У большинства из нас семьи и дети. Кое у кого – внуки и, с божьей помощью, дождемся и правнуков. А в те времена, когда мы еще учились в школе и были маленькими, наивными детьми мы верили, что детей приносит аист. Хотя немного сомневались в достоверности этого факта и подозревали, что аист, между нами, не так уж и безгрешен.

Помню, словно это было вчера, как в третьем классе, в нашей религиозной школе учительница впервые посадила нас смешанными парами – мальчиков с девочками. Мы сидели, отодвинувшись как можно дальше друг от друга, краснея от стыда. Молчали и уходили в себя, маленькие и напуганные, словно живые мумии. Хотелось стать невидимкой или провалиться сквозь землю. И если бы в класс заглянул посторонний, он решил бы, что нашел потерянный город лилипутов, который почему-то покинули веселье и смех. Только вместо Гулливера была учительница Нурит. Перед бурей всегда бывает затишье. Затишье царило и в нашей стране, и в нашем классе.

Моей соседкой по парте была Эстер (Эвелин) Битон. Честно скажу, Эвелин, я не был такой уж находкой, но права выбора у нас не было, также как и права отказаться. Оставалось только смириться и сидеть с тем, с кем посадили.

Постепенно мы начали привыкать к новому положению дел. Сглатывая слюну, произносили первые отрывистые слова. Преодолевая стыд, начали обмениваться информацией, помогать друг другу. А потом вернулись смех и болтовня в несколько голосов. Учиться опять стало весело, и Шуламит опять скачет с парты на парту от переизбытка энергии, и весь класс радуется и ликует. Учительница Нурит опять взяла власть в свои руки, а вместе с ней и свой жезл. Кто болтал и мешал – сразу получал. Кто забыл и не учил – тоже получи!

Едва мы оправились от шока, как последовал новый удар, и раны от него затянутся еще не скоро. Начались продвинутые уроки естествознания, но учились мы теперь не по скелету – тому самому, которого приносили из кабинета директора по требованию учителя.

Разверзлись небеса, и мы начали изучать, откуда берутся дети, как они приходят в этот мир и что этому предшествует. О боги! Ни на каких аистах нам это не демонстрировали. И мы, наконец, поняли, что все учительницы, уходившие в декретный отпуск, отправлялись туда не по милости аистов, но при помощи других двуногих. Пока мы хихикали, смущенные объяснениями и картинками… пара назойливых вшей, которых тогда хватало, прямо на столе, без всякого стыда, у нас перед носом продемонстрировали на деле изучаемый материал. Вши плодились без помощи уроков и излишних объяснений учителя.

Учитель сельского хозяйства Ной, преуспевший в выращивании овощей, не придумал, что делать с этим урожаем.

Но бедные вши были обречены с того момента, как появилось окончательное решение в лице школьной медсестры, которая во время урока провела палочкой у нас по волосам и отправила домой мыть голову керосином и вычесывать вшей специальной расческой. Мы были спасены.

В те дни, на школьной скамье, мы осознали, что история с аистом – блеф. Хотя самые наивные и застенчивые не смогли смириться с законами природы и продолжали верить в аистов, отказываясь признавать страсть больших двуногих. Осенью и весной они все так же смотрели в небеса и, не отчаиваясь, ждали аистов, которые принесут им детей.

Менее наивные с бьющимся сердцем начали, краснея, добиваться дружбы девочек. Девочки, скромны и стеснительны, как и положено, делали вид, что не заинтересованы. Задирая нос, они давали понять, что так просто не дадутся, и отталкивали нас, хоть и не слишком настойчиво. Но мальчики – на то они и мальчики, чтобы настаивать. Ведь кто не рискует – не пьет шампанское. И ухаживания становились все более дерзкими и настойчивыми. Некоторые добивались своего, а некоторые удостаивались громкой пощечины. Хотя представительницам слабого пола это не слишком помогало.

И постепенно стены начали давать трещины. Крепости рушились, открывались сердца, души находили друг друга. И начали появляться юные, трогательные влюбленности. И стали возникать пары. Пары ходили, держась за руки, а над ними витало Божье благословение.

А бедняжка, которая поддалась на мои ухаживания, осталась одна. Потому что я, как перекати поле – ветер странствий и приключений у меня в крови. Тяга путешествий по дюнам Ашкелона и по всему миру была сильнее меня.

