Собачатина.

Недавно с мясом перебой случился. То ли налоги сельских производителей задушили, а те, в свою очередь – свою живность? То ли просто очередная недоработочка на местном уровне?.. Но, так или иначе, а мяса в магазине нет.

– Как пятнадцать лет назад! – направляясь на местный рынок, выругался Петя Лапкин, вспоминая советское прошлое.

Но и там не обломилось. Один единственный продавец, предприниматель, был и тот весы упаковывал.

– Вы, граждане, через денёк-другой загляните, – успокаивал он покупателей. – Через день-два я ещё баранинки привезу. Потерпите.

Потерпели. Заглянули. И вот стоят. И Петя Лапкин тут же.

Очередь так себе, может, человек двадцать-тридцать. Охотников до баранинки ещё мало. Куражатся. Ножками Буша довольствуются.

Лапкин стоял где-то в средине и был доволен местом своего нахождения. На этот раз уж не пролетит, купит баранины. А что? Чем не мясо? Не хуже залётных, заграничных окорочков. Тут хоть видишь, что и какое, а те? – мороженные-перемороженые, белёсые до синевы, как надутые. Петя Лапкин дёрнул брезгливо носом. Душа "бушатину" тоже не очень-то принимала.

Если честно, то он и баранину не очень. Так уж, по необходимости. Как вот нынче. Жизнь заставляет. Да и подешевше малость, и своих двоих, не считая, жены и тёщи, чем-то кормить надо.

Перед Петей стояла бабулька, маленькая, интеллигентная с виду, в поношенном пальтишке. Котёнка на руках держит. Котёнок серый и воротник у бабульки серый, и он трётся мордашкой об него, как о кошачий бок. Бабулька поглаживает его, нашёптывает ему что-то, и они мурлычут друг с дружкой, ласкаются. Мило так, по-родственному, как кошечка с котёнком.

Сзади Пети тётенька стоит. Он раза два с уважением глянул на неё и притих, словно придавленный. Женщина-монумент: плечи – во! Руки – во! Грудь… И ростом – с телеграфный столб. Смотреть страшно. Перед такими авторитетами он всегда испытывал робость – не в пример той мыши, что копны не боится, – и всегда таких женщин про себя называл тётеньками, с детства. Одна такая ему, засранцу, уши драла – застукала его в углу подъезда, где он душу отливал, приспичило уж очень. Уши вытянула, как у кролика…

А у этой ещё усы были, не то, чтобы большие, но заметные. На подбородке пушок. Тётенька мало знакомая. Сейчас в тут много переселенческих, всех не запомнишь.

А в очереди разговорчики. Про колбасу, по цене – сказочной. Про сыр, от которого в семейном бюджете дыр больше, чем в самом сыре. Кое-кто уже про времена застоя стал поговаривать, про заграницу. И тогда тётенька, что сзади Пети Лапкина, нет-нет, да и подаст голос.

– Что заграница? Вы этой загранице сильно-то не завидуйте. Там тоже, не шибко-то…

А бабулька ей мягко так, по-кошачьи, промурлыкала:

– Натерпелись люди, по жизни-то человеческой наскучались, вот и мечтают.

– Ха! Что мечтать? Заграница к нам, вон, сама на крылышках Буша прилетает.

"Где они, эти крылышки? Тю-тю…" – тут и Петя хотел высказать свою версию по этому поводу. Мол, самолёты НАТО их вместе с бомбочками на Югославию сбросили… Но сдержался. Постеснялся. Был бы поддатый, а так…

– Поедим эту отраву, и мечтать совсем нечем будет, – заметила бабулька.

– Пошто отраву? Пошто отраву?! Очень даже и ничего ножки. И наших подешевше.

"Подешевше, – согласился Петя. – На них только и живём, перебиваемся".

Тут продавец вмешался.

– Вы, граждане, – говорит, – на ножки заграничные зуб-то не точите. Сказывают: их там еще с птенячьего возраста на иглу содют.

– Что "сказывают", – оживилась бабулька, – я сама читала. Цыплятам этим уколы делают, и они от этих инъекций в весе быстро набирают. Их до сроку забивают и к нам, в Россию.

– Ха! Напишут, верь им…

– А вы не верьте. Ваше дело. Правда, Мурзик? – бабушка погладила котика. – Только я из принципа их не покупаю. Даже моему мальчику. Пусть сами едят эту гадость.

