Слова эти произнёс молодой мужчина, который стоял, прислонившись к стволу дуба-исполина. У корней дерева, прячась от случайных взглядов с тропы, теплился костерок.Он ласково мерцал, потрескивая, посылал привет темнеющему небу.

— Ты думаешь, Чёрный дракон просыпается? — откликнулся приглушённый голос, обладательница которого сидела рядом с костром, время от времени зябко поводя плечами.

Это была замечательная красавица. Капюшон красного плаща, обнимавшего её плечи, был откинут, и ветер голу́бил точёное лицо: белокожее, с мягкими и чёткими, но как будто немного надменными чертами. Высокий, чистый лоб; прямой нос, который в иных землях принято называть греческим; плавная линия немного полноватых губ и копна светлых волос редкого в этих краях платинового цвета — завершали облик. Она сидела у костра, подобрав под себя ноги.

— Еще не сегодня, но скоро, — ответил мужчина. — Я чувствую невероятную мощь. Сильнее всех, с которыми нам пришлось встретиться до сих пор. Все осколки, которые мы запечатали, требовали огромных усилий. Теперь наших сил не хватит. Надо собирать союзников.

На вид ему можно было дать лет двадцать шесть или двадцать восемь. Был он невысок и очень строен. Волосы (при свете дня, должно быть, яркого солнечного цвета), собранные в хвост, как будто слегка светились в сумерках. Длинный плащ скрывал лёгкие доспехи. Ножны с длинным и по виду тяжёлым мечом лежали у костра.

Беседа текла плавно: двое не таились, но и не кричали. И все же с расстояния шести – восьми шагов их вряд ли кто-нибудь услышал бы. Наверное, никто даже и не заметил бы усталых путников, отдыхающих в тени большого дерева. Они выбрали надёжное убежище. Потому и костерок был мал и таился среди больших узловатых корней, напоминающих хорошие брёвна.

— Зачем? Неужели мы не справимся без всех этих клириков и волшебниц, которые грызутся друг с другом из-за пустяков, даже не осознавая, что говорят на одном языке, одними словами и одно и то же ставят друг другу в вину? Временами мне хочется взять и разнести всё одним взмахом — настолько глупыми представляются мне все люди. Да и эльфы не лучше — сколько веков прошло, а они, так же как и люди, не могут простить своим прежним союзникам ошибок прошлого. Право, Герант, мы справимся сами. В конце концов — это наш долг, наша миссия, наша жизнь — если угодно.

— Нет, Аргента, на этот раз не справимся. Моих сил недостаточно, а тебе нужно охранять Монолит.

Над Безлунной тропой сгущались сумерки. Отмахнувшись от назойливого мотылька, Герант подошел к костру; расстегнул пояс с ножнами, в которых прятался короткий кинжал; отложил его в сторону; присел на толстом узловатом древесном корне, опёрся спиной о ствол и устало вытянул ноги. Маленький костерок едва освещал нижние ветви большого, в три обхвата дуба. Такие деревья редко встречались даже в эльфийских краях. Густая листва покрывала широко раскинувшиеся ветви. Огромным непроглядным шатром накрывали они поляну, дарили прохладу в жару и давали защиту в непогоду. Под кроной нашлось место мелким полевым цветам и душистому разнотравью. Золотистые искры беспечно плясали над костром и улетали в небо. Лес затихал.

— Люблю я Безлунную тропу, — задумчиво произнес Герант. — Всё же эльфы мастера давать названия. Вот ведь ни за что не догадаешься, почему это место так названо…

Аргента хмыкнула.

— Ты не дослушала, — покосившись на нее, продолжил он, — я хотел сказать — не поймёшь, пока не окажешься здесь ночью…

— Ну да, кто ж догадается, что ночью здесь темно и луны не видно, — заметила Аргента.

— Я встретился с Джакарой, — помолчав, сказал Герант.

–?!.. — Аргента задохнулась от удивления. — И ты ничего мне не сказал?

— Я хотел предложить ей союз, — словно не замечая, как помертвело её лицо, добавил Герант.

— Ты с ума сошел! Как ты мог отправиться к ней один! — Аргента сжала кулаки так, что ногти впились в кожу и выступили капельки крови.

