***

Середина октября выдалась достаточно тёплая, но синоптики уже к концу следующей недели обещали похолодание со снегом. Макар сидел на своей последней парте и скучал. Историчка вызвала к доске Кукушкину рассказывать о расширении братской семьи советских республик, Серёга рядом перешёптывался с Корольковым на тему того, какие новые кассеты привёз ему отец, и что он может переписать Вовке, а что просто так отдать, а Макар, пользуясь моментом, залипал на Эла, внимательно следившего за Зойкиным ответом у доски, слушал шум дождя, уже третий урок тарабанившего по жестяным водоотливам, и потихоньку клевал носом.

— Таким образом, в августе тысяча девятьсот сорокового года семья советских социалистических республик пополнилась… — Зоя набрала в лёгкие побольше воздуха, с шумом выдохнула, чуть дрогнувшим голосом повторила: — Семья пополнилась… — и по стеночке сползла на пол.

Народ в классе с историчкой вместе в первый момент даже не сообразили, что произошло, а во второй оказалось, что бежать помогать Колбасе поздно — она на руках у Громова уже подъезжала к двери. Как он успел к ней подбежать и соскрести с пола, никто и не понял.

Эл толкнул носком кеда дверь и стал выносить Зою из класса, историчка бросилась за ними, крикнув на ходу: «Сидеть всем тихо!», и тоже покинула кабинет. Вся отчалившая троица имела при этом вид бледный, если не сказать зеленоватый. Что это такое было, Макар вообще не понял.

— Она чё, беременная что ли? — ошалело хлопая глазами, сказал вслух Сыроежкин.

— Может, отравилась чем-то? — предположил Корольков.

Дальше целый хор голосов принялся на все лады рассуждать о причинах Зойкиного обморока, сочувствовать Элеку, которого угораздило «так вляпаться», строить догадки относительно того, кого, в каком количестве и от кого (!) родит Зоя, если она всё-таки беременна, потом кто-то ляпнул, что кукушки сами яйца не высиживают, и Колбаса непременно от ребёнка избавится, и Серёжа не выдержал.

— Так, блять! Если кто ещё раз откроет свой поганый рот по поводу Колбасы, Эла и моих племянников — получит в бубен! — он вскочил с места и, угрожающе сжав кулаки, окинул взглядом класс.

Макар тоже встал. Все сразу же замолкли — в отличие от Сыроежкина, рука у Гуся была тяжёлая — это каждому известно. Нарываться на конфликт ещё и с ним не хотелось никому.

Через пятнадцать минут в класс вошла историчка, глаза огромные, физиономия красная, такое чувство, будто с ней в медкабинете чего нехорошее сделали. Следом шёл Громов — довольный и с гордо поднятой головой, за ручку вёл Зою — та с опаской поглядывала то на него, то по сторонам.

— Садитесь, все живы-здоровы, продолжаем урок, — выдохнула наконец учительница, а Макар подумал, что наверное они всё-таки угадали — Зоя и впрямь залетела.

Эл позвонил вечером (Макар как раз у Серёги новый ужастик смотрел), ну и сообщил тому радостную весть. Даже не столько самому Сыроежкину, сколько отцу их. Мол, так и так, дорогие родственники, скоро у вас внук появится. Родители Серёгины, услышав это, чуть ли не по потолку забегали — сначала от шока, потом от радости: Кукушкина у них большим уважением пользовалась, и лучшей невестки себе они и пожелать не могли. А то, что с ребёнком так рано получилось, их не очень испугало — деньги в обоих семьях водились, и ещё один рот не ставил под угрозу ни их благосостояние, ни перспективы Элека нормально выучиться на дневном отделении.

В общем, это дело Сыроежкины решили обмыть, и Макар, естественно, с ними. Но пили в основном старшие, так как дело в пятницу было, а школу в субботу никто не отменял.

Оставаться у Серёжи на ночь Макар отказался категорически, сколько тот его ни уговаривал — Таратар с утра контрольную обещал, а её лучше на свежую выспавшуюся голову писать. С Серёгой же фиг уснёшь — он сначала сам затрахает до потери пульса, потом подставляться начнёт — иначе, видите ли, ему полного удовлетворения не получить.

