– Не бросай меня. Ты мне очень нужна.

Красивое признание. Быть нужной – смысл жизни многих женщин, но услышать такое от человека, который ничего о тебе не знает? Услышать: «Не бросай меня!», когда ещё нет никаких отношений? Это было приятно, странно, это потешило самолюбие, но не задело душу и напрягло. Дима разлил вино и поднял тост за дочерей. Выпили, закусили шоколадом, у Димы развязался язык, он начал рассказывать о своем детстве, о патологически жадном отце, который после смерти матери держал его впроголодь. Это был уже не задушевный, а пьяный разговор. Видимо, он долго испытывал эмоциональный голод, а сейчас расслабился, найдя хорошую слушательницу. Яна дрожала от холода и пронзившего её возбуждения и, поняв, что пригласить её в кафе ему не за что, сказала:

– Я хочу домой, я продрогла до костей.

– Ладно, давай допьем и пойдем.

По дороге домой Дима много рассказывал о себе. Яна слушала молча и потому, что от холода зуб на зуб не попадал, и потому, что понимала, что ему просто надо выговориться. Время от времени он останавливался, перегораживая ей дорогу, и спрашивал:

– Ты меня понимаешь?

– Понимаю, – отвечала она и тогда он благодарно её целовал.

Эти моменты были прекрасны, но вот что странно: они не затмевали того, что ей мешало, её физические ощущения не перечеркивали того, что она понимала. В ней жило какое-то предчувствие и оно было глубже и серьезнее, чем вонючие сигареты, полиэтиленовый пакет и дешёвое вино. Яна вспомнила, что похожее чувство она испытывала от образа Алексея Каренина: вроде во всем положительный герой, а вызывает отторжение, если даже не отвращение.

Наконец, они дошли до её дома. Яна посмотрела на свои окна, в которых горел свет, и сказала:

– Извини, Дима, домой не приглашу, дочка дома.

– Эк! Дай мне свой номер, пожалуйста, я позвоню завтра.

Она продиктовала, он ввел номер в память телефона, хотел ещё раз её поцеловать, но Яна выставила вперед руку и мягко сказала:

– Не здесь. Спокойной ночи! Я ужасно замерзла.

– Ты никогда не оставалась у моря допоздна и на звонки не отвечаешь. Я уже начала беспокоиться, – сказала дочка, когда Яна дрожащей рукой открыла дверь.

– Ты не поверишь: я была на свидании.

– Обана! Прогресс! Моя мама вышла в люди! И как оно?

– Пока не разобрала. Замерзла, как цуцик, – ушла от ответа Яна, – сваргань мне чайку с лимоном, пока я в ванне погреюсь.

Яна включила обогреватель, пустила в ванну горячую воду, капнула в нее лавандового масла, разделась и блаженно улеглась. Она закрыла глаза и стала вспоминать, стараясь ничего не анализировать, а лишь прислушиваться к ощущениям. Были два приятных момента: его разговоры о дочке и его поцелуи. Первый грел душу, второй будоражил тело, но обобщенное впечатление не складывалось. Ни первое, ни второе не затмевало то неуловимое, что мешало, как ресничка, попавшая в глаз, и всё же и первое, и второе тянуло её к Диме.

А Дима, попрощавшись с Яной, стрельнул у прохожего сигарету (у самого уже не было денег даже на дешевые, поэтому он при Яне не курил), присел, вальяжно раскинув руки и заложив ногу за ногу, на ту скамейку, на которой недавно поджидал её с дешёвым букетом из супермаркета, и закурил, мечтательно улыбаясь и гордо поглядывая по сторонам, как будто зрители вокруг видели его триумф и рукоплескали.

– Мам, ну колись, расскажи про своего кавалера, – лукаво попросила дочка, когда они сели пить чай.

– Любопытной Варваре на базаре нос оторвали. Сама-то много мне рассказываешь?

– Ну, по крайней мере, самое главное. Ну, не томи, ма, расскажи! Где вы познакомились?

– На море.

– Ты ломаешь собственные установки? Дальше.

– У него дочка восьми лет.

– Что? Мало того, что на море познакомились, так ещё и с молодым!

– Нет, он мой ровесник, она просто поздний ребенок.

– А, это другое дело. Ещё что?

– Его бывшая не всегда позволяет им встречаться.

– Он рассказал тебе об, этом на первом свидании?

– Нет, мы до этого несколько раз случайно виделись на море.

– Всё равно рано. А сегодня куда он тебя пригласил?

