До Николая только теперь на свежий ум, дошёл весь замысел, задуманного директором хода. Ему нужен был ответ на эту жалобу. Вердикт, которым тамошние деятели сами "подписали" бы старикам ордер на квартиру. А коли он дал адрес отраслевого цека профсоюзов, то наверняка знал, что такой ответ оттуда поступит.

А он бабку выгнал. О, ё-моё…

Вот раздолбай! Вот, писасатель! Думать надо, ду-умать! И новая волна стыда закачала Коленьку на кровати. И ночь ему показалась долгой.

1988г.

Нечисть огородная.

Дед Кузьма Кузьмич, или Кузя Кузич, с утра собирался копать картошку. Ещё с вечера приготовил кули, ведро, лопату. Сложил в кирпичном сарае, который находился на окраине посёлка среди гаражей. Но, как назло, хоть и рано поднялся, а в поле не ушёл. Боли в пояснице то намерение изменили. Едва к полудню раскачался.

– Кузич, ты уж сёдня-то не гоношился б, – отговаривала его Вера Карповна, жена. – На неделе когда б… Мне, глядишь, полегчает.

– Нет, мать, пойду. Покопаю, сколь смогу. Сёдня мешочек, завтра другой, послезавтра. Так, глядишь, и выкопаю. Не то кто другой подсобит. На фордопеде привезу мешочек, не надсодюсь.

Боялся мужик, что на их огород тоже нападут жучки, как на некоторые соседские участки. Но жучки не колорадские, от которых хоть как-то, с трудом, с помощью химических препаратов, справиться, однако, можно или, на худой конец, простым сбором личинок с кустов. А воры, жуки-бекарасы, – как называл он, – против которых нет других способов, как бить на месте и насмерть. Да и тут ещё вопрос: пришибёшь, самого же и посадят, за своё собственное. Или, от греха подальше, выкапывать картошку раньше срока от чужого соблазна и для собственного спокойствия.

Как можно лезть в чей-то огород и копать чужое? Может у этой семьи на эту картошку последняя надежда? Об этом бекарасы думают? Вот обери их с Карповной, и всё – ложись и заживо помирай. Убийцы, да и только. Тут пенсия – хуже милостыни, да ещё молодым пособляешь, сидят без зарплаты, и без картошки!.. Эти твари пострашнее колорадских и майских жуков будут.

На днях Архип сказывал. Дескать, сын его, Вовка, на мотоцикле приехал со своим парнишкой к себе на дачу. Копают. Вдруг подъезжает КАМАЗ-самосвал, выходят из него трое с лопатами, и на дачу соседа. Тоже копать прилаживаются.

"Вы что это, ребята, заблудились? Это же не ваша дача?" – говорит Вовка парням.

"А ты, мужик, говорят, помалкивай. Не то самого копать заставим, и не в свои мешки".

А Вовка не сробел. Вытащил из люльки бутылку с бензином, энзе неприкасаемый, и к ним.

"Если, говорит, вы отсель не уберётесь, я этой бутылкой об машину и подожгу".

Те было к нему, а он и замахнулся. Ну, те пошептались промеж себя, в машину и отъехали на другой край поля. Там пристроились. И без номеров машина. Не узнаешь – чья, откуда?..

Вот и помешкай. Останешься без картошки.

Жинка Вера Карповна прихварывала. По дому ещё ходила, а уж в поле идти не осмеливалась. Да и дед не велел. Оберегал. Сам же гоношился. Хотя при таких болях, обычно, откладывал всякие дела и ложился под горячие кирпичи – первое дело. А уж после – мази. Иногда наоборот. Но тут, словно кто подгонял в шею.

К полудню Кузьма Кузьмич, поскрипывая на своём "фордопеде", так он в шутку прозывал велосипед, покатил в поле. В пояснице тоже поскрипывало, потягивало тихой и ноющей болью.

К раме была привязана лопата, к багажнику – ведро и мешки. Взял всё же семь кулей, может зять с дочерью к вечеру подойдут. Может сегодня хоть половину или треть дачи выкопают.

Огород его, по-местному – дача, находился километра за четыре от посёлка, среди других таких же огородов, засаженных картофелем. У кого – и капустой, морковью на грядках. У некоторых даже парнички, теплички стоят. У тех, у кого, видать, есть время караулить.