При любой возможности я выпрыгивал из окна класса и бежал к желтоватым дюнам. Я странствовал с ветром.

И хотя я провел с моим классом всего 4 года, всех моих одноклассников и учителей я нес в душе, куда бы ни поехал. Как гвоздем на скале, они были врезаны в мое сердце. Сейчас я понимаю, что как бы далеко и надолго ты не уехал, от себя не уедешь. Ты всегда остаешься с собой и с теми, кого любишь, кто живет в твоем сердце. Вы вместе навечно.

Конец сентября 1973. Учебный год начался. Мы учимся в третьем классе.

Уроки естествознания становятся все интереснее по мере того, как мы углубляемся в изучение организма человека и тайны его рождения.

Почти у каждого уже есть парень или девушка, а я все еще свободен и счастлив.

Природа – деревья, море и песок, к которым я сбегал с уроков, для меня и для таких же, как я, были лучшей компанией. Хоть мы и изучали строение человека, но еще не знали, что можно делать с нашим маленьким краником, кроме как мочиться дугой, чертить на песке или орать от боли, если нечаянно прищемил его молнией. Чертово изобретение эта молния!

Близился еврейский Новый год. В том году он выпал на 26 сентября, или на 4 элула по иудейскому календарю, который сдвигается каждый год и плавает между сентябрем и октябрем григорианского календаря.

Мы наслаждались праздником, принимали гостей, сами ходили в гости и отводили душу, наворачивая угощения. В школу мы вернулись на несколько дней, что между Новым годом и Судным днем. В классе было тихо и спокойно. Через пару дней нас ждали еще одни длинные каникулы. Сначала Судный день, потом Суккот… Так кому надо устраивать проблемы? Ничто не предвещало беды, и мы, ученики третьего класса школы «Йешурун», учились в свое удовольствие.

Никто ни в правительстве, ни в армии не предполагал и не знал, что прямо сейчас готовится массивная атака и вражеские страны копят силы, чтобы напасть на нас и уничтожить. А мы готовимся к Судному дню – самому святому празднику для евреев, который мы отмечаем 26-часовым постом.

Сам Судный день выпал на 6 октября 1973 года. И пока мы постимся, раскаиваемся, искупаем свои грехи и просим прощения в искренних молитвах, вскидываем руки и воздеваем глаза к небу, вражеские силы семи стран под предводительством Египта на юге и Сирии на севере уже подготовились и ждут сигнала, чтобы напасть на нас и уничтожить государство Израиль.

И вторглась миллионная армия солдат. Огромная армия, оснащенная самыми современными танками, артиллерией, авиацией. Противотанковые мины, РПГ и «Калашников» – лучшее оружие тех дней.

Мой папа, приехавший из Марокко, был тогда певчим в синагоге грузинских евреев, приезжавших в Израиль с 1971 года по призыву Голды Меир, тогдашнего премьер-министра Израиля. Во время визита к генеральному секретарю Советского Союза Леониду Брежневу она сказала: «Отпусти народ мой». И он приоткрыл железный занавес. И тогда в страну приехало большинство наших собратьев из Грузии, Осетии и еще немногие, кого выпустили из Советского Союза.

Судный день в тот год выпал на субботу. Мы с братом Яковом (он старше меня на полтора года) сидели в первом ряду, как и положено детям раввина, а папа стоял у молитвенной стойки перед синагогальным ковчегом и Торой в нем.

Рядом сидел пожилой грузин в большой круглой грузинской шапке, а справа от него – маленький сын, наш ровесник. И такие пары – отцы и сыновья, были рассеяны по всей синагоге.

Мальчик клевал носом и делал вид, что читает книгу, время от времени рассеянно перелистывая страницы молитвенника. Взглянув на него, отец обнаружил, что он держит молитвенник кое-как, и открыт он не на той странице. Недолго думая, он влепил своему сыну звонкую оплеуху, а потом подзатыльник. Мальчик очнулся ото сна. Так повторялось несколько раз. Его маленькая голова идеально подходила для оплеух. Вообще-то, если смотреть в профиль, голова у грузин в те годы была буквально создана для подзатыльников. Она у них была неестественно плоской сзади и казалась продолжением спины. Нам они напоминали леденцы на палочках, поэтому мы с братом называли их «леденцами».