Круглолиций и невысокий Макс был мало похож на Гусева. Кроме того у него была совершенно другая манера речи, другие жесты, мимика… Но Эл не видел черт его лица, не замечал хрупкой фигуры, не слышал голоса и не обращал внимания на повадки. Перед его глазами были только рыжие волосы и россыпь веснушек на розовой коже. Во время очередного их урока, когда Макс рассказывал, как он собирается решать задачу, Эл просто притянул его к себе за шею и поцеловал.

Не ожидавший ничего подобного Чиж замер на мгновение, а потом робко обнял своего «учителя» и стал целовать сам. Целовались они долго, по крайней мере такое сложилось впечатление у Эла. Когда отстранились друг от друга, он даже не понял, понравилось ему это или нет. Макс молчал — крайне нетипичное для него поведение. «Хочешь ещё?» — спросил Эл, сам не зная ответ на свой же вопрос. Чиж молча кивнул и потянулся к нему.

Теперь каждое их занятие алгеброй заканчивалось тем, что Эл сажал Макса к себе на колени и с ним целовался. И если говорить откровенно, делал это Громов с одной единственной целью — избавиться от той пустоты, которая буквально вымораживала его изнутри. Возможно, думал о себе Элек, он просто из тех людей, для которых любовь к одному-единственному человеку попросту невозможна. Что если кроме девушки для полной гармонии ему обязательно нужен ещё и парень? И раз он лишился одного, так почему бы не подыскать другого? Эл старался, очень старался влюбиться в Чижа, но сердце, выражаясь образно, молчало. Максима было приятно обнимать и целовать, и наверное им обоим понравилось бы в постели, но пустота в сердце заполняться чувствами упорно не хотела, и Эл не шёл дальше. За всё время даже ни разу не дотронулся до задницы Чижа или его паха. А в один прекрасный день и вовсе вынужден был прекратить эти бессмысленные тисканья.

— Элек! Я люблю тебя, Элек! — сказал Макс, оторвавшись от его губ.

Элек почувствовал, что покрывается холодным потом. Он впервые задумался о чувствах своего друга и вдруг совершенно отчётливо понял, что не хочет, чтобы тот влюбился в него. Потому что сам он никогда не сможет ответить Чижу взаимностью.

— Нет, Максим, — покачал головой Эл и ссадил с себя Чижа. — Брось эти глупости.

— Но Эл… — растерялся Чижиков. — Это правда…

— Знаешь, это была дурацкая затея, прости, — Элек попытался улыбнуться. — Ты мне нравишься. Как друг. Мы друзья, Максим. А целоваться лучше с девчонками.

— Но зачем ты тогда это сделал? — спросил совсем сбитый с толку Макс.

— Ну… — Эл задумался. — Все так или иначе экспериментируют. Почти все. Вот и мы попробовали. Разве плохо?

— Нет…

— Главное, что мы друзья, Максим, — опять повторил Элек. — Разве не так?

— Так, — энергично закивал Чижиков. — Я очень хочу быть твоим другом.

— Ну, значит, будешь! — у Эла даже получилось натурально изобразить радость.

Он уже чисто по-дружески приобнял Чижа за плечи и указательным пальцем мазнул его по кончику носа. Максим тоже улыбнулся, но как-то вымученно, не по-настоящему.

Больше никаких вольностей в адрес Чижикова Эл себе не позволял. Во-первых, потому что понял, что любимого человека всё равно никто ему заменить не сможет, а во-вторых, он слишком хорошо знал, что чувствует Максим. Когда-то Макар в ответ на признание в любви ударил его, и пусть обстоятельства в тот раз были другими, и Эл во многом был виноват сам, но ту свою боль он запомнил очень хорошо. Специально мучить Чижа, давая ему ложную надежду не пойми на что, было бы жестоко.

Зато они действительно подружились.

