Эл переполошился так, что вызвал скорую. Даже Зойкин бурный протест (а очнулась она почти сразу) на него не подействовал. Скорая приехала, признала Зою абсолютно здоровой, хоть сейчас в космос запускай, сделала обоим выговор по поводу употребления алкогольных напитков и уехала, пожелав напоследок не травить молодой неокрепший организм и думать о будущих детях. Элек сразу повеселел, а Зоя приуныла.

— Ты меня не бросишь, Элек?

Вопрос был глупый, и Зоя это прекрасно понимала, но не спросить не могла. В конце концов, она сама регулярно повторяла эту мантру Элу — что любит и будет с ним, что бы ни случилось. Она говорила искренне и в своих словах была твёрдо убеждена, так почему бы не поверить и в его слова тоже?

— Конечно, Зой! Никогда не брошу! — Элек расцвёл в такой счастливой улыбке, что у Зои, что называется, отлегло от сердца.

Вспомнился Чиж со своей мелкой, и Зоя подумала, что раз он, парень, да ещё в таком юном возрасте справился с заботами о маленьком ребёнке, то она тем более осилит. Хоть двоих родит и воспитает! А если рядом будет Эл, то ей и вовсе ничего не страшно — вдвоём им всё по плечу.

***

Учебный год начался без приключений. Таратар гонял их с Сыроегой в хвост и в гриву, а когда узнал, что оба собрались поступать в МЭИ, стал мучить ещё сильнее. Особенно физикой, которой занимался с ними с большим удовольствием — видно математика за столько-то лет успела Семёну Николаевичу немного поднадоесть.

Макар старался налегать на учёбу, ведь впереди светила перспектива поступить в вуз с военной кафедрой и как минимум на пять с половиной лет забыть о срочной службе в рядах вооруженных сил. Да и потом, если призовут, офицером служить куда приятнее, чем рядовым. И война наверняка уже к тому времени закончится. Серёга, в отличие от Гуся, на эту тему вообще не парился — у его папаши были какие-то связи в военкомате и деньги, чтобы этими связями грамотно воспользоваться. Так что он, как и Эл, армии не очень боялся — родня отмажет, а ежели им с братом вдруг в порыве гражданской сознательности приспичит долг Родине отдать, то служить они будут с комфортом и рядом с домом.

Серёжа, кстати, в последнее время вёл себя вполне спокойно, только взбрыкивал иногда, когда Макар пытался на него давить — уроки вовремя делать заставлял, следил, чтоб тот дополнительные не прогуливал и бухать без повода не разрешал. Ну и курево отбирал ещё.

— Ты, Гусь, правильный стал, пиздец просто! — фыркнул недовольно Сыроежкин, когда очередная пачка его сигарет отправилась прямиком в мусорку. — Не пей, не кури, учи уроки, бля!.. Да меня мать так не прессует, как ты! Чё с тобой случилось? Сам же хулиганом был, шлялся — пробы негде было ставить. А теперь?

— А теперь я вырос, дурачок, — щёлкнул его по носу Макар. — Ответственность и всё такое… за тебя в том числе.

— Потому что ты меня ебёшь? — засмеялся Серёжа.

— Потому что я тебя люблю, балда, — вздохнул Макар. — И кончай материться уже.

— Ой, бля-а! — тут же скорчив кислую мину, протянул Серёжа, поправил на плече сумку и быстрее зашагал к школе. Покурить ему не дали, он был раздражён и даже на признание Макара никак не отреагировал.

— А хулиХаном я никогда не был, — сам не зная, за что извиняясь, сказал Гусев, уже догнав Сыроежкина. — Не знаю, почему так все думали.

— Ну, сейчас-то ты точно не хулиган, — кивнул Серёжа. — Хуже Эла стал. Примерный комсомолец! Может, ещё и в партию метишь, а, Гусик?

— Я пока мечу только в институт поступить, — Макар сознательно проигнорировал Серёжин сарказм. — А ты сам чего в жизни хочешь?

— Я? — Серёжа задумался. — Ну… тоже получается, в институт. Сначала. А потом не знаю. Какую-нибудь работу непыльную, и чтоб платили хорошо. А ещё я с тобой хочу жить, — последнюю фразу он сказал уверенно, словно это было единственное, что не вызывало у Серёжи никаких сомнений.

