком ты говоришь, Макар, я не понимаю?.. — растерялся Громов.

Гусев ему ничего не ответил — пусть сам догадается. Интересно, что он делать будет, когда поймёт?

Громов, однако, продолжал проявлять чудеса наивности. Факт того, что Чиж разыскивал его на каждой перемене и донимал дурацкими вопросами, Элек списывал на повышенную любознательность мелкого, его периодическое присутствие на тренировках Интеграла (уж как он убедил Васильева пускать его на трибуны вообще загадка) объяснял повышенной тягой к спорту, а постоянное хватание себя за все места — недостатком внимания со стороны взрослых.