Вернувшись через полчаса на верхнюю палубу, он не застал на месте у орудий ни одного своего матроса, только фельдфебель одиноко обходил орудия, подбирая валявшуюся рядом ветошь и отодвигая банки со смазкой и шаровой краской, чтобы никто их случайно не опрокинул.

– Проскуренко, это как понимать? – спросил его Владимир. – Где все?

– Митинг, господин мичман.

– Какой, к чёртовой матери, митинг?! Орудия я буду чистить?! Кто позволил артиллерийской команде уйти?!

– А они теперь, господин мичман, никого не спрашивают. Дело революции на первом месте. Там какой-то очередной оратор приехал из Петрограда, вот все и помчались слушать.

До крайности возмущённый, Владимир спустился в свою каюту. Часа через полтора он услышал доносившиеся в открытый иллюминатор голоса – матросы возвращались из города. Он быстро вышел на палубу, снова застал там Проскуренко, коротко приказал ему:

– Артиллерийской команде построение на баке.

– Есть! – ответил тот без всякого воодушевления в голосе, встал у трапа, приготовившись «выдёргивать» из возвращавшейся толпы артиллеристов.

Когда они построились, вернее, изобразили строй, Владимир подошёл к ним.

– Кто позволил вам покинуть корабль? – крикнул он.

После непродолжительного молчания ему ответил кто-то из второй шеренги.

– А вы, господин мичман, не слишком-то горло рвите. Не то нынче время.

– Кто это сказал? – спросил Владимир, едва сдерживаясь, глядя в лица матросов, в которых читалось лишь показное пренебрежение.

– Ну, я, – с ухмылкой отозвался невысокий, но крепкий матрос: форменка туго обтягивала его широкую грудь, чуть покатые плечи.

– Представьтесь по форме!

– Старший матрос Антипов, – продолжал ухмыляться матрос, обнажив щербину.

– Старший матрос Антипов! – громко обратился Владимир и через несколько секунд ответной тишины сказал: – Военнослужащий, услышав свою фамилию, обязан ответить: «Я!». Или для вас нужно организовать повторный курс молодого матроса?!

Улыбки матросов стёрлись. Они без шуток растерялись, не могли понять, с какого дуба свалился их новый командир: то ли бесстрашный настолько, что не дорожит жизнью, то ли больной на голову – неужели не понимает, с кем и как говорит.

– Старший матрос Антипов!

– Я.

– Выйти из строя! – приказал Владимир.

– Есть! – помолчав, выдавил матрос и, вразвалку выйдя на два шага из строя, развернулся к нему лицом.

– Должность?

– Заряжающий носового 102-миллиметрового орудия.

– Количество и глубина нарезов ствола орудия?

Антипов взглянул на своих товарищей.

– Ну?!

– Около двадцати… – ответил он негромко.

– Двадцать четыре с углублением 1.02 миллиметра. Тип затвора?

– Клиновый… с полуавтоматикой…

– Клиновый, горизонтально-скользящий, полуавтоматический, – Владимир взглянул на Антипова. – Максимальная дальность стрельбы фугасным снарядом при угле возвышения тридцать градусов?

Матрос молчал.

– Что-то всё мимо, Антипов. Засиделись вы здесь, видимо, без дела! – повысил голос Владимир и обвёл взглядом матросов. – Если ваши знания в теории революции так же сильны, как в специальности, то мне грустно за вас – исход будет печальным. Что вам власть дать, что медведю гранату вручить – всё одно.

– А ты революцию не трогай, – процедил угрожающе правофланговый матрос. – Не то опять февраль вспомните…

Владимир пристально посмотрел на него, обвёл взглядом строй.

– Я не политик, – сказал он, глядя в лица матросов, – но как офицера меня не упрекнёт никто, ни вы, ни командование! Вы можете прямо сейчас выбросить меня за борт, но я не позволю вам превратиться в шайку пиратов и прикрываться именем революции. – Он снова посмотрел на каждого матроса, но то же отчуждение и взгляд мимо были ему ответом. – Приказываю продолжить уход за орудиями! Проскуренко, организовать работы!

– Слушаюсь! – глухо отозвался фельдфебель.

Владимир повернулся к Антипову.

– А тебя до отбоя жду для доклада тактико-технических характеристик орудия. Разойтись по местам проведения работ!