***

На следующей день после своего возвращения в Москву Элек решил заглянуть к Максу. Собрал внушительный свёрток подарков и сувениров, которые прикупил на отдыхе специально для него, положил туда сладостей для Тани, вышел на лестницу и… тут же вернулся. Это же надо, забыть, что в одном доме с Чижом его кровные родственники живут! Ведь нельзя же прийти в гости к Максу и даже не заглянуть к родным! И Элек, посетовав на собственную память, захватил ещё и большой пакет с подарками для Серёжи и его родителей. Потом подумал, что отец-то сейчас в рейсе, сам Серёжа наверняка болтается где-нибудь со своим Гусём (благо до первого сентября ещё два дня осталось), а тётя Надя может выйти в магазин или к подруге поехать. И на всякий случай взял ключи от их квартиры (зря что ли ему их в своё время отец дал?) Чтобы, если никого дома не окажется, оставить там пакет с гостинцами и не везти его обратно. А перед выходом ещё и позвонил для верности.

Трубку у Сыроежкиных никто не взял, и Эл, уверившись, что сегодня дома их не застанет, поехал к Чижу. У Максима он пробыл недолго — тот, хотя и был ужасно рад его видеть, собирался идти гулять с сестрой, потом в магазин, потом готовить обед… В общем, распрощались они быстро. И Эл поднялся к своим.

Звонить в квартиру он не стал, воспользовался в кои-то веки раз ключами. И сразу понял, какую ошибку совершил — в квартире определённо были люди.

Голоса, которые доносились из комнаты брата, не оставляли никаких сомнений — Серёжа дома, и не один. Почему он, не оставив сумку в прихожей, просто не развернулся и так же тихо не вышел, Эл и сам не понял. Не иначе как едва коснувшиеся его ушей звуки, тот час же выбили из головы всякий разум. С трудом соображая, что именно он делает, Элек медленно, стараясь ничем себя не обнаружить, прошёл внутрь. Остановился у приоткрытой двери в Серёжину комнату. Эл изо всех сил пытался быть тихим, но всё равно, ему казалось, что сердце его бьётся настолько громко, что его непременно услышат. Конечно, Элек догадывался что именно он увидит через щель в дверном проёме, но одно дело догадываться и даже представлять, а другое — видеть собственными глазами.

Брат лежал на разобранной постели в позе лягушки, которую вот-вот собрался препарировать некий неизвестный Элу лаборант, и отчаянно себе дрочил. Под ним, упираясь своей рыжей макушкой Серёже прямо под мышку, был его любовник и частыми резкими толчками вбивался в растянутый анус. Обняв со спины, Макар целовал его бок, даже дотягивался до груди, а рукой то придерживал Серёжу за бедро, то теребил ему сосок, то засовывал пальцы в рот, и Серёжа сквозь непрекращающиеся хриплые стоны посасывал их. Другой рукой Гусев ласкал ему член, помогая дрочить, перебирал и оттягивал яички, а потом, облизал собственные пальцы зачем-то вставил их в блестящий от смазки Серёжин задний проход, туда же, где, как поршень, ритмично двигался его член. Серёжины стоны перешли в жалобное поскуливание, заполненный до предела трахающими его пальцами и членом любовника, он выгнулся, раскрываясь ещё больше, крупно задрожал и спустил себе на живот.

Эл и сам чуть не кончил, глядя на всё это. Но в последний момент опомнился и так же неслышно, как вошёл, покинул квартиру Сыроежкиных. Только на лестнице, закрыв за собой дверь, он понял, что почти не дышал всё это время. Голова кружилась, и Элек, чтобы не упасть, присел на ступеньки рядом. Подсмотренная им непристойная сцена всё ещё стояла перед глазами, но возбуждение постепенно утихло, уступив место другому, гораздо более сильному и менее приятному чувству, сожалению.

Он жалел, что ни разу не лёг под Макара. Когда они ещё были вместе, Гусев хотел этого, но ни разу не сказал о своих намерениях прямо. Тогда Эл был благодарен ему за деликатность, но сейчас ему думалось, что если бы Макар попросил, надавил, заставил, в конце концов, то он бы уступил его желаниям. И избавился бы от того панического страха оказаться снизу, который несколько лет отравлял ему жизнь. Как он избавился от него сейчас, увидев свою точную копию, невменяемую от наслаждения и жадно принимающую в себя плоть любимого человека. Его, Эла, любимого человека. Теперь Эл знал, что с точно такой же радостью и удовольствием он бы и сам насаживался на член Макара, хоть ртом, хоть задницей, если бы только судьба дала ему ещё один шанс… Но, увы, такого больше никогда не случится — это он тоже прекрасно понимал.