— Не, Серёж, не проси, пойду я. Спокойной ночи, — решительно сказал Макар, обнял друга на прощание и пошёл к себе.

И хотел было уже, чтоб не будить родителей, тихо открыть ключом дверь в свою квартиру, как подумал: голова тяжёлая, сна ни в одном глазу, так почему бы не выйти на пару минут на улицу, не проветриться? Лучше спать будет.

Сказано — сделано. Макар спустился вниз, вышел из подъезда, вдохнул полной грудью прохладный с примесью сырости воздух, машинально огляделся и… замер. Метрах в двадцати от него, в конце дома стояла машина. В темноте цвет её различим был плохо, но больше всего напоминал тёмно-красный. Или малиновый. Малиновая шестёрка. Он не помнил наизусть номер, но был почти уверен, что знает, кто на ней приехал. И зачем.

Едва Макар двинулся в сторону припаркованного авто, как водитель сам вышел ему навстречу.

— Макар!.. Ты замёрзнешь так, — Денис крепко обнял одетого по-домашнему Макара — не то от радости, не то пытаясь согреть, и буквально силой затолкал машину. Почему-то на заднее сиденье.

— Ты как здесь?.. — спросил, обалдело таращась на Дениса Евгеньевича, Макар. — Ты… ко мне?

Ситуация была настолько фантастическая, что Гусев грешным делом не секунду подумал, что это он спит, а Денис ему снится. Потому что вспоминает о нём часто.

— Времени уже час, наверное, — прокашлялся Макар и теснее прижался к бывшему любовнику. — Случилось шо, Динь?..

— Я, знаешь, не ждал что ты выйдешь, — сказал Денис, ероша его волосы и целуя в висок. Заметил недоуменный взгляд и пояснил: — Я ведь не первый раз приезжаю, Макар. Всё думаю, что соберусь с духом и зайду к тебе. И в результате никуда не иду — просто сижу тут допоздна и всё. Ты ведь мне тогда ясно сказал… А сегодня ты вышел… Поверить не могу!

— А как ты…

— Я развёлся. Полгода назад. Работаю теперь в спортивном диспансере, ну и к родителям вернулся. Скандал, конечно, был жуткий, — Денис поморщился: не иначе как воспоминания и правда были неприятными. А потом улыбнулся, широко и счастливо: — Зато я теперь свободный человек! Буду жить, как хочу!

— Ну, поздравляю! И как она, свобода? — тоже улыбнулся Макар и положил руку ему на бедро — врать себе было глупо: он соскучился.

— Знаешь, в первые недели такой кайф был… нереальный! Эйфория, одно слово, — с чувством выразился Денис. — Даже тёрки с роднёй её не портили. Я на таком подъёме был — не передать. Даже глупостей всяких наделал.

— Эт каких? — удивился Гусев. Денис и глупости в его понимании сочетались плохо.

— Я письмо Кольке написал. Это друг мой школьный. Помнишь, я тебе про него рассказывал?

— Конечно, помню, ещё бы! Первая любовь твоя и всё такое!

— Ну вот, я через общих знакомых точный адрес его узнал, и написал письмо. Сказал, что помню, скучаю, хочу увидеть. И фотокарточку свою в конверт вложил. Прикинь, я три раза в фотоателье ходил, чтоб сняться, потом самую красивую выбрал! Ну дурак же! — Денис хлопнул себя по лбу и тихо рассмеялся.

— Да ничего не дурак! — решил поддержать его Макар. — Всё правильно сделал, молодец!

— Да он же не помнит меня… Подумаешь, в школе вместе учились! Мало ли, кто с кем… Мы и не виделись ни разу после седьмого класса. А тут ему, представляешь, какой-то хрен с бугра письма пишет и фотографии свои шлёт! Ой, ладно, в общем, — махнул рукой Денис. — Я не жду, что он ответит.

— Ты и меня не ждал, Динь… что я выйду, — тихо сказал Макар, прикрыл глаза и так прижался к его щеке. — Я тоже скучал по тебе…