– Валяй.

Второй поддакнул:

– Не хватит – найдём, где подкопать. – И зверь на его груди как будто добродушно усмехнулся.

И они принялись за прерванную работу.

Кузьма Кузьмич хмыкнул, глядя на их спешку и со злорадством заметил: "А побздёхивают, однако, бекарасы…"

Дед сбегал к своему "фордопеду", подкатил его ближе к огороду, к КАМАЗу, и стал торопливо отвязывать от багажничка ведро и мешки. Как на зло, с чего-то затянулся на верёвке узел. Еле распутал, язви его!

Вернулся и схватился за лопату.

В молодости он обычно подкапывал сам, собирали картошку жена и дети. А их у него трое, но рядом, то есть в посёлке, живёт только дочь с зятем, с двумя внуками – ещё малыми, один только в первый класс пойдёт. Теперь же подкапывал зять, или кто-нибудь из сыновей, приезжавших к этой поре на помощь, а он уже занимался подбором клубней, ползая на четвереньках. Они бы и в этот год приехали, потерпи дед с копкой недельки полторы.

Да где там, потерпишь тут! Вона как пластают, жучки-бекарасы. И ничем не сгонишь, никакой отравой. Может подкрасться, да вдарить сзади лопаты по шеям?..

На этот раз дед копал картошку и собирал сам.

И как копал! Скакал по грядкам, как кузнечик. Копнёт лопатой и тут же падает на четвереньки. Копнёт – и на четвереньки. И руками, руками…

После двух вёдер, которые вначале набирал, стал клубни вываливать на бровку между рядами. Потом собирать будем! Потом…

Работал, исходя пóтом, едва не скуля от отчаяния. Так он никогда не копал: ни в молодости, ни в зрелом возрасте, не чувствуя ни усталости, ни боли в пояснице. Враз отлегло.

Прошло около часа, может чуть больше, дед как-то не сообразил засечь время, но по солнышку – около того. И увидел, что парни как будто бы закругляются. Три мешка нагребли. Стали их в машину, в кузов забрасывать.

Будут ещё капать или нет?

Дед призамедлил работу? Стаял на коленях, и глаз с них не спускал.

Забросив последний мешок, парни повернулись в его сторону. Чему-то усмехнулись, о чём-то переговорили и направились к нему. И ведро прихватили.

Неужто за его картошкой?..

Шли обочь участка, с усмешками на лицах. А у него подрагивали губы, готов был расплакаться от бессилия перед вероломством.

О-о, бекарасы! У-у-у… И на всякий случай дрожащей рукой лопату к себе подтянул.

– Ну, дед, ты и даёшь! Ну и наворотил! И картофелекопалку не надо. Что, решил весь рынок картошкой завалить?

– Во, конкурент! – воскликнул тот, что заведовал ведром, и на груди чудовище как будто бы тоже ощерилось, насмехаясь.

– А что в мешки не собираешь?.. Помочь? – спросил второй, повыше, в замазученной футболке.

Кузя Кузич аж обсел на задницу. Рот раскрыл, а сказать ничего не может. То ли от усталости дар речи потерял, то ли так тронуло дружеское участие?

– Ладно, давай по-быстрому поможем, и сматываемся. Иди, держи мешки.

Пока копал, усталости вроде не чувствовал. Тут же все суставчики захрустели, поджилки затряслись. В спину опять радикулит ступил, язви его.

Ох-хо, вот наказание!..

Парни двумя вёдрами, своим и его, стали собирать картошку.

– Тебе как, с мелочью?

– Крупную, крупную… – хотел добавить, что мелочь он потом соберёт, без их помощи. Но смолчал.

Встав на ноги, он оглядел участок и немного успокоился. Парни выкопали меньше сотки, даже не дошли до его рядка, с которого он начал копать. И удивился: вот это да! – он, один, вдвое больше перекопал, чем они на пару.

Мешки он сам завязывал, не стал обременять парней, хотя пальцы едва сгибались.

И, оказалось, – напластал как раз семь мешков! Как задумывал! И помощь сыновей и зятя не понадобилась.

– Ну и ну, батя! С тобой можно на дело ходить, не прогадаешь. Ты домой? Или сразу на рынок?

– Нет, домой. Там уж… – неопределённо махнул рукой, дескать, видно будет.

– Ну, давай, подвезём, так уж и быть.

Парни лихо забросили его мешки и велосипед в кузов.

Поехали.

