– Используй их или обменяй на что-нибудь, – говорю я. – Только смотри, чтобы у тебя их не выманили.

– Об этом не беспокойся, – говорит мама, собирая талоны и пряча в карман. – Полтора года нам не доставалось талона. Убить готова за кусочек хлеба с сыром.

Я готов уже наплести ей какой-нибудь чепухи о том, что я обменял на эти талоны, но она так обрадована, что не углубляется в подробности.

– Спокойной ночи, – говорю я, отправляясь в свою комнату. Мама улыбается мне, впервые за много дней.

Потом снова поворачивается к плазменной панели на стене, где тихо продолжается какое-то идиотское шоу.

– Эндрю? – говорит она, когда я касаюсь двери. Я оборачиваюсь, и она опять улыбается.

– Завтра с утра я постараюсь дойти до магазина. Может быть, нам удастся прилично пообедать перед твоим отлетом.

– Было бы хорошо, мам.

Япровожу свою последнюю ночь в КК Бостон-7, добивая заключительные пятьдесят страниц «Моби Дика». Завтра мне придется оставить электронную книжку здесь. Я читал «Моби Дика» уже раз десять или больше, но не хочу бросать сейчас, с вечной закладкой на том месте, где «Пекод» исчезает под водой.

«На второй день вдали показался парус, стал расти, приближаться, и наконец меня подобрал чужой корабль. То была неутешная „Рахиль“, которая, блуждая в поисках своих пропавших детей, нашла только еще одного сироту».[1]

– Не делай этого, – говорит женщина.

Я – очевидная цель для протестующих, что собрались перед призывным пунктом. У меня в руке потрепанная сумка, и я обрил голову, чтобы армия не тратилась на мою стрижку.

– Простите, что? – спрашиваю я.

У женщины доброе лицо и длинные волосы, местами седые. Перед военкоматом стоит целая стая недовольных, они держат плакаты и скандируют антивоенные лозунги. Протестующие держатся подальше от дверей, которые охраняют два солдата в боевой броне, они же проверяют повестки у призывников. У солдат есть пистолеты и шокеры для контроля толпы, и хотя они не удостаивают демонстрацию даже взглядом, никто из протестующих не подходит к желтой линии, отделяющей военкомат от тротуара, ближе, чем на пять метров.

– Не делай этого, – повторяет она. – Им наплевать на тебя. Им просто нужно пушечное мясо. Ты погибнешь.

– Все когда-нибудь умрут, – говорю я. Это изречение звучит слишком пафосно даже для меня самого. Мне двадцать один, женщине, кажется, больше шестидесяти, и она наверняка знает о жизни и смерти куда больше меня.

– Не в твоем возрасте, – говорит она. – Они будут трясти перед твоим носом вкусной морковкой, но все, что ты от них получишь, – гроб, накрытый флагом. Не делай этого. Ничто не стоит твоей жизни.

– Я уже зачислен.

– Но ты же знаешь, что имеешь право отказаться в любой момент? Если ты развернешься и уйдешь прямо сейчас, они ничего не смогут с этим поделать.

И тут я понимаю, что она никогда не подходила к коммунальному жилью ближе, чем на десять миль. Уйти сейчас и вернуться в эту дыру?

– Я не хочу, мэм. Я сделал свой выбор.

Она смотрит на меня грустными глазами, улыбается, и я чувствую легкий укол стыда.

– Подумай, – говорит женщина. – Не разменивай свою жизнь на банковский счет.

Она протягивает руку и нежно кладет ее мне на плечо.

Секундой позже пожилая дама оказывается на земле, на нее наваливаются солдаты, охранявшие вход. Я даже не заметил, как они покинули пост. Женщина кричит от удивления и боли. Ее товарищи бросают скандировать лозунги и разражаются протестующими криками, но солдаты игнорируют их присутствие.

– Физическое препятствование доступу в призывной пункт является преступлением класса D, – говорит один из солдат, доставая гибкие наручники. Женщину поднимают с асфальта и ставят на ноги. Один солдат заводит ее внутрь, а второй снова занимает пост на входе. Тот, что грубо тащит даму за руку, тяжелее ее раза в два в своей массивной броне, и женщина выглядит рядом с ним очень хрупкой. Она оглядывается на меня через плечо и вновь печально улыбается, и я отворачиваюсь.

