— Да по-омню я, — кисло протянул Макар и протянул стакан с недопитым рассолом Серёже. — На, выпей тоже, может, полегчает.

— Не, я лучше пивасиком! — бодро ответил Сергей и полез в холодильник.

— Откуда?..

— Так я к себе сгонял, пока ты дрых! — хихикнул Сыроежкин и протянул Макару бутылку.

От пива Макар отказался. Не потому что не хотел, а потому что очень даже хотел — напиться вдрызг! А не дразнить организм пивом. Это ж надо, ничего, главное, не предвещало, всё хорошо было… и вот, на тебе, получи, фашист, гранату! Серёжа уезжает…

С того самого момента, как в конце прошлой осени, они с Серёжей наконец расставили все точки над «i» и вроде как помирились, в жизни у Макара, можно сказать, шла сплошная белая полоса. Правда, началась она тоже не так чтобы весело.

***

— Серёжа… Что же ты здесь сидишь, давно? — Макар гладил Сыроежкина по спине и волосам и, как мог, старался успокоить. Серёжу трясло, он вжимался в него, так что больно было, и молчал. — Вставай, Серёжа! — безуспешно попытался поднять его на ноги Макар.

— Гусь!.. — выдохнул наконец Сыроежкин.

— Ну? — Макар даже улыбнулся.

— Гусь, это правда?

— Что?

— Ты… хотел умереть? — с трудом выдавил из себя Серёжа.

— Не важно… — помедлив, сказал Гусев. Вспоминать о том, как херово ему было ещё несколько минут назад, он не хотел, а врать об этом — тем более.

— Говори!

— Да.

Вместо ответа Сыроежкин издал какой-то задушенный писк, задышал рвано и ещё сильнее прижал Макара к себе.

— Серёжа… прости меня!

— Нет! — почти выкрикнул Серёжа.

— За то, что я… с Денисом тогда… Прости, клянусь, это больше не повторится! — взмолился Макар, готовый хоть всю оставшуюся жизнь простить прощение у любимого.

— Нет!

— Нет?.. — упавшим голосом повторил Гусев и сделал попытку отстраниться.

— Не-ет! — зло прошипел Серёжа и резко притянул его обратно. — Никогда тебя не прощу! За то, что трахался с этим — не надейся даже. И за то, что ты хотел сделать — тоже! Ты мог умереть, ты это понимаешь, придурок?! Ты ушёл от меня, бросить хотел!.. — сбивающимся от ярости голосом прошептал Серёжа.

— Ты сам меня прогнал… — Макар растерялся: хорошо ли Серёжа понимает, что говорит? — Я не знал, как мне быть.

— Ты не должен был мне верить, я же говорил, Гусь, не верь мне! Я не могу так думать! Не могу… плохо… про тебя, — Серёжа всхлипнул, замолчал, пытаясь взять себя в руки, потом обхватил его лицо ладонями, посмотрел прямо в глаза, словно гипнотизируя, и сказал: — Ты умрёшь, если бросишь меня. Понял?! Поэтому… — он набрал побольше воздуха и медленно, как мантру, произнёс: — Ты… ты будешь со мной и останешься жив.

— Буду, — уверенно кивнул ему Макар и принялся целовать — слушать и дальше этот поток чистого безумия не было уже никаких сил.

А вот потом всё было куда лучше. Предъявив Серафиме Марковне «пропажу» и получив от неё неодобрительный вздох в спину, Серёжа под предлогом «не будить вознёй среди ночи родителей Макара» потащил его к себе. Как со стороны выглядела эта нелепая причина идти спать к соседу, Гусев даже думать боялся. Они, конечно, часто оставались друг у друга, но сейчас ситуация была иная и больше походила на банальную любовную разборку (чем, собственно, и являлась), а не на ссору закадычных друзей. К счастью, родители обоих ни о чём таком даже подумать не могли, разве что посмеивались иногда — мол, два взрослых парня, а ведут себя, как детсадовцы.

