— К Майе?..

— Ага. Ну и вообще.

— И… что ты будешь делать? — у Эла внутри всё сжалось от нехорошего предчувствия.

— Ну-у… — Серёжа сделал загадочное лицо. — Я скажу ему, что влюблён. И что хочу, чтобы мы были вместе.

— Нет!.. — у Эла резко перехватило дыхание. — Серёжа, не делай так!..

— Почему? — не понял Сыроежкин. — Думаешь, пошлёт меня? Не, Эл, точно не пошлёт. Спорим, он только и ждёт, чтобы я сам первый шаг сделал? Гусь же, он такой… ну… стеснительный. Чего, не веришь? А я знаю! Он только вид на себя напускает, что крутой и что всех на одном месте вертел. А на самом деле Гусик у нас робкий и всего боится. Ну, не всего, конечно, а только некоторых вещей. Так-то он храбрый даже. Мне, например, рядом с ним ничего не страшно, он если что — ух! Всяким там в ухо даст, только так! Хотя я и сам могу, но всё равно.

Серёжа, наверное, ещё долго так мог сам с собой разговаривать, то нахваливая своего друга, то умиляясь его слабостям, но его прервал Эл:

— Майя, Серёжа… — Эла начало заметно потряхивать.

— Что Майя? — нисколько не смутился брат. — Я с ней расстанусь, делов-то.

— Это нехорошо, так поступать с ней, она — твоя девушка… У вас же серьёзные отношения! — попытался возразить Элек. Он чувствовал себя утопающим, пытающимся схватиться за соломинку.

— Ой, не переживай ты за неё, — отмахнулся Серёжа. — Она, вон, с Витьком крутит, и с Вовкой тоже. Думает, я не вижу. Только мне пофиг, и уже давно. Я Гуся хочу!

— Нет, Серёжа, даже не думай! — сказал Элек, в упор глядя на брата, и даже сел на постели. — Тебе нельзя с ним связываться!..

— Почему это? — Серёжа тоже сел и с вызовом посмотрел на Эла.

— Потому что ты его совсем не знаешь, он не такой, как ты о нём думаешь, — с нажимом произнёс Элек и плотно сжал челюсти. К чёрту соломинки, у него есть целый спасательный плот.

— Чего же это, интересно, я о нём не знаю, а ты знаешь? — насмешливо сказал Серёжа, а Эл с некоторым злорадством подумал, что ещё пара минут, и от этой самоуверенности у братика не останется и следа.

— Его действительно не интересуют девушки, в этом ты прав.

Эл выдержал небольшую паузу, чтобы перевести дыхание, и, почти не слыша собственного голоса из-за стучащего в ушах пульса, медленно произнёс:

— Он шлюха, Серёжа. Самая обыкновенная блядь. Ты действительно хочешь встречаться с человеком, которого регулярно дерут в кустах случайные мужики, и которому накончало в рот пол-Москвы?

Эл приложил руку к щеке. Даже удивительно, что никакой боли он не почувствовал, впрочем, как и эмоций. На волне адреналинового всплеска, видя как рушится его хрупкая надежда на счастье, он не чувствовал вообще ничего. Эл опять действовал, как робот (разве что память не терял), стараясь найти наиболее эффективное и наименее «дорогое» решение поставленной задачи: не допустить связь Макара со своим братом. В этом контексте пощёчина от Серёжи совершенно ничего не значила.

— Прости!.. Прости, Эл! Я не хотел, но… — схватился за голову Серёжа. — Но зачем ты так? Что он тебе сделал, что ты поливаешь его грязью?

— Я когда-нибудь врал тебе? — бесцветным голосом спросил Эл.

— Нет… — на миг растерялся Серёжа. — Но ты врёшь сейчас!

— Если бы. Впрочем, я тебя понимаю. Для меня тоже было шоком встретить Макара на Казанском вокзале, где он отсасывал какому-то мужику в общественном туалете.

Сколько раз Эл прокручивал в голове этот сценарий объяснения с братом, сколько раз просил судьбу, чтобы никогда не пришлось воплощать его в жизнь, говорить о любимом все эти ужасные вещи! Но у Эла просто не осталось выбора. Серёжа сам загнал его в угол. Значит, остаётся одно — идти до конца: слова — это всего лишь слова. Он предъявит доказательства.

