— Ну, здравствуй, сынок, — сказал Степан Тимофеевич, осматривая прихожую — так получилось, что он оказался в гостях у сына впервые: до этого к Макару заезжала только мать.

— Проходи, пап, — пригласил его Макар и демонстративно зевнул, чтобы как-то оправдать свой полураздетый и взъерошенный вид. — Хочешь чаю?

— Да нет, я проездом, — покачал головой отец, внимательно поглядев на сына. — У меня дела тут рядом, так что я ненадолго. В последний момент вспомнил, что ты, оказывается, по пути живёшь. Вот и заскочил на минуту, проведать. Своими глазами, так сказать, посмотреть, как вы тут обосновались.

— А может, всё-таки чаю? — опять предложил Макар и ненавязчиво подтолкнул родителя к кухне.

Конечно, если папа всё же пойдёт в комнату, ничего особенного он там не увидит. Ну, кроме дрыхнущего Сыроеги, разумеется (Макар очень надеялся, что Серёжа в таком случае догадается хотя бы прикрыться одеялом, а не будет лежать во всей красе голый). Но на всякий пожарный лучше бы ему туда не заходить.

— А ты что, только встал что ли? Первый час уже, — скептически хмыкнул отец и опять чуть ли не дыру в гусевском торсе взглядом прожёг.

— Да леХли вчера поздно, вот и спим долго. Я-то встал, а СыроеХа дрыхнет ещё, — нашёлся с ответом Макар: заодно батя поймет, что в комнате ему делать нечего.

Однако, в следующее мгновение вся стройная гусевская легенда со свистом полетела коту под хвост:

— Гусь, бля! Ты чё там, умер что ли? Сколько тя ждать-то можно?! Точно неделю у меня сидеть не сможешь!.. — раздался из комнаты недовольный Серёгин вопль.

— А… — подавился воздухом Макар и с опаской уставился на отца. — П-проснулся… С-серёжа, — просипел он, заикаясь, и дёрнулся перегородить папаше проход в комнату.

Это ж надо было так проколоться! Они, видать, слишком тихо беседовали с отцом, и Серёжа не понял, что в квартире посторонний. Вот и ляпнул… Что теперь делать?

— Это шутки в него такие… Ты ж знаешь СыроеХу! — попытался исправить положение Макар.

Но Степан Тимофеевич, прищурившись, посмотрел на него недоверчиво и… просто отодвинул в сторону. А сам решительно двинулся в комнату.

— Па-ап! — крикнул Макар и бросился вслед за отцом.

Пульс зашкаливал, в ушах шумело, перед глазами плясали цветные пятна, и Макар даже не сразу расслышал, что сказал ему отец:

— Вот и поздороваюсь с твоим… хм… другом. Раз он не спит.

— Зд-расте… — Серёжа, натянув одеяло до подбородка, растерянно переводил взгляд с Гусева-старшего на его сына и обратно.

— Добрый день, Серёжа! — вполне доброжелательно поприветствовал его Степан Тимофеевич, внимательно разглядывая комнату. — Я тут мимо шёл, вот, решил заглянуть, проведать вас. Но, раз вы ещё валяетесь, мешать не буду, — его взгляд остановился на кресле-кровати, стоящем в дальнем углу комнаты. — Да и дела у меня, надо дальше ехать, — он опять посмотрел на почти с головой залезшего под одеяло Сыроежкина и подмигнул ему. — Ну, не хворайте, молодёжь. Пошёл я.

И Степан Тимофеевич направился к выходу. Перед дверью остановился на секунду, смерил сына нечитаемым взглядом, вздохнул, похлопал на прощание по плечу и вышел.

Макар так и не понял, что это было.

— Гусик, ну прости, — Серёжа крепче обнял уже минут пять сидящего без движения друга и уткнулся ему лицом в шею. — Ну дурак я…

Наконец Макар немного расслабился, выдохнул и повалил Серёжу на диван.

— Давай лучше думать, шо делать будем, если папаша мой доХадался про нас, — сказал Макар, устраивая Серёжину голову на своей груди.