Ни в какую школу в тот день они естественно не пошли — полдня проспали и ещё полдня трахались, пока родители с работы не вернулись. О неприятном эпизоде с изменой и тем, что за ней последовало, ни Макар, ни Серёжа вслух с тех пор не вспоминали. Кто старое помянет, как говорится…

Первое полугодие выпускного класса закончилось без приключений, зато с хорошими отметками: что Гусев, что Сыроежкин выбились наконец в твёрдые хорошисты — спасибо Семёну Николаевичу!

После каникул выяснилось, что Зоя Кукушкина больше не будет посещать школу. Таратар сказал: по личным обстоятельствам, а Эл, сияющий, как медный таз, подошёл на переменке к ребятам и сообщил, что Зоечка не просто так отказалась с пузом в классе сидеть, и не только из-за его уговоров перешла на домашнее обучение: ей врач рекомендовал себя беречь. Потому что у них с Зоей будет, внимание, двойня! Серёжа на это тихо сказал: «Бля-а!..» и чуть мимо стула не сел. Макар назвал Эла отцом-героином и крепко его обнял.

Эл с тех пор в школе от Серёжи с Макаром практически не отходил — все перемены и немного после уроков они втроём тусили. Макару на него смотреть одно удовольствие было. Да и не только смотреть — лишний раз обнять по-приятельски, может, чуть дольше, чем принято; по волосам потрепать, нежнее, чем это делают друзья; прикоснуться невзначай, улыбнуться ласково… Сначала Гусев боялся, что Серёжа начнёт ревновать к брату, но тот словно сквозь пальцы на всё смотрел, и Макар совсем осмелел.

О том, чтобы зайти дальше этих невинных, в общем-то, знаков внимания, Гусев и думать после всего боялся, но к Громову тянулся всё равно. «Видать, и впрямь блядская у меня натура», — с горечью думал в такие моменты Макар и очередной раз напоминал себе, чем может для него закончиться поход налево. Центральное место в его жизни всё-таки занимал Серёжа.

С Элеком же проблема решилась просто — в начале мая он досрочно сдал выпускные экзамены, получил аттестат и стал готовиться к поступлению в институт, на одной из кафедр которого работал Виктор Иванович. В школе, соответственно, больше не появлялся и даже домой к Серёже заглядывал редко. Всё время проводил с Зоей — она должна была родить со дня на день. На последних месяцах Кукушкина перебралась жить к будущему мужу и отцу своих детей, и Эл теперь не без удовольствия погряз бытовых проблемах своей уже полноценной семейной жизни. И даже на Последний звонок не пришёл — встречал Зою и детей из роддома.

Макар с Серёжей выпустились в срок и без труда поступили институт, каждый на свою специальность, и будущее в целом представлялось обоим безоблачным и полным сбывшихся надежд и ненапрасных ожиданий. Да и как может быть иначе, если сам ты молод, здоров, силён и уверен в себе, в стране стабильность, в семье достаток, а над головой мирное небо? И самое главное — любимый человек рядом.

Когда громовским малышам исполнилось три месяца, а случилось это как раз перед началом учебного года, Элек и Зоя сыграли свадьбу.

Эл, каким-то образом сумев убедить брата, что брать в свидетели близких родственников плохая примета, определил на эту роль Гуся, и Макар весь день, пока молодые не отбыли к своим чадам, не отлипал от Эла на законных основаниях. Серёжу, разумеется, при этом тоже от себя не отпускал — двойное счастье же! Ещё и букет невесты поймал — Зойка так размахнулась, что зафиндилила своим веником в люстру, после чего он возьми и шлёпнись прямо на голову несчастному Макару. Гости над этим фактом долго потешались и даже принялись гадать, какому же «счастливцу» достанется такая «очаровательная невеста»? Гусь, меньше всего желавший подобного внимания, весь красный, как варёный рак, накатил пару стопок и заявил, что лучше уж останется старой девой. Потом подошёл к Светловой и вручил букет ей. Майка довольно хихикнула, сказала, что связывать себя брачными узами не собирается, зачем-то вспомнила про Тибет, но цветы не отдала — пошла хвастаться трофеем Витьку с Вовкой.

Под конец торжества совсем уже захмелевшего Серёжу пробило на романтику, и он, обняв лучшего друга за плечи, стал заливать Макару, что раз уж они с Элом почти настоящие близнецы, то у них всё должно быть одинаково и одновременно. То есть он скоро тоже типа женится.