— Правда?.. — Макара так поразили эти слова, что он даже остановился и Серёжу за руку схватил. — Ты правда этого хочешь?!

— Хочу, — Сыроежкин хитро улыбнулся и, кокетливо прищурившись, посмотрел на Макара. — Ты, конечно, иногда такой душный бываешь, Гусь, хоть на стенку лезь. Но это хорошо даже — я без тебя совсем разболтаюсь.

— Серёжа… — только и смог прошептать Макар. — И я с тобой хочу… очень!

— Если твою жопу опять на приключения не потянет, мы с тобой всё время вместе будем. До конца жизни! — неожиданно серьёзно сказал Сыроежкин и обнял его за плечи. — Но ты должен помнить: ты — только мой!

О, об этом Макар не забывал! В школе ни на шаг от Серёжи не отходил, после уроков тоже при нём был, как привязанный, на Эла в классе и то смотрел украдкой. И тихонько офигевал. Оказалось, что даже с приятелями, их с Сыроегой общими приятелями, ему нельзя общаться так, чтобы не вызвать Серёжиного недовольства. Нет, сцен Сыроежкин из-за этого не закатывал, но дёргался и нервничал так заметно, что Макару попросту становилось его жаль. И он старался лишний раз не давать повода.

Сам же Серёжа словно расцвёл и без преувеличения стал настоящей звездой класса. Вокруг него на переменах вечно собиралась целая толпа ребят, которой он что-то рассказывал забавное, красуясь перед публикой, шутил, улыбался направо и налево, ловил на себе восхищённые взгляды девчонок, умудряясь не ссориться при этом с парнями… Макар в такие минуты смотрел на него и думал — до чего же красив его Сыроега! И если бы не был влюблён в него с шестого класса, то обязательно влюбился бы сейчас.

Какими же смешными и нелепыми казались теперь его детские страхи потерять уважение и авторитет у одноклассников, как он ревновал к возможной Серёжиной популярности, когда тот только перевёлся в их школу! Всё, чего так боялся Макар четыре года назад, сбылось, но ничего ужасного в этом не оказалось. Да, Гусев фактически превратился в тень Сыроежкина, и что? Зато он единственный, кто по-настоящему может обладать им, заставлять смеяться от счастья, терять голову от желания, бешено ревновать или безмятежно радоваться одному своему присутствию. Только при нём Серёжа не скрывает своих слабостей, не стесняется даже самых постыдных фантазий, только ему доверяет самые сокровенные мечты и только с ним делиться своими страхами и надеждами. И только он слышит Серёжино: «Я люблю тебя!» Иногда нежное и ласковое, иногда с трудом произносимое сквозь стоны и сбившиеся дыхание, иногда — с угрозой или даже яростью, а иногда — обречённое. Но чаще всего — простое и обыденное, будто замечание о погоде или перечисление уроков на завтра. И это «я люблю тебя» для Макара самое ценное и дорогое.

Однако, за такое счастье приходится платить, и не дёшево. У Макара больше нет своих друзей и приятелей, нет личного времени и пространства, нет интересов, не связанных с Серёжей, да практически ничего своего нет. Это тяжело и кажется несправедливым, но он сознательно пошёл на такой шаг — его любимый болезненно ревнив, к тому же до сих пор не простил и не смирился с тем, какую жизнь Макар вёл ещё год назад. «Бывших блядей не бывает!» — упрекнул его Сыроежкин, когда они ссорились последний раз, и Макар, хоть и прописал тогда Серёге леща за хамство, а всё же не мог не сознаться себе, что тот прав.

Макар до помутнения рассудка обожал своего Серёжу, только вот ночью ему снился Эл, днём он надеялся хоть мельком ещё раз увидеть Митю, а вечером перед сном думал, как там сейчас Денис Евгеньевич? Да и красоту других парней и мужчин постарше он тоже не замечать не мог. В такой ситуации добровольно-принудительное ограничение общения с другими людьми только на пользу, думал Гусев, с ужасом представляя себе, что же будет, если он всё-таки однажды сорвётся, и Серёжа об этом узнает. Ведь не простит же, и всё — жизнь, считай, кончена. Так что, как ни крути, а отказаться от свободы и независимости в угоду Серёжиному спокойствию и собственному благополучию, не так уж и глупо в его случае.