— Ну… врать будем. Чего он видел-то? Ничего ведь толком не видел. А, значит, и не было ничего, — уверенно предложил Серёжа.

— Ты мне засос на груди поставил, — вздохнул Гусев.

— Я не хотел, — стал извиняться Сыроежкин. — Прости… Просто, у тебя кожа такая нежная…

— И спим мы на одной кровати, — продолжил перечислять «улики» Макар.

— Так кто это знает? — встрепенулся Серёжа, — Я могу на диване спать, а ты — на кресле: оно, вон, тоже раскладывается. Просто встал раньше меня и застелил!

— И трусы на полу валяются.

— Ну, а где им валяться? Старые сняли, новые надели. Не все ж бегут тут же грязное бельё в стирку убирать.

— Ну, может, ты и прав — зря я психую, — Макар впервые с момента ухода отца улыбнулся и чмокнул Серёжу в макушку. — Но язык у тебя, СыроеХа, шо помело!.. Наказать тебя за такое полаХается! Шоб сидеть неделю не моХ!

И, дабы слова не расходились с делом, Макар перевернулся, ткнул Серёжу физиономией в подушку, поднял с полу почти закончившийся тюбик детского крема и стал готовить «провинившегося» к «наказанию».

Серёжа тяжело дышал и еле слышно постанывал от удовольствия, а Макар, с каждым толчком глубже проникая в нежное горячее нутро, всегда такое желанное и ждущее, готовое отдаться ему по первому же требованию, терялся в этом наслаждении и уже не различал, где кончается он сам, а где начинается Серёжа. Это ощущение полной близости и единения ещё долго не отпускало его после оргазма, не позволяя разжать объятий и покинуть тело любимого. Наверное, это и было счастье…

***

— О, баб, и ты здесь! — Макар обнял Серафиму Марковну, по которой соскучился даже больше, чем по родителям, и огляделся — дома ничего не изменилось, как будто вчера уехал.

Родных он не навещал с Нового года. В основном его проведывала мать, ну, и две недели назад отец, как снег на голову, заявился. Ох и перепугались они тогда с Серёгой! Но ничего, кажись, обошлось всё — никто Макару ничего такого не сказал, родители по телефону как ни в чём не бывало общались. Значит, пронесло.

А вчера мать позвонила. Сказала: приезжай завтра — тебе, мол, письмо пришло. Из Свердловска. Макар очень удивился — никаких знакомых у него в Свердловске отродясь не имелось. Но когда мать назвала имя адресанта, примчался, не думая — письмо было от Дениса Евгеньевича Скворцова.

Серёжа, естественно, тоже поехал — своих навестить. В общем, ничто, как говорится, не предвещало…

— Макар, — осторожно начала мама, когда вся семья собралась за столом. — Мы с папой хотим, чтобы ты вернулся к нам.

— С чего это? — Макар даже ложку в сторону отложил — аппетит у него резко пропал.

— Понимаешь, сынок, — замялась Валентина Ивановна. — Тебе ещё рано жить одному…

— Мам, ты серьёзно? — Макар набрал побольше воздуха в лёгкие, но сказал как можно спокойнее. — Мне скоро двадцать лет исполнится. Я давно совершеннолетний, и моХу жить, Хде захочу.

— Дело не в том, где, — вмешался отец. — Дело в том, с кем!

— И с кем тоже, — с нажимом произнёс Гусев.

— Ладно, — отец тоже отодвинул от себя тарелку. — Будем говорить прямо. Мы не хотим, чтобы ты жил с Сергеем Сыроежкиным!

— Почему? — сухо поинтересовался Макар.

— Ты знаешь почему, — в тон ему ответил отец.

Макару показалось, что он оглох. Вся кровь будто прилила к голове, ещё немного, и будет взрыв или лопнут барабанные перепонки от колотящегося в ушах пульса. Горло сдавил спазм, перестало хватать воздуха… Значит, отец всё понял тогда! Неужели это конец?!. «Врать будем! Он же ничего толком не видел!» — вспомнил Макар Серёжины слова. Мысль о том, чтобы врать родным, да ещё по поводу своих чувств к Серёже, была Макару глубоко противна, но… Это был разумный выход.