— Думаешь, я не догадался, что ты не с девками трахаешься? Да ещё и вечно с полной сумкой гандонов ходишь! Ну так чем я хуже других мужиков, которые тебя ебут?

Макар не смог ударить Витька только потому, что за секунду до этого Смирнов отшатнулся от него на полметра и замер там, прикрывая рукой скулу. Еле на ногах удержался. Кулак Гусева просвистел в нескольких сантиметрах от Витькиного лица, и только тогда Макар заметил стоящего рядом Эла. Как здесь очутился Громов, Макар не понял, и зачем полез бить Смирнова — тоже. Но, судя по его реакции, Эл стоял здесь давно, успел всё услышать и сделать какие-то свои выводы.

— Да что ж ты за блядь такая!.. — тихо выругался на него Элек, потирая ушибленные костяшки. — Ещё и Витька втянул в это…

Потом обернулся к пострадавшему, который малость был ещё в шоке и плохо понимал, что вообще теперь происходит, и откуда здесь Эл, взял его за рукав и потянул в школу. Макар успел только услышать, как Громов с явной неприязнью бросил Смирнову: «Ещё раз к нему сунешься, от нас обоих получишь!»

Макару такая «защита» нафиг не сдалась, он бы и без Громова Витька на место поставил. Но тот действительно с тех пор присмирел и лишний раз в его сторону и не смотрел даже, всё больше к Вовке лип. «Ну и ладно!» — махнул на это дело Макар, в конце концов, на плешке иногда тоже молодых и красивых снять получается, и это всяко проще, чем ради пятнадцати минут удовольствия путаться с одноклассником и опять трястись, как бы кто чего не заподозрил.

***

Эла трясло. Он смотрел на брата и пытался понять, как же так получилось, что один из его самых близких людей превратился чуть ли не во врага, а собственная жизнь стала напоминать безнадежную погоню за мечтой. До этого момента и так было хреново, что хоть в петлю лезь, но Серёжа своим словами умудрился сделать ему ещё больнее.

Последние недели были похожи на какой-то кошмар — любимый был так рядом, только руку протяни, и в то же время оказался так далёк, как никогда раньше. Макар его просто не видел, даже презрительным взглядом не удостаивал, и Эл незаметно для себя превратился в его тень. Следовал буквально по пятам, не сводил глаз ни на уроках, ни на тренировках, чудом оставаясь незамеченным, ездил за ним на плешки, а с наступлением темноты, прячась по кустам и в кровь кусая от досады губы, подглядывал, как Гусев прямо в нескольких метрах от него сношается с какими-то парнями. Это было больно, больнее — только знать, что если Макар никуда не пошёл, а остался дома, значит, к нему пришёл Серёжа, и сейчас он счастлив быть рядом с любимым. Эл так живо представлял себе, как Макар шутит, смеётся, треплет по волосам его близнеца, как обнимает, вроде бы чисто по-дружески, говорит ему что-то, а у самого в голосе такая нежность, что сердце тает. Представлял, как они вместе делают уроки, едят, смотрят телевизор, как Серёжа, возможно, остаётся у своего друга на ночь, и они лежат раздетые в одной постели… То, что пройдёт совсем немного времени, и его брат, как одержимый, будет трахать того, кого ещё недавно мог беспрепятственно любить сам Эл, он не сомневался. Воображение услужливо рисовало Громову будущих любовников, предающихся страсти — он почти слышал их стоны и шлепки друг о друга влажных от пота тел, видел их расширенные зрачки, переплетённые руки и ноги, напряжённые мышцы, своей плотью чувствовал жар и упругость чужого нутра и… ненавидел обоих. И себя.

Конечно же, Элеку был дорог его брат, и, как мог, он давил в себе ревность к Серёже. Старался не думать о том, что, если бы близнеца вдруг не стало, Макар был бы только с ним, любил бы только его. А каково это — быть вместе с любимым, который отвечает на твои чувства, Эл помнил очень хорошо. И оттого не мог простить Макару то, что тот взял и всё разом перечеркнул, ни секунды колебаясь, выкинул его из своей жизни. Да, начало этому концу положил сам Элек, опрометчиво решив, что он может отказаться от близости с Макаром, сохранив только дружбу, что Зоя одна могла бы заменить ему всех. Но так не получилось — оба его любимых человека оказались не взаимозаменяемы. И вот теперь Гусев не давал ни единого шанса исправить ситуацию — готов был трахаться с кем угодно, только не с Элом.

