Отголоски сознания пытаются добраться до меня, но бесполезно. Потому что мне хорошо. Впервые не думаю ни о чем и готова на все, лишь бы молча подчиниться этому мужчине.

И кончить… снова. С диким вскриком и дрожью, после которых я вновь повисаю на спинке дивана.

Незнакомец изливается спустя пару секунд. В презерватив, как я поняла. Хорошо, что кто-то из нас заботится о контрацепции. Боже, почему я думаю об этом только сейчас?

– Умница, – целомудренно целует меня в висок. – Слева в пакете будут чулки и салфетки. Повязку можешь снять через десять секунд после моего ухода. Договор с подписью оставь на диване. До встречи, Донателла.

И покидает меня. Бросает одну среди прохлады, пропитанной нашим сексом. Хотя по закону жанра должно быть жарко. И мне жарко. Внутри. Временно. Пока дыхание и сердцебиение не приходят в норму, а в голове не формируется понимание.

Мне понравилось…

Его прикосновения, приказы, шепот возле уха. Движения члена внутри меня. Немаленького и достаточно толстого. Я сделала то, что просили. Расслабилась. Получила удовольствие. Вроде все должно быть в порядке. Заказчик доволен, да и мне было приятно.

Но внутри меня съедают черти прямиком из адского логова. И вряд ли они пришли по мою душу, чтобы утешить и развеселить.

Фак!

Привожу себя в порядок. Надеваю подаренные чулки из приятной ткани, оставляю только что подписанный экземпляр на диване, спускаюсь вниз. Нужно выпить. И не одну порцию «Секса на пляже», а несколько. Желательно еще текилы добавить. Надеюсь, Эндрю окажет услугу. Давно не пила? Плевать. Час назад я только этим и занималась.

– Ну что, поразвлекалась? – спрашивает Эндрю весело, но у меня возникает ощущение, что он, наоборот, упрекает. В том, что я только что натворила. Что отдалась. Что позволила с собой такое сделать.

И что получила удовольствие от этого.

– Дай текилу.

– Все настолько плохо?

– Не знаю…

– Я говорил тебе, не твори глупостей!

О чем и речь. Упрекает, хоть и с первого раза этого не слышно. Он может улыбаться, может поддержать, но понять… Почему-то я думала, что сможет. Как всегда. Но сейчас ко мне приходит осознание, что я осталась одна среди толпы.

И помочь преодолеть эту пустоту в груди поможет лишь один человек…

– Абонент не отвечает или временно недоступен. Перезвоните позднее, – говорит робот мужским голосом. И сегодня не отвечает, даже на сообщения. Куда она подевалась?

Нажимаю на красную трубку и сажусь на подоконник. Если бы не важные пары в университете и не промежуточный тест перед рождественскими праздниками, я бы вряд ли подняла свою задницу с кровати и пошла бы куда-то. Осталась бы в комнате, спряталась ото всех под теплым одеялом, которое когда-то сшила мама к моему поступлению. Помню ее улыбку, когда она дарила мне его.

Жаль, не застала день поступления и переезд в общежитие, не узнала, что мы сделали с нашим домом…

Наверное, это к лучшему. Хорошо, что они не видят нас сейчас. Не видят, что стало с Адамом после их смерти, не знают, что творится с их дочерью. Что сейчас ломает меня, раздирает на части. Гложет. На что пришлось пойти, чтобы спасти Адаму жизнь, и как я это переживаю.

Наверное, на меня навалилась депрессия, только организм среагировал слишком поздно – все же на улице далеко не осень. Снег выпал. Совсем чуть-чуть. Крупные снежинки летают из стороны в сторону по дуновению ветра. И я так же. Мечусь из стороны в сторону, от мысли к мысли. От одного чувства к другому.

От ненависти до вожделения…

Что случилось там, в клубе?

Вечный вопрос, ответ на который не могу найти весь следующий день. Долгие часы размышления, анализа, сладких воспоминаний, заставляющих тело вздрагивать. Снова и снова.

Нет! Не буду плакать. Ни от радости, ни от горя. Не буду. На протяжении гребаного месяца я обязана ходить на встречи, выполнять все, что от меня требуется. И получать от этого удовольствие. Видимо, телу нравится такая перспектива – низ живота тут же напрягается при воспоминаниях об умелом языке незнакомца.