– И правильно делаешь, бабка! – воскликнул продавец. – Нас надо, местных предпринимателей поддерживать.

И с ним все согласились. Хотя тётенька, что сзади стоит, сказала:

– Так если бы ваших продуктов побольше было, чем заграничных, кто бы был против? У вас бы и брали.

– Вот именно! – поддакнули в очереди.

– Ничего, дайте только нам на ноги встать, развернуться. Мы потом и Буша-папу и Буша-сына своим мясом кормить станем, калорийным. И за ухи не оттянешь. Во! – чем не мясо?.. – продавец подкинул шмат в руках и расхохотался, и его поддержали.

– Так сколько же вас ждать? Десять лет ждём.

– Десять лет ждали, что, ещё десять лет не подождёте?

– Десять? Вряд ли, – усомнилась бабулька. – За десять лет нас уже в таком виде, как есть, не будет. Человеческий облик потеряем.

– Это ещё почему?

– Деградируем.

– С чего бы это? – подала голос тётенька.

– От тех препаратов роста, что впрыскивают цыплятам.

– Ну?!.

– Они, твари безмозглые, им всё равно от чего расти, от чего окорока наедать, да только человеку такое мясо во вред.

Народ насторожился.

– Эти паразиты, препараты, – стала разъяснять бабуля, – разрушают иммунную систему в человеке, производят гормональные нарушения. У женщин может голос грубеть, усы расти, бороды. У мужчин – груди. Кости размягчаться, волосы выпадать и не только на голове.

Ого! Лапкин мысленным взором обежал своё плоское тело и успокоился: волосатость как будто бы не пострадала ещё, грудь не выпадывает из майки, наоборот, впалая. Даже обрадовался. Оглянулся.

Тётенька, что сзади него стоит, губой волосатой дёргает, на подбородке волосики пощипывает. И как будто бы глаза помутнели, словно бабулька намёк неприличный в её сторону сделала; мол, вы, голубушка, уже деградируете, факт на лице, и голосище – любой паровоз перекроете…

– А главное, от этих препаратов у человека в мозгу нарушения происходят. Дебилизм развивается. Евросоюз от этих ножек и крылышек давно отказался.

– И правильно! – заявила тётенька сверху. – А мы жрём, что попало, потом скотинеем.

– Мутируем, – поправляет бабулька.

– А я чо говорю? – воскликнул продавец. – На рынок ходите, граждане, на рынок. За живым, за свежим мясом! – бросил окорочок на тарелку весов. – Во! Как в аптеке. От сорока болезней мясо. Верьте на слово, брехать не буду.

И все вновь его единодушно поддержали.

– Вы знаете, сколько бомб Америка на Балканы сбросила? – спросила бабуля. – Э-э… – и осуждающе покачала головой, как Пете показалось, на бестолковость людскую. Перед умными женщинами Петя тоже робел и уважал их. А бабуля отвечала: – Ровно столько, сколько этих крылышек и ножек было заброшено в Россию. Только там, в Югославии, людей за раз истребили, а нас постепенно-постепенно, через продукты питания…

– О-го-го! – проржала возмущённо тётенька басом, и люди, что за ней стояли, тоже подвывать стали. И Петя Лапкин едва не заскулил в общем хоре. Почувствовал, как сатанеет от такой подлючей любезности со стороны наших новых друзей по капиталистическому сообществу.

А продавец стал успокаивать.

– Если вы, граждане, – говорит, – у меня мясо будете брать, то ни одна холера вас не возьмёт. Верьте слову! Оно и от дебилизмы, и от шизофренизмы и прочей онанизмы излечит. Честно слово! А вот от волосатости – не скажу. А впрочем… – покрутил шмат на вилке. – Мясо, гля, какое… – и отчего-то оскалил зубы, как кот на собачатину, промяукал: – Мя-у!

Народ одобрил хозяйское мясо смехом.

– Мы же эти бомбочки им и окупим, ‒ продолжала бабуля, ‒ крылышками, ножками и прочими частями куриных тел. Ещё и фонд какой-нибудь откроем, имени Бушев. Потому что из нас уже дебилов сделали. Ума-то не стало.

Тут тётенька хлопнула себя по боку, и Петя уловил запах нафталина.

– Вот что творят проклятые капиталисты с угнетёнными народами! – Похоже, назревал митинг протеста.

– Ага, нашли дураков! – послышались голоса уже за спиной тётеньки. – Раскатали губищи!