Герант глянул на рассердившуюся сестру и, придвинувшись ближе, взял её судорожно стиснутые руки, осторожно распрямил пальцы, погладил ладошки. Аргента глянула в ответ. Глаза её были полны печали и беспокойства.

— Аргента, не сердись, — тихо и примирительно сказал он. — Джакара — один из тысячи фрагментов, проснувшийся раньше, чем мы до него добрались. И с этим ничего не сделаешь. Наше счастье, что у неё нет разрушительных целей. Это хорошо, потому что удалить самоцвет, не уничтожив его носителя, нельзя. Сейчас она больше интересуется пустынными кораблями. Устраивает песчаные бури и танцует на барханах, и её не волнуют наши заботы. Джакара не представляет большой угрозы, но вполне может быть, что когда-нибудь нам придется с ней сразиться, — печально закончил Герант. — А может быть, она, как и Иона, пробудилась раньше для каких-то неведомых нам целей. Путь её знает только Богиня.

Голова его поникла, он о чём-то задумался.

— Ты поступил безрассудно и опрометчиво, – сердито заметила Аргента. — Никто не знает размер её силы и кому сейчас она служит.

— Это-то как раз я могу сказать более или менее точно: служит она сейчас себе. И живёт для своего удовольствия.

Аргента недоверчиво качнула головой. В глазах её цвета серебра восхищение и любовь мешались с грустью. И непонятно было — чего же больше. Она считала своего брата слишком мягким, слишком прямым, слишком… отзывчивым. Очень много этого «слишком» она могла поставить ему в вину, но не ставила.

Герант знал об этом.

Его поступки действительно иногда были безоглядные, но никогда — бессмысленные. Аргента с уверенностью не могла обвинить его в безрассудстве. То, что она произнесла это слово, это был даже не упрёк — так, сожаление, и не более того.

Находясь рядом с ней, Герант все время чувствовал её напряжение. Она всё время чего-то ожидала, чего-то опасалась — то ли того, что не успеет помочь, если вдруг потребуется; то ли того, что её просто не позовут на помощь. Она понимала — не позовут. Не потому, что не доверяют, а потому, что боятся за неё и жалеют. Ни от кого она не терпела жалости, никогда. А перед Герантом склонялась, как слабый тростник. Никто бы не поверил, что стремительная, сильная и уверенная воительница способна на такую слабость. Да и некому было верить.

Другое дело — Герант. Он быстро и охотно знакомился, легко находил общий язык со всеми, кого встречал на своём пути. Было ли причиной тому его неизменное дружелюбие или, возможно, круглое и немного наивное лицо располагало к себе всякого, кто встречался с ним? Герант охотно помогал, если видел, что в его помощи действительно нуждаются. Он просто не умел иначе.

— Мои поступки продиктованы необходимостью. Я уже сказал — у нас с тобой не хватит сил, нужно искать союзников. Иона мал и слаб, он нам не помощник…

— Не говори мне о нём, — сердито вскинулась Аргента. — Любое порождение дракона Хаоса мне ненавистно. Это из-за его безумия равновесие в мире было нарушено!

— Аргента, — Герант поморщился. — Зачем эта ненависть? Иона ведь не виноват в том, откуда произошёл. У него даже самоцвета нет, а он вынужден отвечать за всё и перед всеми. И потом, Аргента, я не могу объяснить тебе, что такое помнить всё, понимать всё, желать и не иметь возможности что-либо исправить…

В этих словах ярко блеснула другая сторона её брата.

С другим Герантом мало кто был знаком — только она. У этого Геранта бывало очень усталое лицо и невозможно печальные глаза, он часто сидел тихо в стороне и думал о чём-то, что его явно не радовало. Он редко делился своими горестями. Но Аргента понимала его и без слов. В такие минуты куда-то пропадала её язвительность, острые слова запирались в самый дальний сундук. Она садилась рядом и тихо сидела или, пытаясь растормошить робкими шутками, ожидала, когда он очнётся от своих дум, посмотрит с обычной ласковой улыбкой, щёлкнет по носу. И в этот момент суровая и властная воительница чувствовала себя маленькой девочкой, получившей желанную игрушку. В такие мгновения он казался намного старше, хотя проснулись они почти одновременно.