— Что? — уже в дверях устало спросил он.

— На камерах никого нет, господин министр. Никто не входил и не выходил из квартиры последние восемнадцать часов, если верить записям.

— Вы издеваетесь? Не сама же она… — Кирилл замер.

Серые глаза, кривая улыбка. Алая, алая, алая кровь.

— Она выглядит странно на последней записи и…

Не может быть. Невозможно.

Он ушел не прощаясь, сбежал по лестнице, заперся в машине и обхватил себя руками, пытаясь сдержать нарастающую дрожь. Безумно хотелось курить, но не пристало министру правительства, главе аналитического центра, ректору главного университета страны поддаваться вредным анахроничным привычкам. Еще хотелось залезть в самое глубокое убежище. Блэк думал, раз за разом прокручивал в голове — и не верил в Юки, которая в расстроенных чувствах кончает с собой. Даже если эксперимент не удался. Даже если.

Это была очередная прекрасная сказочка для всех, кроме него.

Проклятый, блядский Алек.

Страшно.

========== Акт четвертый — Memento mori (Помни о смерти) ==========

Когда пришла настоящая боль, сострадания уже не осталось.

Ничто так не способствует потере памяти, как война.

Мы молчим, а нас пытаются убедить, будто всё, что мы видели,

что делали, чему научились от себя и самих других, —

не более чем иллюзия, страшный сон.

(Карлос Руис Сафон, «Тень ветра»)

Ей снился сон: темные пряди текли и переливались под пальцами, она перебирала их, задумчиво накручивала. В груди поселилась странная радость, что-то щемящее, эйфорическое, сладко сжимающее сердце. Она посмотрела в зеркало: мутная гладь отражала блики света, серые стены, пушистый темный ковер — но не ее, совсем не ее. Она улыбнулась.

Из зеркальных глубин медленно всплывало лицо, бледное, с закрытыми глазами, испариной на лбу и прилипшими к нему волосами. Такое знакомое, такое странно неживое. Она протянула руку, касаясь зеркальной глади, пальцы скользнули глубже, замирая на холодной коже, поглаживая тонкие веки. Ресницы дернулись; она подалась ближе, вглядываясь в растерянные серо-стальные глаза.

Лицо-отражение моргнуло, фокусируя взгляд, прищурилось, слегка улыбнулось. Она улыбнулась в ответ. Из темноты к зеркалу протянулись языки пламени — она ощутила жар — стекло снова подернулось дымкой, пошло темными пятнами, которые осыпались углем и пеплом, а потом огонь исчез, оставляя ее в пустой комнате. Серые стены, серый пол, белый прямоугольник на нем. Она шагнула вперед, покачнулась — тело не слушалось. Она опустилась на колени и поползла, подняла плотный картон и перевернула. Старое-старое фото, четыре человека, обнимающие друг друга за плечи. В глазах мутилось, она не могла разобрать лиц, видела только широкие улыбки и пряжки на поясах, такие характерные пряжки с такой характерной символикой. Чеканные крылья шевельнулись — в лицо ударило потоком холодного ветра, и она отшатнулась, упала на спину, ощущая как мелкие то ли льдинки, то ли осколки режут кожу.

Холод и боль, жар и боль, острая, почти как наслаждение. Она зажмурилась, теряясь в ощущениях, плавая где-то между мирами, в полной и абсолютной тьме. Она то ли услышала, то ли почувствовала первый удар, отдавшийся вибрацией во всем теле, за ним последовал второй, третий.

Она улыбнулась и свернулась комочком, покачиваясь во тьме в такт ударам чужого сердца

Глухой удар, отдающийся в теле вибрацией. Еще один. И еще.

Сон, казалось, перешел в реальность, но этот стук не был неправильным сердечным ритмом, просто кто-то ломился к ней. Стана вздохнула, с силой провела по лицу руками, пытаясь проснуться и вернуть себе хоть подобие спокойствия. Она почти жалела, что на этот раз в кошмарах были не обрывки чужих воспоминаний. Просто сон, всего лишь сон. Черт, с Алеком никогда не бывало «просто снов». Она улыбнулась.

Звук удара раздался снова. Судя по всему, ее дверь уже методично высаживали. Стана встала и побрела к входу; на экране был серьезный и сосредоточенный Скай, примерявшийся, как лучше ударить, и Алька с иронично вздернутой бровью. Одногруппник, похоже, в чем-то убеждал профессора. Безуспешно: Скай махнул рукой в ответ, тряхнул головой и отошел на шаг назад.