Когда Витька Смирнов вдруг стал подозрительно много виться рядом с Гусём, Эл забеспокоился. Слишком уж масляным взглядом смотрел тот на Макара. Раньше ничего подобного не было, и кроме Светловой Смирнов никого в упор не замечал, а тут раз, и… «Уж не сам ли Макар к нему полез?» — ужаснулся Элек, помня о гусевской слабости к смазливым блондинчикам. И в один из дней догадка подтвердилась: после уроков оба вышли из пустующего кабинета физики с таким видом, будто только что трахались. Ну, именно потрахаться они за десять минут вряд ли бы успели, но что-то такое между ними точно произошло, теперь Эл в этом не сомневался.

Эл пошёл за Макаром сразу, как тот потащил к «курилке» Витька, и уже по дороге чувствовал, что ничего хорошего там он не узнает. Так и вышло — отношения Гусева и Смирнова явно выходили за рамки приятельских, и Витя теперь просто требовал «продолжения банкета». Только вот ударить тогда Эл захотел совсем не его. Больше всего на свете ему хотелось вмазать по физиономии самому Макару, избить его со всей дури, подпортить фейс до такой степени, чтоб тот и думать забыл и о плешках, и об одноклассниках, и уж конечно о… Серёже. Чтобы никто больше не взглянул на Гуся и не захотел бы его трахнуть. Вот тогда Макар бы действительно стал только его, и это было бы справедливо, потому что только он, Элек Громов, любит его по-настоящему, и будет любить любым.

Естественно, Эл его не ударил. И не потому что боялся, что в таком случае более сильный Гусев изобьёт уже его самого. Всё было гораздо проще — он тупо не смог поднять руку на любимого человека. Не смог физически, словно Макара ограждала какая-то невидимая стена и не оставляла шанса причинить сколь-нибудь значительный вред. И Эл выместил свою злость на Витьке, хорошо остановился вовремя — в драке Смирнов ему не соперник.

И вот теперь это. Серёжа попросил после тренировки зайти к нему, с ночёвкой. За жизнь поговорить… Уже перед сном, когда брат пошёл умываться и чистить зубы, Эл от нечего делать решил навести порядок на его письменном столе, где царил перманентный бардак, и убрать хотя бы старые тетрадки, чтоб не мешались, и… в дальнем углу одного из ящиков, под стопкой справочников и пособий, наткнулся на снимок. В общем-то, он даже не удивился — видать, любовь к подобным «реликвиям» у них обоих на генетическом уровне. Единственное, Эл предпочитал фотографировать сам, а не воровать чужие работы. Рыться в Сережиных вещах ему резко расхотелось. Он отошёл от стола, с некоторой брезгливостью вытерев руки о штаны, и сел на кровать, ждать, когда освободится ванная.

Серёжа сказал это, когда они уже легли. Так буднично и просто, словно рассуждал о погоде или планах на выходные, всего лишь парой слов разбил сердце собственному брату.

— Макару нравятся парни, Эл. Теперь я в этом уверен, — Серёжа подсунул руку Элу под шею, приобнял и легонько боднул его своей головой. — Я! Ему нравлюсь.

— Ч-то?.. — севшим голосом переспросил Элек.

— Я говорю, что почти на сто процентов уверен, что нравлюсь Гусю, повторил Серёжа и расплылся в счастливой улыбке. — Знаешь, он такой же как ты, Эл. В смысле, мог бы с парнем. А может, даже больше — он ведь не замечает девчонок, ни разу ни к одной в классе не подкатил! Ты не обращал внимания?

— Нет… — с трудом ответил Эл.

— Ну, я тоже раньше сомневался, думал он влюблён в кого. Но знаешь, в последнее время мы с ним много общаемся, и он… Короче, не могу объяснить, но он, такое чувство, что меня ревнует, во! Прикинь?!