— Сам знаю, — цыкнул гвардеец, — но временами я и в самом деле готов его убить — эта вечная манера никогда ничего не объяснять, во всём стараться видеть хорошее! Что хорошего в нашем походе? Мы в полном…. Половина армии в лёжку и нет лекарства. Дальше будет только хуже! И… и… И шёл бы ты отсюда со своими увещеваниями…

Вельскуд почувствовал, как в его груди снова назревает непонятная и необъяснимая ярость, желание крушить и ломать. Слова были о чём угодно, но не о том, что наболело.

— Ты до такой степени не веришь в наше предприятие?

— Верю! Всегда и всему верю! И катись отсюда!

— И покачусь! Вот только побеседую с тобой и сразу покачусь. Вельскуд, когда ты ругаешься с Герантом, ты временами напоминаешь ревнивую девицу…. Ты не влюблён, случайно?

— Ещё скажешь слово — зубы вышибу, — вскинулся Вельскуд. Глаза его налились кровью от сдерживаемого бешенства.

— Молчу, — терпеливо согласился Терамай, — не злись. Но я говорю вовсе не о том, что ты подумал. При слове «любовь» ты ведь подумал, — он хмыкнул, — про постельный режим. А я ведь имел ввиду вовсе не это.

— Конечно, хочешь узнать что-нибудь про любовь — спроси клирика. Они-то всё про это знают, — язвительно ввернул Вельскуд.

Обычно флегматичного Терамая было нелегко задеть, но не теперь. На бледном худощавом лице проступил едва заметный румянец, он судорожно выдохнул и встал, собираясь уйти. Однако был пойман за пояс и усажен обратно.

— Прости, — буркнул Вельскуд. — Что ты хотел сказать?

— Скотина ты! — уставившись в пол и пытаясь справиться с обидой, ответил Терамай.

— Сам знаю. Легче тебе от этого? Если бы я мог, то давно бы стал милым и пушистым.

— Никто от тебя не требует таких кардинальных изменений. Язвительный Вельскуд как острая приправа к кулинарному шедевру — без неё и еда не в радость — слишком пресно. Но любой остроты должно быть в меру. Вельскуд-грубиян, Вельскуд-хам, Вельскуд-драчун — это перебор. Я хотел сказать, что мы не просто так собрались в таком составе, не абы как двинулись на дракона — на всё это была воля Богини, всё это происходит с её согласия и допущения. И для всех очень важна тесная связь между нами — предводителями этого похода. Когда между вами происходит стычка — равновесие нарушается и шансов на победу становится меньше. И чем ближе логово, тем опаснее это. Ты разве не заметил, что первый же бой после очередной вашей ругани мы проводим поспешно и с большими потерями? Ты словно вымещаешь на солдатах свою злость, посылая их в заведомо провальный бой. Войско тает, люди ропщут. Герант — не подарок, но он пытается ладить с тобой в меру своих сил, а ты упёрся и ни с места.

— Ты что-то про любовь говорил….

— Говорил и говорю, что, может быть, пора признать, наконец, что этот человек важен для тебя и нужен тебе, как воздух, и перестать яриться всякий раз, когда ты не можешь что-то объяснить себе в его поведении или какая-то область остаётся вне твоего контроля? Герант — наш товарищ, ты либо веришь ему, либо уходишь. Но уходить уже поздно, значит, нужно верить.

— Выбор небольшой, — усмехнулся Вельскуд.

— Да. Небольшой. И ничего не поделаешь…

***

— Ну и как? — спросила Нарсиэль, выглянув из палатки, когда Терамай после разговора направлялся к себе.

— Никак, — устало ответил тот.

— У этих двоих переходный возраст, — пробурчал невидимый в густых сумерках Барнак. — И как они собираются разобраться с драконом, если друг с другом разобраться не могут?

Комментарий к К бою!

* притча найдена на просторах интернета

Осталось совсем чуть-чуть до конца.

========== Осколки ==========

«…Весь ужас нашего поведения, нашей реакции на случившееся открылся позже. Я думаю, что все мы, прожив свою жизнь и подбираясь к концу её, сожалеем лишь об одном — о том, что не сумели сохранить данное нам. Мы сами разрушили то, что нас связывало, и в конечном итоге мы все — нетерпимые и непонятливые — виновны в том, что случилось позже. Что бы я сделала, встретившись с Ним теперь? Попросила бы прощения. За всех. Он бы простил. Я уверена — он уже простил, и без моей просьбы, поскольку считал виновным себя».

