Серёжа смотрел, как возится у плиты Макар, слушал вполуха его болтовню, даже предложенные бутерброды с колбасой ел, но сосредоточиться ни на чём не мог — в голове крутилась одна единственная мысль: почему во сне он так ненавидел своего друга и почему в таком случае не захотел жить без него?

— Макар… — сказал Серёжа невпопад, прервав Гусева как раз на середине рассказа про Таратара, который пол-урока препирался с Громовым из-за того, что тому не нравится, что Кукушкину слишком часто вызывают к доске. — А мы с тобой когда-нибудь ссорились?

— Чего это ты, СерёХа? — чуть не подавился супом Гусь. — Вспомнил чего?

— Нет, — неуверенно возразил Серёжа. — Просто…

— Ну… бывало, конечно, не без этого, — сказал Макар и зачем-то пошёл опять ставить на огонь только что вскипевший чайник. — Все люди ссорятся. Иногда.

— Ты знаешь, Макар, я подумал тут, — Серёжа откашлялся и постарался хотя бы при помощи слов избавиться от гнетущего чувства тревоги, не покидавшего с того момента, как он открыл глаза ночью. — Если я тебе чего говорил обидное, когда мы ругались, или даже драться лез… То ты прости меня, ладно? И не верь! Я… — у Сережи от волнения перехватило горло. — Я не мог так думать… Плохо о тебе, я… Прости меня, в общем, — выдохнул наконец Серёжа, но легче ему не стало.

— Серёжа… — Макар, до того глядевший на него во все глаза, подсел совсем близко, обнял, прижал к себе, потом обхватил обеими руками Серёжино лицо и еле слышно произнёс: — Лишь бы ты меня простил…

За что ему надо прощать своего друга, о котором он теперь почти ничего не знает, Серёжа не понял. Но выяснять специально не стал, и не только потому, что близость чужого горячего тела спутывала ему все мысли — интуитивно он чувствовал: вот та грань, переступив которую, он рискует оказаться там, в кошмаре из своего сегодняшнего сна. И это может быть по-настоящему опасно.

***

— Эл, я не хочу, чтоб он вспоминал, честно, — вздохнул Макар и виновато посмотрел на Эла.

— Ты понимаешь, что это очень эгоистично? — хмыкнул, впрочем, без всякого осуждения, Элек. Он и сам бы в аналогичной ситуации хотел того же самого. Но, Макар, увы, память не терял, а как этому поспособствовать, Элек просто не знал.

— Да. И я этого не скрываю, — с некоторой обречённостью согласился Гусев. — От тебя, по крайней мере, могу не скрывать.

— Серёжа сейчас, как двенадцатилетний ребёнок, и тебя это устраивает?

Эл присел на скамейку и за рукав потянул к себе Макара. Погода была на удивление хорошая — сухо и солнечно, хотя и прохладно. Зоя с утра до вместо уроков собиралась к врачу, и Эл, пользуясь случаем, позвал Макара пройтись после школы по парку. Макар идею с радостью поддержал и даже сам начал разговор.

— Более чем! Серёжа такой спокойный сейчас — не истерит, сцен не закатывает, нервы не мотает. Смотрит на меня открывши рот… — сказал Макар, с улыбкой выпустив изо рта облачко пара, и сел рядом. — А на то, что он школьную программу на уровне шестого класса только знает — мне плевать. Выучится ещё.

— Это он такой милый, потому что не в курсе, какие между вами отношения, — Элек решил таки спустить с небес на землю размечтавшегося Гуся. — Он же тебя лучшим другом считает. Звонил мне тут и полчаса рассказывал: «Макар то, Макар сё, Макар сказал, Макар сделал, как мне повезло, что Макар мой друг». Так что не обольщайся — это эйфория двенадцатилетнего пацана от дружбы со взрослым товарищем, — с трудом скрывая раздражение, подытожил Элек.

— А вчера он тебе тоже звонил? — с хитрой улыбкой спросил Гусев.

— Н-нет… вчера не звонил. А что? — загадочность друга Элу не понравилась.

— А то! Мы с ним целовались, вот!