– Разойдись, чего застыли-то! – повторил Проскуренко, но совсем не так властно и угрожающе, как это бывало всегда, теперь приходилось выбирать слова.

Несколько секунд матросы не трогались с места, потом, о чём-то негромко посовещавшись, всё же побрели к орудиям, иногда оглядываясь на Владимира, стоявшего у леера, сцепившего руки за спиной. Убедившись, что работы возобновились, он отвернулся к воде, усмиряя злобу.

– Лихо, – услышал он и обернулся.

Позади него стоял минёр, лейтенант Рюхин. Глаза его, за круглыми стёклами очков, смеялись.

– Стал случайным свидетелем вашего монолога, – он протянул Владимиру раскрытый портсигар.

– Благодарю, – сказал Владимир, наклоняясь к поднесённой спичке, пальцы его ещё била мелкая дрожь.

– Лихо, но не осмотрительно, – продолжил Рюхин, выпуская дым кверху. – Честно говоря, удивлён, как вообще этот разговор для вас благополучно закончился: в феврале ваши артиллеристы самыми активными были, и судовой комитет наполовину из них состоит, имейте это в виду: могут вашу кандидатуру на обсуждение вынести, согласно новой организации.

– Пускай выносят. По мне лучше сразу точки над «i» расставить. По крайней мере, теперь они знают, чего от меня ждать.

– Как говорила моя бабушка: молодо-зелено, – многозначительно улыбнулся минёр.

Собрание судового комитета состоялось на следующий день, после обеда. Владимир не сомневался, что главным поводом для него послужил недавний утренний инцидент и, услышав объявленную по кораблю команду: «Судовому комитету прибыть в кубрик кочегарной команды!» – не откладывая читаемой книги (он никогда не спал во время «адмиральского часа», вообще не мог спать днём, поэтому всегда занимал своё свободное время другими способами), стал ждать продолжения начавшегося действа.

Долго ждать не пришлось: вскоре после прозвучавшей команды дверь каюты без стука открылась, в проёме появилась чубатая голова в бескозырке, с нескрываемым злорадством произнёсшая:

– Вас вызывают на собрание судового комитета.

Владимир вложил в книгу закладку, закрыл её, аккуратно положил на край стола и, повернувшись к матросу, глядя ему в переносицу, медленно проговорил:

– Вызывать меня куда-либо на корабле может только командир или старший офицер. Ты, вероятно, хотел сказать: «Приглашают на собрание…»

– Хм, – глупо усмехнулся матрос, не найдясь, что ответить: этот чудак-офицер был действительно забавным.

– Сейчас приду, – Владимир встал, не спеша застегнул верхние пуговицы кителя, мысленно готовясь к новой моральной схватке, а может, и не только моральной… «Ну, пусть рискнут – хотя бы одного, но с собой заберу…» – решил он, надевая фуражку.

Он спустился в матросскую палубу, вошёл в кубрик, в котором уже стало душно от набившихся сверх рассчитанной вместимости помещения людей – зрителей: ради такого развлечения, как оказалось, многие пожертвовали послеобеденным сном. Владимир сразу почувствовал на себе любопытные, изучающие взгляды матросов из других подразделений: вот он что за фрукт, оказывается… По этим же взглядам понял, что его ждали даже с нетерпением.

Владимир скромно встал в стороне, у рундуков.

Лейтенант Грузнов, занявший место председателя комитета в середине стола, несколько раз постучал по столешнице своей массивной металлической зажигалкой, желая прекратить шум. И, когда голоса затихли, спросил:

– Секретарь, готов?

– Готов, – ответил матрос-секретарь, положив перед собой лист бумаги для ведения протокола и слюнявя карандаш.

– Итак, товарищи, по какому вопросу собрание? – штурман раскрыл блокнот для записи пометок.

– Поведение мичмана Препятина.

Грузнов растерянно скользнул взглядом по лицам собравшихся: вопрос застал его врасплох, оказался щекотливым, а он как-то совсем и не ожидал такой темы в повестке собрания. Уже как будто прорисовалась за последние дни некая повседневная стабильность (не без его, Грузнова, труда), позволяющая сохранять нейтралитет между офицерами и матросами и поддерживать хотя бы видимое благополучие.