Кассия «Мысли в шкатулке»

«Они… были друзьями, они останутся ими, что бы ни случилось с ними после. Когда два человека так врастают друг в друга, то попытки разделить их приведут к смерти обоих. Это и случилось… Почти»

Из воспоминаний Терамая, Рыцаря храма

***

Воздух полнится грохотом.

Неудержимый кашель наваливается на всех, он не даёт вздохнуть и оглядеться. Ничего не видно сквозь дым. Фиолетовый туман поднимается исподволь, окрашивая расползающийся по земле дым.

Перевёрнутый мир — где небо, где земля? Серые глыбы повсюду. Но вот шар из золотых перьев, рук и ног кубарем скатывается на землю, падает вниз и сознание отмечает точку отсчёта… Включаются звуки и вроде бы удается наконец вздохнуть. Обессиленный дракон пытается встать, опершись на руку — одну, вторая держит самоцвет, отнятый у чудовища. Попытка провалена — рука подламывается и Герант тяжело падает, не успевая отвернуть лицо, прямо на каменные осколки. Алая кровь сочится из прокушенной губы. Дракон пытается сложить крылья. Плечи дрожат от напряжения, тело судорожно сжимается в попытке завершить обращение. Не выходит.

Почему-то именно это движение, свидетельствующее о крайнем изнеможении, злит Вельскуда больше всего. На краешке сознания бьется мысль: «Он не может терять сил, он не должен быть измотан, ведь он — не человек! Как смеет он показывать своё бессилие! Лжец!»

Приметливый взгляд разведчика привычно расставляет точки, на которых потом будут построены выводы. Вельскуд видит, что глаза лучшего друга, бывшего лучшего друга, ещё несколько часов назад наполненные янтарным блеском и уверенностью, тусклы и безжизненны, золотые волосы похожи на солому. Мимолётно думается: «Как я мог восхищаться этим чудовищем ещё вчера? Как я мог не заметить очевидного? Это непонятное молчание и оговорки, которые теперь наполнены смыслом! Вельскуд, ты идиот! Худший из всех, потому что влюблённый». Вот всё и встало на свои места, всё стало понятно! Сердце гулко стукнуло и обрушилось даже не в пятки, а куда-то глубже к самым корням древних гор. Огромные часы громыхнули коваными стрелками и начали отсчитывать секунды его жизни в обратную сторону.

Этого не должно быть!

Он, не задумываясь, перерубит эту нить, которая связывала его с бывшим другом, оказавшимся лжецом и предателем. Нить не крепкая и больших трудов не доставит её разорвать, а самоцвет… Самоцвет попадёт к тому, кому он был нужен. Он, Вельскуд, — рыцарь Каллеона, и у него есть обязательства, и рыцарь Каллеона выполнит обещание. Подумать только, ещё вчера Вельскуд сомневался в правильности выбранного пути! Он — апостол, а у апостолов нет друзей, нет родных, нет и любимых. Есть лишь тот, кому они подчиняются и повинуются с радостью.

Но ведь многие и многие часы проведены вместе с Герантом — справедливость пытается пробиться сквозь туман обиды, детской обиды. Как забыть о них? Как забыть о радости, переполнявшей сердце от сознания, что ты не один? Всегда поддержка, всегда помощь, всегда понимание… Ведь и это — правда, и это было!

Бедное сознание скорчилось под гнётом выбора. Он не может решить, что важнее: то, чему он стал свидетелем сейчас, или то, что было раньше.

Какое-то смутное воспоминание, зыбкое видение прерывает чёрные мысли. Прозрачная, похожая на туман полуфигура поднимает руку в протестующем жесте и несмело улыбается бескровными губами. На голове её сверкает корона. Пышные волосы, укрытые лёгким шарфом, струятся по плечам. Мама? Богиня? Кто ты? Глаза её светятся молчаливой мольбой, словно она хочет напомнить о чём-то, рассказать что-то, но, лишённая голоса, может только смотреть и надеяться, что он поймёт и так. Не понял… Спрятался!

Лицо обращается к небу, и горло исторгает невиданное проклятие. Испуганная справедливость скрылась, отступила под натиском ярости. Бой — не время для справедливости. Прочь проклятое видение!