– Мы сидели у моря за столиком для пикника.

– Просто сидели за столиком?

– Сидели, разговаривали и выпивали.

– Понятно. Булькали из горла в антисанитарных условиях. Что пили?

– «Алиготе». Что за допрос с пристрастием? – встрепенулась Яна от собственных монотонных ответов.

– А ты не злись, я пока ничего такого не спрашиваю.

– Ну, ещё не хватало, чтобы ты что-нибудь такое спросила, – засмеялась Яна.

– А вот и спрошу, – вполне серьезно сказала дочь, – а ты не злись и ответь, как на духу.

– Кто из нас мать? – притворно строго спросила Яна.

– Я, – без грамма юмора последовал ответ. – Как он целуется?

– Дана!

– Мама, ты отстала от жизни! Доверяй мне. Отвечай!

Яна несколько минут смотрела на свою взрослую дочь, подперев рукой подбородок и думала, что ведь это счастье – сидеть вот так за чашкой чая с дочерью и рассказывать ей о своем мужчине.

– Ну, так как?

– Что как?

– Как он целуется?

– А, божественно!

– Капец.

– То есть? Это что, плохо?

– Это как раз хорошо, но это будет мешать, сбивать с толку.

– Какая же ты у меня искушенная! – сыронизировала Яна, – и когда только успела житейской мудрости набраться?

– Смейся, смейся, а мне вот не нравится, что мужчина начинает знакомство с женщиной со своих проблем и что он не может пригласить её хотя бы в кафе. Он – жлоб, который божественно целуется, общение с ним будет рвать тебя на части, потому что от твоей наблюдательности ничто не ускользнет, а чисто по-мужски он тебя уже заарканил.

Эти слова так перекликались с тем, что Яна чувствовала, что ей стало страшно.

– Дануся, ты у меня выросла умная девушка и мне очень интересно с тобой разговаривать, но не будем забегать вперед. Слишком мало информации, чтобы делать выводы. Пошли спать.

Продолжая размышлять, лежа в постели, Яна так и не смогла однозначно ответить себе на вопрос: хочет ли она встречаться с этим мужчиной? Жаргонное словечко «жлоб», которым Дана охарактеризовала Дмитрия, отозвалось в Яне чувством стыда и даже некоторого унижения. Было стыдно, что, почувствовав эту черту, Яна не дала ей определения, а дочь сделала вывод лишь из двух вещей – разговоров о своей проблеме и дешёвого вина на берегу моря. Унизительно было то, что Яна на всё это согласилась.

Утром сели пить кофе с творогом. Яна погрустнела, а Дана была взвинчена.

– Мам, я тебе отвечаю: его жена права, что не даёт ему дочку. Попомни моё слово: он алименты не платит.

– Даночка, пожалуйста, не делай поспешных выводов. Мало ли какие обстоятельства у него сложились.

– О, уже начинаешь искать ему оправдание!

– Да не оправдание! Просто мы ещё слишком мало знаем, чтобы судить о человеке.

Яна кривила душой. Хоть она и была человеком, старавшемся разобраться и понять других, но с дочерью она спорила не поэтому. Ей было стыдно перед Даной и перед самой собой за то, что она не может сказать этой ситуации однозначное и четкое «нет», хотя понимала, что дочь абсолютно права.

– Мам, есть вещи, которые должны сразу бросаться в глаза и их нельзя игнорировать. Не фиг грузить женщину, с которой хочешь встречаться, своими проблемами. Сперва нужно расспрашивать о ней, пригласить куда-то, цветы подарить. Жлоб, одним словом.

Яне хотелось расплакаться от дочкиной безапелляционности и проницательности. Так тяжело стало на душе! Такой маленькой и беззащитной она себя почувствовала!

– Ладно, поживем – увидим, – завершила Яна неприятный разговор и начала разбирать пляжную сумку. Она вынула влажное полотенце и сунула его в почти полную стиральную машину. Затем вспомнила, что подстилку оставила в ванной. Зайдя туда, она взяла подстилку в руки, задумчиво посмотрела на неё и как-то механически накинула на плечи. Прислонилась к стене, закрыла глаза, скукожилась, как вчера от холодного морского ветра и покрылась «гусиной кожей» от воспоминания о том, как Дима обрисовывал пальцем её губы. И вдруг в эту нирвану ворвалось воспоминание о полупрозрачном пакете с дешёвым вином и пластиковые стаканчики. Она положила подстилку в стиральную машину и включила её.