Моей соседкой оказывается темноволосая девушка, с которой мы сидели за одним столом. Закидывая вещи на койку, мы обмениваемся воодушевленными улыбками. По велению алфавита ей достается верхний ярус – ее зовут ХАЛЛИ Д., а меня – ГРЕЙСОН Э.

Еще час мы тратим на распаковку вещей и распихивание их в шкафчики под руководством сержанта Гау. Он стоит в середине спальни, высыпав себе под ноги содержимое чьего-то мешка. Сержант поочередно достает вещи из кучи, произносит их названия и ждет, пока мы откопаем такие же в груде собственного барахла. Убедившись, что все мы держим в руках тот же самый предмет, он показывает нам его место на полке.

Когда все вещи оказываются убраны, сержант приказывает нам снова открыть шкафчики и достать тренировочные костюмы и кроссовки. Мы переодеваемся, и взвод впервые приобретает однородный вид.

– Возьмите свою гражданскую одежду и уберите в правый нижний ящик шкафчика. Большинству из вас она скоро понадобится.

Разобравшись с одеждой, мы снова отправляемся в столовую. Ужин потрясает не меньше обеда, и мы снова обжираемся до ступора: горячие бутерброды с сыром, говяжье жаркое, три вида фруктов.

После ужина мы возвращаемся в казарму и обнаруживаем на койках персональные планшеты. Над экраном каждого – наклейка с именем нового владельца. Таких ПП я раньше не видел. Они большие и громоздкие, с черно-белым экраном, похожие на реликт ушедших веков. Они упакованы в прозрачные полимерные чехлы, прикрывающие экран в полевых условиях, и как раз умещаются в боковой карман выданной униформы.

– Да уж, не последнее слово техники, – тихо бормочет моя соседка, разглядывая свой ПП. – У меня в первом классе и то лучше был.

– Это ваши новые помощники, – объявляет сержант Гау из прохода между койками. – Выглядят не очень, зато крепкие и надежные. Ознакомьтесь со своими ПП и включите урок 1.001, «Звания военнослужащих и офицеров».

Мы сидим двумя рядами вдоль прохода, изучая названный урок, а сержант Гау заставляет нас повторять систему воинских званий от начала и до конца. После нескольких десятков повторений сержант приказывает отключить планшеты и повторить все по памяти еще раз двадцать. Удовлетворившись нашим знакомством с армейской структурой, он приказывает убрать ПП.

– А теперь, – говорит он, – посмотрим, кто из вас прислушался к моему доброму совету. Строимся в три колонны у выхода. Выполнять.

Мы смотрим друг на друга с нарождающимся ужасом. И за обедом, и за ужином мы наелись до отказа – за ужином даже сильнее, потому что за весь день никаких тренировок не было, – и в моем животе все еще ощущается тяжесть. Одна мысль о беге или отжиманиях вызывает тошноту.

– Выполнять приказ немедленно, – кричит сержант Гау, и мы поспешно высыпаем из спальни.

Мы собираемся в три неровных колонны, и сержант Гау ведет нас по дороге. Сначала мы идем медленно, но через несколько шагов сержант начинает ускоряться.

– Постарайтесь не отставать, – говорит он. По его тону ясно, что это не рекомендация.

Сержант Гау бежит не особенно быстро, но через десять минут в боках у меня колет, а живот скачет вверх-вниз, как плохо закрепленный противовес. Мы стонем и кашляем, пытаясь не отстать от сержанта. Он бежит в форме и армейских ботинках и даже не сбивается с дыхания.

Через полчаса первые люди из нашего взвода отбегают к краю дороги и извергают горячие остатки своего ужина. Мой желудок стремится сделать то же самое, я чувствую привкус желчи в горле, но пока что ухитряюсь сдерживаться.

Потом сержант Гау замедляется. Он жестом приказывает развернуться и собирает нас вокруг троих новобранцев, согнувшихся над бордюром, забрызганным блевотиной. Запах свежей рвоты вызывает во мне новую волну тошноты, и я отбегаю, чтобы изрыгнуть в канаву содержимое желудка.

Закончив блевать, я замечаю, что был не единственным, кто не смог вынести запаха. Половина взвода занята тем, что вносит свою долю в вонючий суп, заполняющий теперь придорожную канаву.