Дед Кузя Кузич сидел в середине, между парнями, и смотрел рассеянно на дорогу. И чему-то усмехался, мотал головой, словно стряхивал с неё паутину.

– Вы-т, наверно, сразу на рынок? – спросил он.

– Нет, – ответил водитель, тот, что подкапывал лопатой, и стал объяснять со знанием дела: – Такой товар, дед, надо лицом показывать. Сейчас домой, в ванной обмоем, на балконе просушим, а завтра утречком на рынок.

– Сами торгуете или помогает кто?

– Помогает. Самим некогда.

"Оно понятно, чем заняты," – усмехнулся дед, и почувствовал, как этот смешок шевельнул в нём какое-то странное чувство, напоминающее зуд, только внутренний, где-то под желудком, отчего захотелось хохотнуть и икнуть одновременно. Икнул. А смешок остался.

Кузьма Кузьмич попытался заглушить его матерком. Пожевал губами.

– И не жалко вам тех, у кого картошку выкапываете? – в голосе деда прослушивались нотки душевной боли. Но его оборвали.

– А тебе?

– А что мне? – не понял дед. – Я…

– Хма, мы не ты. Мы совесть имеем, – сказал парень на пассажирском сидении. – Мы полностью участки не выпахиваем. Два-три мешочка и шабаш. Людям тоже жить надо… – И не совсем дружелюбно посмотрел на деда, чем-то напомнив взглядом своего зверя на груди. – Это ты, вон, как оборзел. Ископал у людей пол участок. – И отвернулся.

Дед на полуслове поперхнулся.

Ха! – его же и отлаяли. Ты смотри, какая сознательность…

Крутанул головой и почувствовал, что злость и негодование на парней как будто бы приугасли. Глаза даже зачесались – не заплакать бы. И эти чувства ещё больше обнажили внутренний зуд. Кузя Кузич, задавливая подпирающий хохоток, наполнился воздухом и выпустил его неаккуратно.

Пассажир посмотрел на него, но мягче, дёрнул уголком губ.

– Что, старый, расслабился?

– Ага, – шмыгнул носом Кузя Кузич и спросил, чтобы как-то отвлечься от своего внутреннего состояния: – Машина с ремонта или только что купили?

– Да нет, старая.

– А чё без номеров?

– Хм, посмотришь на тебя, старый, вроде бы не новичок в картофельном деле, а таких вещей не понимаешь. Кто ж на дело идёт с номерами? Сейчас вот и повесим.

Выгружали картошку у сарая. Даже внести помогли в него. Тот, что отлаял, снисходительно посоветовал напоследок:

– Ты, батя, ("Ага, сынок нашёлся!") больно-то не наглей, совесть имей. Постольку с одного участка не копай. Поймают – больно бить будут. Ты на руки хоть и шустрый, да на ногу можешь не поспеть, – хохотнули. – Ну, пока. Не поминай лихом.

На прощание "чудовище" на майке "сынка" как будто опять ощерилось и подмигнуло глазом.

И укатили. Оставили Кузю Кузича в смешанных чувствах.

Воры, паразиты, жуки-бекарасы! – а вот, вишь, как. Прибить их мало, и в то же время рука не поднимется, вроде бы и не за что: и картошку ему нагребли в кули, и подвезли, и отчитали. Всё как будто бы в меру.

Как с ними бороться?

Шёл домой, смеясь и плача.

– А никак, – сказала Вера Карповна, когда он рассказал ей, как вместе с бекарасами у себя самого картошку воровал.

Он лежал на диване, а она ставила ему на спину, на вафельное полотенце в три слоя, нагретые на газовой плите два обломка кирпича. От ударного труда на воровском поприще, казалось, радикулит ещё более обострился. Перенапрягся, кажись.

– Кузич, ты у меня мудрый человек, за что я тебя люблю и уважаю, – продолжала успокаивать жена. – Правильно сориентировался. Ну, вот заерепенься ты? И что?!. Разуделали бы тебя под орех, ни в одну скорлупку не собрали бы. Слышь, что Сергеевна сказывала? Приходила проведать давеча. В районе одного мужика на своём же огороде закололи вилами. И найти не могут – кто!

"Сейчас это запросто" – подумал Кузьма Кузьмич, вспомнив парней при первом знакомстве, и тоскливое чувство одиночества и бессилия перед ними вновь пронзило его. И почему-то не сами парни стояли перед глазами, а чудовище, оскаленное, с острыми клыками, нелепо сидевшее на майке одного из парней.