На поле участки были не огорожены, недавно распределённые, только кое-где торчали колышки или столбики. И почти никого не видно. Лишь в метрах полутораста от основной дороги стоял грузовик "КАМАЗ", и аккурат там, где была его дача.

"Наверное, сосед тоже решил картошку выкопать? – подумал дед. И обрадовался: – Может, и мою вывезет за одно?"

Съезжая с дороги на свою улочку, ударил по тормозам.

"Ах, мать честная! Да это ж его картошку копают! Ошибся Костя, что ли?.."

Присмотрелся, нет, не сосед. И не его ребята. Незнакомые.

Мелькнула страшная догадка. Ах, растуды-сюды, бекарасы!..

И едва не бросил руль от растерянности. Сошёл с велосипеда.

На участке стоял мешок, наполненный наполовину, и двое парней. Один был в голубой футболке местами в пятнах от мазута. Другой – пониже ростом, в светлой майке с каким-то чудовищем впереди, во всю грудь и живот. Он ссыпал из ведра картошку. Клубни были крупными, – старик заметил.

И у него занялось сердце – такая картошка! Да они что, совсем что ли?!.

"Ну, я вас!.. – взвился дед, и стал торопливо отвязывать от велосипеда лопату. – Ну, бекарасы, сучьей расы!.."

Парни приостановили работу, завидев на дорожке человека. Он шёл на них с лопатой в руках, как в атаку. Тот, что ссыпал картошку, с чудовищем на груди, отвёл руку немного назад, держа ведро за дужку – понятно, для замаха. Отчего и зверюга ужасный на майке широко и хищно окрысился. Второй подельник, бросив пройму мешка, отступил к своей лопате, воткнутой в землю. Оба не показались смущёнными, оробевшими. И тот, что подался к лопате, криво усмехнулся, похоже, вид щуплого, приземистого и седого человека его не испугал, а скорее даже насмешил своей воинственностью.

Они встали друг против друга – двое и один – и молчали.

Прошло секунд десять-пятнадцать. Но это было такое время, за которое деда Кузю не раз окатило и холодной и горячей волной.

Наконец дед выдавил из себя осипшим голосом:

– Ну, как картошка, ребятки?

– Да ничо, копать можно.

– А это… мне можно?

Ребятки оживились.

– А мы думали, ты хозяин!

– Не… Я так, – и замигал глазом, зачесался, – подкопать…

И тот, что стоял с ведром, тоже подмигнул, как подельнику. И зверь на нём как будто бы тоже расслабился, прикрыл оскал.

– Да, пожалуйста, – сказал он, обернувшись на товарища, – нам не жалко.

– А-а откуда, это, начинать? – и, что самое удивительное, отчего-то спросил пониженным голосом, заговорщицки.

– Да где пристроишься.

Фу-у… Кузя Кузич облегчённо вздохнул, прокашлялся. Смахнул с глаз слезу.

Ну что же, раз драться не стал, надо по-другому как-то. Картошка-то не чья-то, своя, выручать хоть что-то надо.

Дед осмотрелся. Парни копать начали недавно, только второй рядок распочали. Значит, – раз, два, три… – чтобы накопать два-три мешка, им понадобится шесть-семь рядков, прикидывал дед. А вдруг они замахнулись кулей на десять? Картошка-то, эвон какая, на свежей землице взросла! Что ни куст – полведра.

Тот, что вынимал её из лунки, был в перчатках, заезжал в землю растопыренными пальцами, как вилами, и вынимал в пригоршнях гнездо – клубни не помещались в них. Тут же отсеивал: мелкая – обратно наземь, а крупная – в ведро.

Ой-ёй! Так всю дачу перепашут. Оставят на зиму без картошки!..

Кузьма Кузьмич прошёл к седьмому рядку и воткнул в него лопату.

– Ребята, если я отсюда начну? – спросил он, с силой надавливая на заступ лопаты ногой. Словно утверждая границу, от которой, чувствовал, не в силах сдвинуться.

Пока находились в воинственном противостоянии, в голове мелькнула одна-единственная, как показалось, здравая мысль, и он последовал ей. По-другому – значит, биться насмерть. Так они не уйдут. И кому здесь больше достанется – это и гадать не надо. На твоём же поле и закопают. Теперь он был одержим другим – лишь бы они не заподозрили в нём хозяина дачи.

Парни на его вопрос оглянулись, оценивающе осмотрели отведённый им участок, прикинули, видимо, что будут иметь с него, и тот, что подкапывал, согласно кивнул: