Серёжа невольно улыбнулся. Гуси вызывали у него самые приятные ассоциации, и «новый» друг моментально представился Сыроежкину этаким крупным серым гусаком с длинной гибкой шеей и ярко оранжевым клювом. Гуся хотелось взять на руки, дождаться, пока он расправит свои большие крылья и обнимет ими, как человек руками. Странная фантазия, подумал было Серёжа, как вдруг Макар подошёл ближе, сделал ещё шаг навстречу, и ещё и… обнял Серёжу!

У Сережи поплыло перед глазами. Но вместо того, чтоб пойти и лечь, ведь это наверняка сотрясение ещё даёт о себе знать, он только крепче прижался к своему другу и зарылся носом в его волосы. В это было трудно поверить, но оказалось, что Макар на полголовы ниже его ростом. А ведь он запомнил Гусева высоким и сильным, и ещё вечно растрёпанным, с отросшими светло-рыжими волосами.

Теперь у Макара была аккуратная стрижка и средний рост, но на счёт силы Серёжа не ошибся — только заметив, что ему нехорошо, друг легко подхватил его на руки, отнёс на диван и осторожно опустил на подушки.

— Лежи, СерёХа, тебе же доХтор прописал… А ты прыХаешь, — ласково сказал Макар и провёл рукой Серёже по волосам.

— Вообще-то, я тебя помню, — решил прояснить ситуацию Серёжа. — И как зовут знаю.

— Да шо ты?! — удивился Макар. — А потерю памяти придумал, шоб в школу не ходить?

— Ну нет! Я не такой придурок! — возмутился Серёжа. — Просто я следил за тобой. Из окна. А мать мне сказала, как тебя зовут.

— Следил? За мной? — Гусев расплылся в такой счастливой улыбке, что Серёжа даже захотел его ещё чем-нибудь порадовать.

— Да! — заявил он важно. — Я же болею, на улицу нельзя, вот и придумал, чем со скуки заняться. Я соседей изучаю. Ну, кто когда входит-выходит и всё такое. А тебя я сразу запомнил, потому что ты — рыжий! Вот. Только у тебя волосы длиннее были, и сам ты был выше и, ну…

— Младше? — подсказал Макар и рассмеялся.

— Точно! — согласился Серёжа. — А ты такой взрослый, оказывается!.. Я даже стесняюсь немножко.

Серёжа, который в общем-то застенчивым никогда не был, действительно испытывал рядом с Макаром какое-то странное чувство, которое даже не знал толком, как назвать. Смущение, не смущение, а некоторое внутреннее напряжение что ли. Пока они разговаривали, Серёжу несколько раз бросало в жар так, что щёки горели; всё время, не иначе как на нервной почве, хотелось не к месту улыбаться; а ещё, под пристальным взглядом Макара, он до странного чувствовал себя голым. И при этом никак не мог отделаться от мысли, что и сам разглядывает Гусева просто до неприличия внимательно.

— Маленький мой Хрибочек Сыроежка, — почти любовно прошептал Макар и опять погладил Серёжу по волосам, но руку на этот раз не убрал, а нежно провёл большим пальцем по Серёжиной щеке. Серёжу от этого прикосновения снова бросило в жар, в ушах застучал пульс и в горле моментально пересохло.

— А с кем ты вчера около нашего подъезда разговаривал? Что это за парень был, чёрненький такой? — спросил, откашлявшись, Серёжа. Тот факт, что у его друга могут быть ещё друзья, кроме него, почему-то совершенно не радовал.

— Вчера? Парень? — переспросил Макар и почему-то нахмурился. Даже руку от Серёжиного лица убрал. — Ты уверен? — в голосе Гусева послышались тревожные нотки, вся безмятежная нежность словно растворилась, он вдруг стал мрачен, как человек, у которого случилась какая-то беда. Серёжа даже пожалел, что спросил его.

— Ну… мелкий такой мальчишка, волосы чёрные у него, — пояснил он робко. — Вы смеялись с ним, мешками друг друга лупили…

— Серёжа, — Макар опять улыбнулся. — Твоё «вчера» для меня четыре года назад было. Я не помню уже. Наверное, одноклассник какой-нибудь.

— А с кем ты сейчас ещё дружишь? — на всякий случай уточнил Сыроежкин.

— Сейчас? — Макар на секунду замолчал, а потом серьёзно сказал: — Сейчас я только с тобой… дружу. Я вообще… только с тобой. Давно уже.

Когда Макар ушёл, а ушёл он вопреки заверениям матери совсем поздно, Серёжа ещё час, наверное, ходил по квартире с глупой улыбкой на физиономии, а когда лёг, долго не мог уснуть — всё прокручивал в голове их разговор, вспоминал, какие забавные истории рассказывал ему Макар о том времени, которое выпало у Сережи из памяти, как тепло смотрел на него и как крепко обнимал.

Определённо, ему очень повезло с другом: умный, сильный, весёлый и очень красивый, да ещё заботится о нём, переживает — Серёжа раньше и мечтать о таком не мог! Он закрыл глаза: перед ним до сих пор стояло лицо Макара — улыбающееся, серьёзное, счастливое, мрачное, настороженное, игривое, чуть испуганное, сердитое, удивлённое, лучащееся нежностью… Сотни эмоций мелькнули на нём за те несколько часов, что они провели вместе, и Серёжа мог бы с уверенностью сказать: ему никогда не надоест смотреть на своего друга! В Макаре, или в «Гусике», как он решил про себя его называть, Серёже нравилось абсолютно всё. Голос, мимика, жесты, походка, манера общения, запах, цвет волос, выражение глаз, усыпанная веснушками кожа, его шутки, проскакивающий местами южнорусский говорок, даже одежда — одним словом, всё, что только можно узнать о человеке в первую встречу.

Совершенно очарованный новым знакомством, Серёжа поначалу не придал значения тому факту, что оценивает парня с точки зрения его внешней красоты. А потом и вовсе всё списал на его харизму — в харизматичном человеке, как известно, привлекательно всё, даже его изъяны. Ведь и Макар, положа руку на сердце, красавцем в классическом смысле не был, Серёжа это прекрасно понимал. Но для него он оказался самым прекрасным человеком на свете, и всё, что хотел Серёжа сейчас, лёжа в своей кровати, это увидеть его снова.

И Серёжа увидел. Во сне. В таком, от которого проснулся посреди ночи в слезах и холодном поту. Во сне Серёжа избивал своего друга. Методично, удар за ударом наносил он своей несопротивляющейся жертве, обзывая попутно грязными словами, бил руками и ногами, поднимал с земли и снова швырял в грязь, желал сдохнуть, таскал за волосы, бил головой об асфальт и всё никак не мог выпустить невесть откуда взявшуюся животную ярость. Перестал, только когда лицо Макара стало похоже на кровавое месиво. Вот тогда Серёжа испугался. Бросился к нему, стал обнимать, плакать, просить прощения, но было поздно — Макар больше не шевелился и не дышал. Серёжа заорал в ужасе, но крика своего не услышал — он онемел. Дикое, сумасшедшее отчаяние охватило его, он стал судорожно оглядываться вокруг в поисках предмета, которым мог бы убить себя, но увидел лишь потолок своей комнаты.

На следующий день, весь на нервах после плохой ночи, Серёжа не стал ждать, пока Макар к нему заглянет. Прикинул, когда заканчиваются уроки, выждал час и пошёл к другу сам.

— Я это… подумал, что ты, может, дома и… — попытался как-то объяснить своё внезапное появление на пороге гусевской квартиры Сыроежкин.

— Проходи, Серёжа! — почему-то шёпотом пригласил его Макар, обнял за плечи и сразу же втянул внутрь.

— Гусик, а я уже был у тебя? — тоже на всякий случай шёпотом спросил Серёжа и оглянулся по сторонам — обстановка была ему незнакома. — И почему ты шепчешь?

— Ты у меня часто бываешь, — похлопал его по плечу Макар. — А шёпотом, потому что бабка спит — она, когда болеет, с нами живёт. Шоб приХляд был. — Пойдём на кухню, я тебя обедом накормлю.

— Да я завтракал поздно, — попытался отказаться Серёжа, которому есть совсем не хотелось.

— Всё равно пойдём, ты всегда Холодный — шо я не знаю шо ли? — подмигнул ему Гусев и повёл за собой.