Стана хихикнула и распахнула дверь аккурат в тот момент, когда профессор Ланской планировал об нее удариться. Скай ввалился в коридор, едва устояв на ногах, следом за ним вошел Алька, легко перепрыгнув через невысокий порожек, картинно, рисуясь. Это было в нем и это сильнее всего привлекало внимание Станы. Они с друзьями были почти одинаковыми: все трое хорошо учились, все трое успевали и в спорте, все трое были модами — но только в нем была эта странная черта. Он будто бы пытался быть еще более модом, будто прошел модификацию сравнительно недавно и теперь с радостью и гордостью осваивал и проверял возможности нового тела. А еще он улыбался так заразно, что Стана не удержалась тоже. Улыбнулась, потом заржала, поймав на себе возмущенный, обиженный какой-то взгляд Ская.

— Доброго утра, профессор, — радостно пропела она. — Чем обязана?

Скай приподнял бровь, будто пародируя Альку минутой раньше, но покачал головой и промолчал.

— Я зайду позже, Стан, — сориентировался одногруппник и сбежал, оставляя их наедине.

А надо ли было?

На мгновение ее накрыл слабый призрак прежней паники, но тут же отступил, смытый волной абсолютного, вселенского спокойствия.

— Только один вопрос, Станислава, — Скай помедлил, тяжело вздохнул. — Это имя… Юки, где вы его слышали? От своего подопечного? — тяжелый испытующий взгляд. Стана подумала и кивнула, объяснять про сны, про захлестывающее ее безумие было как-то лениво. — Кто жил в том доме, Станислава?

Сердце билось медленно, слишком медленно. Ей казалось, что она слышит, как толчками перетекает кровь, как в ней плывут микроскопические пузырьки кислорода. Контроль сердцебиения, контроль дыхания, контроль потоотделения — опции модификантов. Она не могла быть на это способна. Она не должна стоять перед ним и понимать, что может ему соврать.

— Его звали Алек, — голос все-таки сорвался. — Извините, профессор, мне сложно об этом говорить. Я могу зайти к вам вечером?

Скай кивнул. Стана увидела, как дрогнули его губы, и торопливо отвела взгляд. Профессор же скомкано поблагодарил ее и сбежал, напоследок пригласив внутрь Альку, ждавшего своей очереди в коридоре. Он мрачно и немного обиженно смерил ее взглядом, но вошел. Стана привычно сделала чай, открыла учебник, но ни урока, ни разговора не получалось: то ли Алька смертельно обиделся на то, что его прогнали, то ли просто думал о чем-то своем, и ей в этих размышлениях места не было.

Отсутствующий взгляд, комментарии невпопад, скомканные объяснения — она закрыла приложения, погасила экран планшета и похлопала друга по плечу. Он встрепенулся, моргнул и, наконец, посмотрел на нее.

— Что-то случилось?

— Нет, — он на миг зажмурился и медленно выдохнул. — Прости, голова болит. Да и в шоке все еще.

— То есть, все-таки случилось? — Стана отставила кружку, заглядывая ему в глаза, но Алька только криво усмехнулся и встал.

— Профессор Юлия умерла, Стан. Письмо пришло, пока ждал в коридоре.

— А…

Она замолчала, слова не подбирались. Профессор Юлия… та рыжая строгая женщина, тихий голос, пронзительный взгляд. Смутно знакомое непонятно откуда лицо, скупая улыбка на тонких и бледных губах.

— Ты хорошо ее знал?

Алька помотал головой, снова вздохнул.

— Не то чтобы. Извини, я пойду. Завтра продолжим.

Он наклонился, обнял ее напоследок и ушел, а она осталась сидеть на полу, даже не дернулась на хлопок закрывшейся двери. Включила планшет, открыла почту и долго смотрела на фотографию в черной рамке в теле письма. Холодные серо-голубые глаза, как будто выцветшие, бледная кожа, обрамленная тщательно уложенными темно-рыжими прядями. Она была красивой, профессор Юлия, а Стана никогда и не замечала, только слушала вполуха лекции, на которых можно было бы и поспать, если бы преподавательница не была такой строгой.