— Я понял, Эл, у тебя просто обострение… этой твоей болезни… Да! Точно! — оживился вдруг Серёжа. — Ты придумал всё и сам в это поверил! Тебе надо к доктору, Элек! Он поможет… лекарства выпишет… А я, дурак, ударил тебя, прости, братишка!.. — Серёжа придвинулся ближе и обнял его, а Эл подумал, что впервые ему неприятны прикосновения родного брата.

— Что, Серёжа, — с трудом преодолев брезгливость, обратился он к Сергею. — А Денису Евгеньевичу, спортивному врачу Интеграла, если ты его помнишь, тоже к доктору надо голову лечить? И Вите Смирнову? Да?

— Причем тут… они? — не понял Серёжа, опять отстранился от брата и внимательно посмотрел ему в глаза.

— Просто… они тоже в курсе, — пожал плечами Эл. — Уж не знаю, что там именно у Макара было с Витьком, я просто стал свидетелем их разборки. Смирнов хотел, чтобы Макар ему отсосал, и упрекал его в том, что тот вечно ходит с полной сумкой гандонов и даёт всем подряд.

— Нет, Эл… — замотал головой Серёжа. — Это просто бред какой-то, ты не так понял… нет…

— А вот с Денисом Евгеньевичем они долго трахались, кажется, он его первым любовником был, — не обращая внимания на слова брата, продолжил Эл. — Это я видел сам… Ну, почти видел. Застал их в лагере в медкабинете. Зашёл бы на пару минут позже, они б уже вовсю… А так только тискались полуголые.

Серёжа больше ничего не говорил. Он сидел напротив брата с вытаращенными глазами и ловил воздух ртом. Как рыба, выброшенная на берег.

— Денис, когда узнал, чем Макар в туалетах занимается, психанул страшно, они подрались даже, — сделав вид, что не заметил, какое впечатление на брата произвели его слова, продолжил Элек. — Ты, кстати, тоже это помнить должен. Вроде как при тебе было, — Эл с удовлетворением оценил Сережину реакцию: глаза бегают, за волосы себя дрожащими руками хватает — значит, вспомнил. — Макар тогда как раз дурил вовсю, школу прогуливал, хоккей бросил. В смерти друга себя винил.

Серёжа вздрогнул и с опаской посмотрел на Эла.

— Да, Серёж, ты правильно понял, — кивнул Элек. — Там ещё та дружба была. Организмами, — не упустил возможности чуть подъязвить Эл. В конце концов, никаких теплых чувств ни к покойному Мите, ни к Денису Евгеньевичу, ни ко всем остальным, кто прикасался к Гусеву, он не испытывал. А сейчас даже собственный брат стал его соперником. — Парень из окна выкинулся, после того как твой Макар отшил его в грубой форме, до этого хорошо поразвлекавшись с ним летом. Влюбился бедняга…

В Серёжиных глазах плескался настоящий ужас, ещё чуть-чуть, и разревётся как маленький.

— Денис потом его на путь истинный вернул, так сказать, и от себя старался не отпускать, но… Сколько волка ни корми, сам понимаешь… Короче, Гусев и сейчас всё свободное время на плешках пропадает.

— Где?.. — одними губами спросил Серёжа.

— Так называются места, где собираются гомосексуалисты, — пояснил Эл. — Знакомятся, снимают друг друга… Ладно, Серёжа, пора спать, завтра вставать рано, — дальше переливать из пустого в порожнее он счёл неразумным — теперь дело за материальными доказательствами его слов.

— Эл, я не пойду завтра в школу… — упавшим голосом сказал Серёжа. — Не смогу… Смотреть на него не смогу…

— Что, братик, узнал правду, и сразу вся любовь прошла? — едко спросил Элек.

Последние Серёжины слова неожиданно больно его задели. Когда-то Эл злился на Макара за то, что тот клянётся в любви к его брату, а сам преспокойно трахается с другими. А теперь у него всё внутри буквально кипело от негодования: брат, видите ли, не может простить любимому человеку то, что тот не святой. Что это вообще у людей за любовь такая? Один готов трахаться налево и направо с теми, кто ему совершенно безразличен, а другой только узнавал, что оказывается, объект его мечтаний вовсе не так идеален, как он думал, и уже нос воротит! Почему он, Эл, не такой? Почему он может спать только с теми, кого действительно любит, почему он готов принять любимого человека полностью со всеми его пороками и несовершенствами, а они — нет? Так нечестно…