– Я думаю, урок усвоен, – произносит сержант Гау, и в голосе его нет ни глумления, ни угрозы.

Вспальне сержант Гау снова выстраивает нас перед шкафчиками. Сложно выглядеть достойно с засохшей рвотой на одежде.

– На сегодня хватит, – говорит он. – Если вы удивляетесь, почему никого из вас еще не вышвырнули, ответ прост. Вы еще не приступили к подготовке, поэтому особой возможности засыпаться мы вам не предоставили. Это изменится завтра утром, ровно в четыре тридцать. Сейчас у вас есть десять минут, чтобы привести себя в порядок в сортире в конце спального помещения. Ровно в двадцать один ноль-ноль построиться возле коек в выданных вам пижамах. Выполнять.

Сортир оказывается большой комнатой с унитазами с одной стороны, душевыми с другой и стоящими кругом раковинами из нержавейки посередине. Уединиться здесь негде. И в туалете, и в душе нет ни дверей, ни перегородок.

Согласно приказу, мы умываемся и переодеваемся в пижамы. И женский, и мужской комплект выглядят одинаково: бесформенное синее нечто совсем не военного вида. Когда все собираются в спальне перед сержантом Гау, мы выглядим как стайка детдомовцев-переростков, выстроившихся в очередь за супом.

– Отбой, – провозглашает сержант, бегло оглядев взвод. – Забирайтесь в койки. Никаких разговоров после выключения света. В случае особой необходимости стучаться в комнату старшего инструктора, где мне придется ночевать вместо того, чтобы быть в постели с женой. Беспокоить меня разрешается, только если у кого-то кровь из глаз пойдет.

Когда мы укладываемся в койки, обернувшись колючими армейскими одеялами, светодиодные лампы на потолке начинают гаснуть. В комнате темно, и мне слышно только дыхание сослуживцев и гудение кондиционера, который поддерживает в комнате температуру в двадцать градусов и убирает из воздуха всякую дрянь. Мы достаточно далеко от любого из метроплексов, но, поскольку и в Чикаголенде, и в Лос-Анджелесе-Сан-Диего-Тихуане, и в Большом Нью-Йорке сейчас живет больше пятидесяти миллионов человек, не так много осталось мест в стране, где не нужно очищать воздух.

Моя соседка свешивается с края постели, и я едва-едва различаю контур ее головы в наступившей темноте.

– Не так все и плохо, – шепчет она.

– За исключением блевотины, – отвечаю я, и она тихо хихикает.

Еда была самой вкусной, какую я пробовал, но вот условия для сна тут не лучше, чем в маминой квартире в КК. По ощущениям этот матрас и тот, что был в моей старой спальне, вышли с одной государственной фабрики.

Пытаясь уснуть, я вдруг понимаю, что тоскую по дому. Как бы сильно я ни жаждал выбраться из КК, часть меня не хочет быть здесь и спать в одной комнате с совершенно незнакомыми людьми, прислушиваясь к их дыханию и время от времени доносящемуся кашлю. По крайней мере дома я мог оставаться в одиночестве, когда хотел. Часть меня хочет вернуться в старую предсказуемую жизнь. Когда я просыпался дома, я знал, что будет дальше. Здесь я не представляю, что произойдет завтра утром. Я чувствую себя свободным, но еще мне чертовски страшно.

Оборачиваю тощую поролоновую подушку вокруг головы, чтобы закрыть уши. В обретенной тишине мой мозг наконец подчиняется утомленному телу, и я засыпаю.

Ровно в четыре тридцать ярко вспыхивают потолочные лампы, и сержант Гау широкими шагами входит в спальню.

– Подъем! – вопит он безо всяких вступлений. – Оправиться, умыться, одеться в сине-зеленое. Это такая одежда с пятнами. Если нужна помощь – обратитесь к ПП, раздел «УНИФОРМА, ПОЛЕВАЯ, ИНДИВИДУАЛЬНАЯ». Утренняя поверка в четыре пятьдесят пять, так что поживее.

Через двадцать минут мы уже одеты и стоим перед шкафчиками. Если сержант Гау и доволен тем, что мы готовы за пять минут до назначенного времени, он этого не показывает. В стене комнаты старшего инструктора есть окно, и я вижу – он прекрасно знает, что взвод построен и ожидает поверки, но все же не выходит к нам до тех пор, пока часы над входом не показывают ровно 4:55.