***

Покинув Ждана, Волот с Баровитом направились к реке, желая смыть с себя кузничный жар. Зорька крутил в руке кривую подкову, соглашаясь с хохочущим другом в том, что кузнечное ремесло не под силу могучему витязю Ждану Аланьевичу.

__________________________________________________________________

Хвостовик* – маленький оконечник стрелы. Он удерживает стрелу на тетиве во время натяжения.

Сакс* – это однолезвийное рубяще-колющее оружие с прямым клинком, длина которого не превышает 72 см.

Бер оживлённо рассказывал о тоскливом взгляде кузнеца Миколы, коему насильно навязали нерадивого ученика, но поднявшись на холм, застыл как вкопанный. Баровит в один прыжок поравнялся с ним и увидел, как Радмила, вскочив на поручень моста, стреляет в бегущих от неё осман, как Умила выпрыгивает из реки и пускается в погоню. Недолго думая, витязи бросились на подмогу. Но волнения оказались напрасными, их боевые подруги управились сами и теперь оставалось только решить как доставить языков в лагерь. Волот подлетел к Радмиле, нагнувшись, заглянул в чёрные глаза османца.

– Ну, как тебе зоркие очи Радмилы Игоревны? – усмехнулся витязь, оглядев раненую ногу лазутчика. – Малость ниже, да ты бы сейчас на пути к предкам был, а так, токмо ходить не можешь. Ну, соколица, не нарадуюсь на тебя.

– Благодарствую, Бер, – улыбнулась лучница, не ослабляя хватки, – слова твои ласкают слух мой. Теперича довести его до батыя надобно, да то уж твоя забота.

Сняв с ножен верёвку, Умила завела руки пленника за спину, накладывая путы. Боковым зрением приметив знакомую фигуру, не отрываясь от своего занятия, заговорила:

– Баровит, я его оглушила малость. Ты его на рамена* закинь да пойдём.

Но витязь молчал, оставаясь на месте. Глаза округлились, сердце бешено стучало, разгоняя жар по венам. То, что предстало перед ним, ввело Баровита в оцепенение. По длинным прядям скатывались крошечные бусины, поблёскивая в солнечном свете. Они скользили по румяным щекам к шее, дрожали на пульсирующей под белой кожей венке, впитывались льняным полотном. Мокрая ткань предательски являла каждую линию девичьего тела, обнимала упругую грудь, касалась осиной талии, обтягивала покатые бёдра. Из-за распоротого шва выглядывала обнажённая стройная ножка, прижимающая османца к земле. Закончив с путами, Умила выпрямилась, представ перед витязем во всей красе. Баровит понимал, что она что-то ему говорит, но слов не разбирал. Мысль о том, что эта девушка, сама того не зная, всячески изводит его и скоро сведёт с ума, всё сильнее укоренялась в сознании.

– Баровит! – крикнула Умила. – Эй, Зорька!

– А? – вырвался из ступора витязь.

– Я говорю, тебе нести его придётся. Без сознания он, – повторила омуженка.

__________________________________________________________________

Рамена* – плечи.

– М-да, – пробурчал Зорька.

– Бери его, идём к батыю, – настаивала девушка.

Витязь подошёл к ней, нахмурившись, процедил:

– Я пойду к батыю, а ты иди, оденься.

Умила смутилась, оглядев себя, зашлась краской. Развернувшись, стремительно направилась к реке. Легче старшему дружиннику не стало, вид сзади был столь же пленителен, открывая стройный стан.

За спиной послышались стоны, обернувшись, Зорька увидел, как его друг ведёт скрученного в три погибели, хромающего пленника. Рядом вышагивала Радмила в одной рубахе, пусть и сухой, но с оголёнными бёдрами.

– Вот скажи, Волот, – возмутился Баровит, – отчего твой османец сам идёт, а мой в отрубе?

– То с Умилы спрашивай, – широко улыбнулся Бер.

– Надобно их побыстрее Ждану доставить, – вклинилась лучница, упираясь руками в спину Волота, – идём.

– Ты идёшь за Умилой да одеваешься, – строго сказал Баровит, – хватит вам ляжками светить.

– Так коли есть чем светить, – насупилась девушка.

– Прав Баровит, Радмилушка, – вступился Бер, – мужики давно уж женской ласки не видали, пожалей их, не лезь на рожон.