^– Здание построено из стали и бетона, – говорит сержант. – Оно абсолютно устойчиво. Необязательно подпирать его плечом.

Парень сбоку от меня отходит от стены, к которой прислонялся, и ухмыляется сержанту. Но та уже ушла, явно не желая тратить время на дальнейшее общение.

Мы ждем в очереди в коридоре военкомата. В конце коридора установлен раскладной столик, за которым сканируют ИД-карты новобранцев. Очередь движется медленно. Когда наконец-то наступает мой черед, дело идет к ночи. Я пришел сюда за час до назначенных мне восьми вечера, а сейчас почти десять.

Сержант за столиком протягивает руку, и я отдаю ему ИД-карту и письмо о зачислении.

– Грейсон, Эндрю, – говорит он сидящему рядом солдату, который просматривает старомодную распечатку, а после делает пометку возле моего имени.

Сержант вставляет мою карту в сканер.

– Закончил общественный колледж, а? – говорит он со смесью удивления и ехидства в голосе. – Гигант мысли. Может, тебя когда-нибудь и офицером назначат.

Он усмехается. Потом вытаскивает карту из сканера и бросает в ведро у стола, на груду других ИД-карт. Принтер его терминала гудит и выплевывает скромную полоску бумаги, которую мне и вручают.

– Вот твое назначение, профессор. Не потеряй. Иди в эту дверь и ищи шлюз, указанный на бумажке. Рапортуешь местному сержанту, он посадит тебя в нужный шаттл. Следующий!

Мой шаттл на базу Начальной подготовки забит до отказа. Кресла просижены, ремни безопасности изношены, ковровая дорожка в проходе превратилась в путаницу волокон, давно утративших какие-либо порядок и узор. Видимо, они используют самое старое оборудование, какое могут найти, чтобы не тратить на рекрутов ни на доллар больше необходимого.

Двигатель шаттла заставляет корпус вибрировать, и через несколько минут нас поднимают в грязное вечернее небо. Некоторые новобранцы вытягивают шеи, чтобы выглянуть в исцарапанные окна, но я этим не заморачиваюсь. Если там что и видно, то только то, что хочется оставить в прошлом: одинаковые высотки, они складываются в огромную бетонную массу, и та похожа на жилище грызунов, вот только пахнет в пять раз хуже и выглядит куда грязнее.

Я провел всю свою жизнь в КК, который мы покидаем, и если бы прямо сейчас Сино-Русский Альянс сбросил на него ядерку и в ночном небе позади шаттла вспыхнул взрыв, я ничего бы не почувствовал.

Мы прибываем на базу в четыре утра.

Шаттл провел в воздухе четыре часа. Мы можем находиться где угодно в Североамериканском Содружестве, от севера Канады до Панамского канала. Мне в общем-то наплевать. Главное – что мы в четырех часах полета от КК Бостон-7.

На выходе из шаттла нас запихивают в ожидающий гидроавтобус. Пока он выруливает со станции, я замечаю, что мы в городской черте, но поблизости нет никаких высоток, а на горизонте за домами – заснеженные горные вершины. Здесь царит чистота, уют, порядок – полная противоположность КК. Все настолько непривычно, что кажется, будто я попал в другой мир.

Поездка на автобусе занимает еще два часа. Мы оставляем позади чистенькие улицы незнакомого города, и пейзаж за его пределами выглядит чуждым в своей неосвоенности, как поверхность странной и далекой планеты-колонии. Я вижу невысокие каменистые холмы, и кустарники кое-где покрывают их склоны.

Потом мы достигаем цели.

Въезд на военную базу шокирует внезапностью. Вот мы смотрим на непривычно пустынный ландшафт, а в следующий миг попадаем в охранный шлюз, появившийся словно из ниоткуда. Перед въездом в шлюз я успеваю заметить мили и мили ограждения, уходящего вдаль.

Еще пятнадцать минут мы едем мимо одинаковых строений и искусственных газонов. Наконец, несколько раз свернув на все менее и менее оживленные дорожки, мы подъезжаем к невысокому, невзрачному одноэтажному зданию, похожему на огромный склад.