– Ты уже закончила переговоры с королевой Джамиллей? – поинтересовалась Сола, и по ее тону каждому стало бы ясно, что лично она невысокого мнения об этих встречах.

Падме бросила косой взгляд на соседку и снова стала смотреть за возней Риоо и Пухи, маленьких дочерей Солы.

– Всего одна встреча, – проговорила она. – Королева должна была передать некоторую информацию.

– О проекте создания армии, – добавила Сола.

Падме не стала подтверждать очевидное. Уже несколько лет военный проект был притчей во языцех и темой для жарких дебатов в Сенате. А она-то, наивная, считала, что то давнее выступление перед сенаторами – еще в статусе королевы – было самым трудным.

– В Республике так шумят и галдят, что едва ли сенатор Амидала сумеет все уладить, – пренебрежительно заметила Сола.

Падме опять повернулась к сестре, удивленная нотой сарказма.

– Разве не это занимает твое время?

– Я пытаюсь этим заняться, – поправила Падме.

– Вы все пытаетесь этим заниматься.

– Ты что хочешь сказать? – Падме в затруднении нахмурила брови – В конце концов, я же сенатор.

– Сначала королева, потом сенатор, и кто знает, сколько постов впереди, – Сола сорвала цветок и бросила им в детей.

Некоторое время она наблюдала, как Риоо таскает Пуху за волосы, потом прикрикнула на дочерей.

– Ты так говоришь, будто тебе противно, – сказала Падме. – Как будто говоришь о… о скверных вещах.

– О великих вещах, – со смешком поправила ее Сола. – Если все делать во благо.

– Ну, а этим что ты хочешь сказать?

Сола пожала плечами, как будто не была уверена, стоило ли вообще заводить разговор.

– По-моему, ты сама себя убедила, что незаменима. Что без тебя ничего не должно происходить.

– Сол!

– Но это так, – настаивала сестра. – Ты отдаешь, отдаешь, отдаешь, отдаешь… Никогда не возникал соблазн взять? Хотя бы немножко?

Падме неуверенно улыбнулась:

– Что взять-то?

Сола не отрывала взгляда от дочерей.

– Посмотри на них, – предложила она. – Я вижу, как блестят твои глаза, когда ты смотришь на моих детей. Я знаю, как ты их любишь.

– Конечно, люблю!

– А своих собственных не хочешь завести? – вопрос проскользнул как бы между прочим. – Собственную семью? Мне кажется, пора.

Падме выпрямилась.

– Я… – она замолчала и попробовала еще раз. – Я… я… знаешь, я сейчас работаю над одним важным делом. Правда, очень-очень важным.

– А после того, как ты сделаешь свое очень-очень важное дело, отыщешь другое, на этот раз очень-очень-очень важное, так? И так же пламенно будешь верить в него. Дело будет касаться Республики и правительства, но вряд ли будет касаться тебя.

– Как ты можешь?!

– Я говорю правду, и ты это знаешь. Когда ты сможешь сделать что-нибудь для себя?

– Я делаю!

– Ты знаешь, о чем я.

Падме с вымученной улыбкой покачала головой. Смотреть на Риоо и Пуху было веселее и легче, чем задумываться над словами старшей сестры.

– Разве жизнь определяется только детьми? – спросила она.

– Вовсе нет, – отмахнулась Сола. – Только все не так. Точнее, не совсем так. Я говорю в широком смысле, сестренка. Ты все свое время тратишь на чужие проблемы, на диспуты, на неурядицы целых планет, обсуждаешь, действительно ли некая торговая гильдия честно ведет дела в той пли иной системе. Ты все силы тратишь на то, чтобы сделать жизнь других лучше.

– Да что в этом плохого?

– А как же твоя жизнь? – голос Солы вдруг стал серьезным. – А как же сама Падме? Никогда не хотела сделать лучше собственную жизнь? Помощь другим приносит тебе удовольствие, это я знаю. Это видно. Ну, а все же ты сама? Ты таешь, что такое любовь, сестричка? А как продолжается мир в детях? Приходила ли тебе хоть однажды мысль об этом? Не пробовала ли ты приостановиться и подумать: что хорошего ты принесешь миру своим незнанием, непониманием, бедностью чувств? Вдруг жизнь твоя недостаточно полна?