Фыркнув, лучница неспешно направилась к подруге. Зорька закинул на плечо обмякшего османца, взглянул на переплывающую речушку Умилу. Сведённые брови друга и сжатые добела губы не скрылись от пристального взора Волота. Он ждал рвущихся слов, опасений или терзаний, но старший дружинник молча зашагал к мосту, Бер покорно последовал за ним.

– Ты чего злой такой? – прищурился он.

– Сестру свою видел? – пробурчал Зорька, ступив на мост.

– Ну, краем ока, – ответил воин, пропуская перед собой стонущего пленника. – А что не так?

– В одной мокрой рубахе красуется, к нашим так собралась.

– Понятно, – ухмыльнулся Волот. – А с чего злой-то? Умилка у меня красавица. Чего тебе не понравилось?

– Да в том-то дело, что всё понравилось, – Баровит резко повернулся к другу, отчего его пленник налетел головой на поручень, издав глухой стук.

– Эй, ты полегче! Мёртвый-то он Ждану ничего не расскажет, – рассмеялся Бер. – Может, тебе в речке холодной искупнуться? Я тебя подожду.

– Да ну тебя, – махнул рукой Баровит и зашагал к лагерю, – как скажешь чего. Что мне, пятнадцать лет что ли?

– Да в том-то дело, что не пятнадцать, – хохотал друг, выворачивая пленнику руку. – В твои лета уж чадо в люльке кричать должно.

– В мои лета? – возмутился витязь. – Ты меня всего-то на одно лето младше.

– Да младше же, – не унимался Волот.

– А про чадо, то у сестры своей спрашивай, – бурчал Зорька.

Бер смеялся над другом всю дорогу, а когда в лагерь и омуженки вернулись, приступ смеха возобновился, вгоняя в краску сестру.

Старый друг

Разноцветные бабочки, порхали над широкими лугами, купаясь в ласковых лучах Ярилы. Прохладный ветерок подхватывал тонкие крылышки, удерживая нежнейшие лоскуточки робким дыханием. Моложавый эйлет*, бросившись в распростёртые объятия Тары, укрыл девичьи плечи бархатом трав, возложил на её светлую голову пёстрый венок благоухающих цветов. Улыбнулась красавица, завела песнь, что разлилась по округе трелью лесных птиц, шелестом листвы, шёпотом моря, эхом, разбивающимся о могучие спины гор.

На маленькой ладони Богини, под тенью вековых ветвей укрылись воины катайской дружины. Ждан склонился над чернявым пленником, его голубые глаза, казалось, проникали в самую душу османца. Мир терял очертания, проваливаясь во мрак, липкая тьма трясиной затягивала сознание пленника. Тело немело, отказывалось слушаться. Ничего не было вокруг, даже голубые глаза мучителя поглотила ненасытная бездна. Ничего не было, лишь тихий, впивающийся в сознание голос.

__________________________________________________________________

Эйлет* – месяц Посева и Наречения в Двевнеславянском календаре, начинался 11 – 14 апреля по Григорианскому календарю.

Он говорил на родной речи пленника, слегка коверкая слова, и противиться ему не было сил. Малейшая ложь отзывалась нестерпимой болью, картины прошлого стаей птиц устремлялись в этот непонятный, пугающий мрак. Османец рассказывал обо всём, что знал, был готов выполнить любую волю голоса, лишь бы закончить эту пытку.

Зажмурившись, Ждан потянулся к ведру с водой. Зачерпнув немного, растёр по лицу прохладную влагу. Медленно открыв глаза, выпрямился во весь рост, повернулся к воеводе.

– Этот сказал, что Кырым три отряда осаждают, уж две недели*.

– А тот, что сказал тебе? – прищурился Демир, кивнув в сторону раненого пленника, свернувшегося калачиком у дерева.

– Ещё два отряда, правда поменьше, в лесу укрылись, на нас засаду готовят.

– Подумать мне надобно, – нахмурился воевода. – Коли с них взять боле нечего, то отправь их к предкам.

Ждан кивнул батыю, посмотрев на пленников, подал двум соратникам знак. Подняв осман, воины потащили их в глубь леса, приближая печальный конец. Ждан провёл рукой по бороде, прокручивая в памяти полученные от языков сведения. Не видел он в душах пленников лжи, всё что знали открыли. Вот только знали они немного, а на поимку других времени не было. В раздумьях витязь подошёл к сидящим у костра друзьям, огненные глаза лучницы смотрели на него с нескрываемым любопытством.