— Так, эксгибиционистка малолетняя, вставай. Нас ждут.

— Это ты меня зачем так обозвал?

— Это незнакомое тебе слово означает человека, который любит ходить голым при других людях.

— Я люблю это делать только перед тобой, но так как ты мой любимый человек, то это слово мне нравится.

— Я могу ещё называть тебя школьница-любовница.

— И это слово мне тоже очень нравится.

На три вещи можно смотреть бесконечно: на текущую воду, на горящий костёр и на то, как одевается красивая женщина. Смотреть на то, как она раздевается, бесконечно невозможно. Это знают все мужчины, потому, что мы очень нетерпеливы в этот момент. Но вот процесс одевания, да, он выглядит совсем по-другому. Но тоже очень эротичен.

— Как тебе моё новое нижнее бельё? — спросила польщенная моим вниманием Маша.

— Очень красивое, — ответил я, продолжая любоваться процессом одевания. — Если честно, то процесс раздевания я пропустил, а вот теперь наверстываю упущенное.

— Я так и поняла. Я сама плохо соображала в тот момент. Слушай, а когда мне можно будет джинсы и водолазку купить?

— Сегодня. Но только ничего больше не покупай, иначе могут пойти разговоры. Следующий раз у нас концерт десятого, вот получишь премию и тогда купишь. Кстати, ты когда собираешься Солнышко готовить к экзаменам?

— В пятницу. У меня завтра в школе дела. Мы начали к девятому мая готовиться, а я там пою песню про войну.

— Прям совпадение у нас с тобой. Я тоже на девятое выступаю, только в Кремлевском Дворце съездов. У меня там две песни и завтра тоже репетиция.

— Да, мы с тобой очень похожи. Ты ведь мне нравился ещё до того, как Светка тебя у меня отбила. Но я сейчас, всё равно, очень счастлива. Я ей завидую, что она каждый день находится с тобой рядом, но то, что моя мечта сбылась и ты у меня был первым мужчиной, уравнивает меня с ней.

— Вот вы девчонки странные. Влюбились в одного парня и теперь обе счастливы, каждая по-своему. Ладно, ты есть хочешь?

— Очень хочу. Только где взять, ведь здесь, наверняка, холодильник пустой.

— Я как знал и купил в буфете пирожки и две бутылки томатного сока. Будешь?

— Буду. Я столько энергии сейчас с тобой сожгла, что очень есть захотелось.

Мы быстро перекусили пирожками с соком и поехали на прослушивание. Лидия Петровна нам сама открыла дверь, хотя, как мы потом узнали, у неё есть домработница. Она была очень приятной женщиной лет под семьдесят, но подчеркнуто элегантной и утонченной. Квартира у неё была очень даже ничего, окна на Ленинский проспект выходили. Она внимательно рассматривала меня и мои награды, а потом сказала:

— Одну вашу Звезду я позавчера по телевизору видела, а сегодня их у вас уже две. Такое было несколько раз при Сталине, но не с такими молодыми людьми. Снимайте обувь, я вам дам сейчас домашние тапочки. Андрей, как зовут вашу спутницу?

— У неё замечательное имя, и, главное, очень редкое, Маша, — ответил я и улыбнулся.

— С юмором у вас всё в порядке. Маша, меня зовут Лидия Петровна.

— Очень приятно, — ответила Маша, немного смущаясь, хотя в постели я никакого смущения у неё не заметил, а даже наоборот.

— Тогда пройдемте в комнату. Андрей, вы с нами?

— Нет, не хочу стеснять Машу. Если вы не против, я где-нибудь посижу и поработаю с документами.

— Вы можете пройти в кабинет и там спокойно поработать. Стеша, моя домработница, приготовит вам кофе.

— Спасибо, вы очень добры.

Лидия Петровна и Маша прошли в гостиную, где я из коридора заметил рояль, а меня Стеша проводила в кабинет. Ну, Маша, ни пуха тебе, ни пера. Сквозь стены я слышал, как Маша пела гаммы, а Лидия Петровна ей аккомпанировала. Потом что-то ещё из классики, но я, мелкими глотками смакуя великолепный кофе, углубился в чтение документов на наш будущий центр. Сразу сделал пометку, что надо добавить в название слова «музыкальный» и «спортивный». Чтобы потом не было проблем. И зная будущую историю СССР и что станет с комсомолом, включил дополнительно пункт о том, что если учредитель сменит название, то мой центр это никак касаться не будет. Знаем, проходили уже. Минут через десять появились обе дамы и Лидия Петровна огласила приговор:

— Что я могу сказать. Правильно дышать пока не умеет, но это поправимо. Тембр стабильный и это хорошо. При любой динамике подает чистый, внятный и сочный звук. Думаю, за полгода-год можно сделать из неё певицу.

— Отлично, — сказал я и посмотрел на счастливую Машу. — Скажите теперь, что это будет мне стоить.

— Десять чеков за занятие и таких занятий должно быть не меньше трёх в неделю. Желательно начать уже завтра в это же время. И я беру сразу за месяц вперёд.

— Согласен. В месяц получается сто двадцать чеков. Я вам отдаю сразу за два месяца одной купюрой в двести пятьдесят. Так пойдёт?

— Вполне.

— Маш, иди, пока, обувайся, а я с Лидией Петровной поговорю. У меня к вам вопрос. Мне нужны ещё две молодые девушки для музыкальной группы.

— Красивые?

— Ну а как же. Им же на сцене выступать.

— Понятно. Есть у меня две мои ученицы. Чуть постарше Маши, но талант есть. Вы когда планируете занятая группой?

— Как будет готова Маша, но ориентир я себе поставил год.

— Это хорошо. Только, пожалуйста, не испортите мне девочек.

— В смысле телесном или духовном?

— Да, вы очень умны не по годам. Вы сразу угадали, что я имею ввиду первое, но очень тонко прикрыли его вторым. Думаю, что всё у вас получится. У вас талант. Вы, я так понимаю, будете сами писать для них песни?

— Да, и одну я уже написал. Но споют они её только через год. Маша её слышала и ей очень она понравилась.

— Серьезный ко всему у вас подход. Ну что ж, рада была с вами познакомиться. Надеюсь, Маша не будет прогуливать мои занятия?

— У меня с этим строго. До свидания и спасибо вам.

Когда мы вышли на улицу, Маша расцеловала меня.

— Я так рада, — сказала моя школьница-любовница, — что стану певицей. И спасибо тебе за всё. Цена у Лидии Петровны конечно запредельная. Такие деньжищи ты за меня отдал, мои родители никогда такого бы не потянули.

— Считай это моим вложением в новый музыкальный проект, — ответил я радостной Маше. — Надеюсь, ты сможешь стать звездой.

— Обязательно смогу, даже не сомневайся.

Затем я отвёз её к «Берёзке» и поехал домой, так как вместе с Машей мне там появляться было нельзя. Меня там привыкли видеть с Солнышком и лишние разговоры мне не нужны. Сразу по приезду домой надо будет встречать два шкафа и устанавливать их в одну из пустующих наших комнат, а ещё звонить Стиву, чтобы сообщить, что я получил добро на организацию концерта именно на Красной площади. Пусть начинает договариваться с теми исполнителями, кто пел тогда «We are the world» вместе со мной в их студии. А по дороге я стал напевать песню Наташи Турбиной «Маша, всем Ша!». Последняя строчка припева «То, что будет этой ночью разорвёт шаблоны в клочья» была очень двусмысленная, но она была именно о Маше в прямом и переносном смысле.

«Вот пуля пролетела и — ага…»

Утром я проснулся с мыслью о том, что хочу в Англию. И по Ди соскучился и круговерть дел так закрутила, что хочется плюнуть на всё и сбежать. По сути, я не отдыхал больше месяца. То есть, ни одного полноценного дня для отдыха я выделить так и не смог. Вот собирался сегодня хоть полдня выкроить на отдых, но опять к скульптору надо ехать, потом к Пастухову в ЦК ВЛКСМ, после этого к Пахомову на «Мелодию» по поводу нашего нового альбома, затем на репетицию в КДС, а вечером песни для англичан писать. Дополнительные деньги у них под обещания новых песен я вчера выбил, значит необходимо работать. О, Солнышко заворочалась, надо её поцеловать. Свою вину перед ней чувствую, поэтому следует мою вторую половинку срочно чём-нибудь побаловать. А возьму-ка я её сегодня с собой к скульптору. Она вчера сказала, что дома ей скучно сидеть. Значит решено, берём.