Интересно, кто он? Что за таинственный мужчина и к чему такая конспирация? Думает, я его полиции сдам? Или напишу в социальных сетях, что именно этот человек выкупил меня за деньги?

Или, может, он урод?

Сами представьте. Автомобильная катастрофа, пожар, да все что угодно могло искалечить его лицо и тело. А он боится. Стесняется. Хотя… Нет, этот человек не похож на стеснительного.

Тогда почему он не внес пункт о неразглашении?

Вопросы остаются открытыми; телефонный звонок прерывает мои размышления.

– Доброе утро, Долорес, – слышу бодрый голос доктора Коннора. – Вашего брата перевели в отдельную реанимационную палату, к нему можно будет зайти.

Боже… Всем телом чувствую, как напряжение, которое окутало меня со звонком доктора, частично падает на пол с характерным звуком. Не таким громким, как можно было бы ожидать, но все же это слышно. Мысленно.

К Адаму меня почти не пускали, только однажды, и то когда он уснул. Операция сложная, нас ждет тоже непростая реабилитация. И я к этому была готова. А вот Адам… После пережитого должно стать легче нам обоим.

– Отличные новости, док. Сейчас к нему можно подъехать?

На том конце провода молчат пару секунд, слышится шуршание бумаг, а потом отвечают:

– Я договорюсь, чтобы вас пустили раньше часов для посетителей.

– Спасибо, доктор Коннор! Я скоро приеду!

Он что-то еще говорит, но я почти не слушаю. Быстро надеваю толстовку, джинсы, беру со стола ключи и выбегаю из общежития. К тому, ради кого я согласилась на авантюру с эскортом и подписала договор о продаже своего тела на целый месяц.

Не обращаю внимания на веселящуюся толпу вокруг, на приближающийся дух Рождества, на украшенные улицы Лондона. Даже на снег, который сыпется на голову так некстати. Бегу к брату. К своему родному человеку. К тому, кто сможет отвлечь от неправильных мыслей. От воспоминаний, которые не должны отложиться в памяти.

Хочу зайти по дороге в магазин за нашим любимым печеньем, но вовремя вспоминаю, что доктор Коннор, скорее всего, его отберет. Поэтому такими же быстрыми шагами иду по коридору, но уже не в знакомую палату, а чуть дальше – в реанимацию.

– Привет больным!

Адам лежит в своей кровати, еле выговаривая слова. Голова перебинтована, лицо такое же бледное, каким я запомнила его в последний визит, а вот во взгляде таится маленькая толика радости, которую я не видела уже долгие месяцы.

– Ага, и тебе, детка!

Ну и язвительность никуда не делась, как же я могла об этом забыть. Пропускаю мимо ушей дурацкре прозвище. Не сейчас.

– Доктор Коннор сказал, что тебе уже легче, – сажусь рядом с братом на стул, гляжу на бесконечные прозрачные проводки, тянущиеся от его рук к системе.

– Как видишь, в операционной не умер.

– Не неси ерунду! Я переживала, между прочим. Все о тебе спрашивали.

– Кто?

Зря сказала. Зря вообще эту тему завела. Потому что одногруппники за его жизнью не следят, не спрашивают, как себя чувствует мой брат, а Эндрю стало плевать, как только он попал в больницу в тяжелом состоянии.

– Миссис Томпсон очень интересовалась твоим здоровьем, – внезапно вспоминаю разговор с деканшей. Стараюсь натурально улыбаться, но это сложно сделать, когда ты под прицелом родных глаз, готовых вот-вот раскусить твою наглую ложь.

– Молодец. Ей тоже привет. А врать ты не умеешь.

– Прости, я…

– Забей, – отмахивается свободной от капельницы рукой. – Ты мне лучше скажи, откуда деньги на операцию?

– Я же говорила, банк одобрил кредит.

– Так просто? Ты и до этого обращалась, но одобрение не получила. Так откуда деньги?

Страх охватывает меня в свой кокон. Проходит от пяток до кончиков волос. Чувствую его каждой клеточкой, каждой мышцей. Воздухом. Он витает вокруг, и Адам улавливает этот страх в моих глазах, как бы я мысленно ни умоляла Всевышнего о защите. О том, чтобы Адам не распознал, чтобы не понял, на что я пошла ради него. Хотя бы сейчас.