И Макар, светясь совершеннейшим счастьем, поведал Элу трогательную историю о том, как Серёжа пришёл вчера к нему сам, стал вдруг извиняться не пойми за что и говорить, что никогда бы даже подумать о нём плохо не посмел, и так смотрел на него… В общем, Гусь не удержался — поцеловал Серёжу в губы.

— И он тебе ответил… — ни на секунду не усомнившись в своих словах, сказал Элек.

— Да!.. Он такой нежный был, такой сладкий, так ко мне тянулся!.. Если бы ты знал!.. — не смог скрыть переполняющих его эмоций Макар.

Элу сделалось не по себе. Да, он ревновал, безусловно, и слышать, как Макар распинается о своём возлюбленном было тяжело, но не только ревность заставляла болезненно сжиматься все его внутренности — Элу стало страшно. Если после всего этого Серёжа всё-таки решить порвать с Макаром, что тогда с ним станет?

— Макар, ты понимаешь, что когда он вспомнит… — с трудом произнёс Элек. — Он может…

— Да! Знаю! — резко оборвал его Гусев.

Вся его радость мгновенно схлынула, и Эл понял, что счастье это напускное — не более чем тонкая плёнка, под которой Гусь старательно прячет собственный страх, тревогу и зарождающееся отчаяние.

— Хромов! Ты же сам мне Ховорил — это шанс всё исправить! Что? Разве нет? Вот я и стараюсь, как моХу… — Гусев замолчал и совсем нахмурился. — А что мне ещё остаётся, Эл? — добавил он совсем тихо.

— Значит, вы там целовались на кухне, и Серёжа даже не попытался тебя трахнуть? — чуть поддел Гуся Элек, чтобы увести разговор с больной темы.

— Да какое там… — немного оживился Макар. — Это у него, считай, первый поцелуй был. Он испуХался даже — как так, с парнем целоваться?! Но потом быстро во вкус вошёл — я ж его успокоил: сказал, что мы уже раньше целовались и что… — тут Макар запнулся и дрогнувшим голосом сказал: — Что я люблю его… очень.

Эл приобнял Макара за плечи. Что ещё он мог сделать? Сказать, что если с Серёжей у них всё-таки не срастётся, чтобы Макар не делал глупостей и сразу шёл к нему? Он всегда его будет ждать и примет любым. Элек в этом никогда не сомневался: его любви хватит на всех: и на Макара, и на Зою — никто не почувствует себя обделённым.

— Всё у вас будет хорошо, не переживай.

Макар прикрыл глаза и невольно дёрнулся, словно хотел положить голову на плечо Элу. Потом немного отстранился и смущённо сказал:

— Прикинь, нас моя бабка вчера чуть не застукала! Я пересрался весь — до утра психовал: расскажет родителям, не расскажет?

— Да ты что!.. — автоматически сказал Элек. Он так залюбовался ярким румянцем, залившим почти всё лицо друга, вспомнил как хорошо было прижиматься губами к его горячим щекам, когда занимался с ним любовью, что не сразу понял, о чем тот говорит. — За чем она вас застукала?

— Ну, когда мы целовались-то с Серёжей! Я ж его почти на диванчик-то этот кухонный повалил, и ничего вокруг, значит, не видел и не слышал, только как он стонал, тихо так… Прямо мне в рот. И тут понимаю, что пол скрипит, как будто ходит кто рядом! Я глаза поднял — нет никого, только дверь в ванную хлопнула. Ну, думаю, всё — пропал я: бабка проснулась, пошла в ванную, а кухню-то из коридора, как на ладони видно! И как я СерёХу целовал и тискал, она тоже видела…

— И что же? — с замиранием сердца спросил Элек. Что будет с Макаром, если о его пристрастиях узнают родители, особенно отец, он даже боялся представить.

— Да вроде ничего, — несмело улыбнулся Макар. — Как видишь, жив ещё. Бабка обычно сразу всё моим докладывает, а раз они мне взбучку не устроили, значит, не знают. Пронесло, короче!

Элек потом долго вспоминал этот разговор — больше у них с Макаром так близко пообщаться не получалось: расстраивать Зою, которая Гуся недолюбливала, Эл не решался, а самому Макару было не до него — он с головой ушёл в свои новые отношения с Серёжей.