Падме хотела резко ответить, что ее жизнь и без того полнее некуда, но прикусила язык. Она смотрела, как ее племянницы возятся на заднем дворе, как они чуть ли не на атомы разбирают бедолагу астродроида, и думала, что слова сестры странным и непонятным образом породили беспокойство, разрушающее спокойствие и уверенность ее личного предназначения.

И впервые за много дней Падме думала не об ответственности и не о голосовании, а слова «Проект создания армии» не могли заглушить хохота девочек.

– Слишком близко, – сумрачно сказал Оуэн отцу, пока они обходили ограду фермы.

Надо было проверить, не повредил ли ее недавний ураган. Оуэн подумал, что мать наверняка сказала бы по-другому. Шми предпочла бы сказать так: «не нашалил ли…» Оуэн любил мачеху, но иногда ее манера говорить смущала его. Он чувствовал себя деревенским увальнем рядом с городской красавицей. Молодой человек солидно покачал головой. Все Ларсы сумасшедшие. Отец привел в дом женщину из города, и он сам, Оуэн, собирается предложить Беру стать хозяйкой в их будущем доме.

Его мысли прервал громкий дикий рев. Уже во второй раз, и теперь – гораздо ближе.

Оуэн озадаченно посмотрел на отца. Оба они знали, что банты не разгуливают в их краях сами по себе. Травы в окрестностях одинокой водосборной фермы немного, пастись негде. Но их рев трудно перепутать, да и с кем тут их путать, на пустынной планете? Значит, это не стадо диких бант, а в таком случае… Молодой человек поежился.

– Почему так близко к фермам? – спросил он.

– Мы давно ничего не делали, – откликнулся отец. – Если дать дикому зверю бегать на свободе, он со временем забывает урок.

Оуэн скептически наморщил нос и получил от отца подзатыльник.

– Тускенам постоянно приходится давать уроки хорошего поведения, – сказал Клигг Ларс. – Собираешь народ, выслеживаешь и убиваешь. Те, кто убежит, хорошо запомнит, где находятся границы. Тускены, они точно дикие звери, часто просят твердой руки.

Оуэн не отвечал. Он просто чесал в затылке

– Видишь, как давно им преподавали хорошую трепку? – фыркнул отец. – Ты даже и не помнишь. В этом-то и проблема!

Банта взревел снова.

Клигг оскалился, глядя из-под руки в направлении звука. Звезд на небе было много, да и одно из солнц-близнецов, отстав от товарки, оставило на горизонте быстро гаснущее зарево, но все равно едва ли Ларс что-нибудь разглядел в ночи.

– Пусть Беру побудет у нас, – Клигг махнул рукой и зашагал в сторону дома; ноги утопали в сухом песке по щиколотку.

Оуэн отвлеченно подумал, что неплохо бы разгрести мусор, который принес ураган, и заторопился следом за отцом.

– Вы оба оставайтесь внутри периметра, – наставлял его Клигг. – И держите ружья под рукой.

Оуэн послушно кивнул. Как раз когда они оба добрались до двери, ветер вновь принес тоскливый низкий вопль. Совсем рядом.

– Что стряслось?

Шми задала вопрос, как только мужчины вошли в дом. Должно быть, тоже слышала рев банты. Но Клигг Ларс лишь улыбнулся в ответ.

– Просто песок, – сказал он, – засыпал в нескольких местах сенсоры, выкапывал их, устал…

Он поспешно ретировался к умывальнику.

– Клигг…

Беру смотрела только на Оуэна, но выражение ее круглого лица было такое же тревожное, как и у Шми.

– Что стряслось? – голос ее был эхом голоса Шми

– Да ничего! Правда, совсем ничего…

Но Беру – не Шми, ее словами не успокоишь. Она просто встала у Оуэна на пути, уперев кулаки в бедра.

– Просто возвращается буря, – солгал Клигг от умывальника – Далеко. Может, еще пройдет стороной.

– Далеко, но все же засыпало сенсоры, – уточнила Шми.

Оуэн попытался проскользнуть мимо Беру, но девушка крепко взяла его за руку, развернув к себе лицом. Оуэн приуныл. Он никогда не умел врать, глядя Беру прямо в глаза. Если честно, у него и в других случаях плохо получалось. Он услышал, как отец прочищает горло.

– Это первый порыв ветра, – сказал Оуэн. – Но я думаю, эта буря будет не такой сильной, как считает отец.