На второй или третий день моего пребывания на станции случилось маленькое происшествие. Оно живо сохранилось в моей памяти, и, когда я о нем вспоминаю, мне становится и смешно и досадно.

В горах резко изменилась погода, и я, рано возвратившись с охоты, уселся за стол и приводил в порядок коллекции. Вскоре за окном послышался конский топот, и около десяти карих и гнедых лошадей проскакало мимо. Шум разбудил спящих собак. С громким лаем, распахивая настежь коридорные двери, из дому кинулся сеттер Кузя. За ним последовала проснувшаяся на кушетке Татка. И вдруг со двора донеслись невыносимые, страшные вопли собаки. Они наполнили все жилье. Не помня себя, я выскочил из-за стола и в следующую секунду был уже на крыльце. Я был уверен, что увижу растоптанную лошадьми собаку. Однако все объяснилось проще, чем я ожидал, и никто, кроме меня, нового человека, не обратил на собачьи вопли никакого внимания.

Против крыльца, топчась и извиваясь на одном месте, неистово голосил костлявый Текеч.

— В чем дело, что случилось?! — кинулся я к одному из рабочих.

— Да ничего не случилось, — с усмешкой ответил он. — Ноги себе старый пес отлежал. Спросонья забыл, что кости болят, и кинулся за другими собаками.

Это произошло в горах Киргизии неподалеку от озера Сары-чилек. Не могу понять, почему его так назвали? Сары-чилек в переводе на русский язык — желтое ведро. Хотел бы я, чтобы мои читатели взглянули на «желтое ведро» своими глазами. Они увидели бы такую величественную красоту, что о ней рассказать почти невозможно, а нарисуешь — никто не поверит, что художник передал на полотне те самые краски.

По пробитой скотом тропинке, по крутым увалам я в тот безоблачный день медленно поднимался к белым вершинам. Пройду немного, остановлюсь, чтобы отдышаться, и не могу глаз оторвать от чудной картины. Внизу бирюзовая гладь большого продолговатого озера, над ним серые и черные скалы, потом бархатистая зелень горных лугов, а выше искристый белый снег на ярком голубом фоне южного неба. Жжет солнце, холодком тянет с горных перевалов, блестит, извиваясь вдали, пенистый горный поток.

Приблизительно после часовой ходьбы добрался я наконец до вершины холма и здесь решил отдохнуть перед новым подъемом. Почти ровная вершина холма, разукрашенная пестрыми цветами по яркому зеленому фону трав, примыкала к причудливым скалам, к седым осыпям. Под ними росли последние деревца арчи. Для отдыха меня потянуло к этой группе деревьев. Но не успел я сделать и сотни шагов, как замер на месте. Только теперь я заметил светлую юрту. Она стояла на зеленой лужайке и терялась на фоне седой осыпи. От юрты, пересекая зеленый луг, прямо на меня неслась пестрая киргизская овчарка. Такой красавицы, такого олицетворения силы и ловкости, как эта почти белая с редкими черными пятнами собака, я давно не встречал.

Никогда я не боялся собак. Кусали они меня в детстве, штаны без конца рвали, но нет у меня к ним страха, и только. Но на этот раз что-то серьезное, внушительное было в фигуре, в движении быстро бегущего ко мне животного. Я снял с плеча ружье. Секунду спустя я взвел курок, а еще через мгновение, ощутив явную опасность, взвел и второй. От юрты ко мне в долгополом белом платье с распущенными черными косами бежала киргизская женщина. Она кричала и размахивала руками. И хотя я не мог слышать отдельных слов, но и без них мне стало все ясно. Она боялась и за меня, и за жизнь своей любимицы.

Когда собака приблизилась шагов на восемь, я прицелился и выстрелил мимо головы животного. По моим расчетам, выстрел должен был оглушить, остановить собаку, но на этот раз мне стало страшно, — он почти не оказал никакого действия. Кое-как я успел увернуться от прыгнувшей на меня собаки, ее челюсти щелкнули в воздухе. Сосредоточив все свои силы, я нанес прикладом ружья страшный удар животному. Но ни визга, ни замешательства. Сбитая ударом собака покатилась по траве, но тотчас вскочила на свои упругие ноги и повторила еще более стремительное нападение. Я нанес новый удар ногой, потом вторично сбил собаку прикладом на землю. Четверть минуты спустя я отбил еще два яростных натиска и, наконец, видя, что выхода нет, перебросил в руках ружье, чтобы успеть в любой момент выстрелить.

Неожиданно собака изменила приемы своего нападения. Вместо смелых стремительных натисков, между которыми у меня были кратковременные передышки, она вдруг быстро закрутилась вокруг меня и, увертываясь от моих ударов, пыталась схватить меня за ногу. Для меня это было во много раз хуже. Один раз я споткнулся и чуть не упал на землю и в конце концов почувствовал сильное головокружение. Игра становилась опасной. «Довольно», — мелькнуло в моей голове страшное решение, и, ожесточенно отбиваясь стволом ружья, я указательным пальцем нащупал гашетку. К счастью, в этот критический момент подоспела киргизская женщина. Я испытал еще один невероятный натиск, и все вдруг прекратилось. Женщина обхватила собаку за шею руками, и та покорно легла на траву, без всякой злобы следя за мной глазами. С ее разбитых губ на белоснежную мохнатую грудь, на мощные лапы капала кровь.

— Ките-ките, — кивком головы указала мне киргизка на соседнее ущелье. Я понял, что нужно возможно скорей уйти отсюда, и пошел, спотыкаясь о камни, но не быстро, а медленным шагом.

Я боялся, что, увидев мое поспешное отступление, собака вырвется из ненадежных рук ее владелицы.

В этот день я отказался от подъема к снеговым вершинам. После всего пережитого я неуверенно стоял на ногах, сильно болели руки. Собака ни разу не схватила меня зубами, но, вероятно, от ее когтей на моем теле были глубокие ссадины, а рубашка висела клочьями. Я вспомнил своего проводника в Киргизском хребте Уразовского. Избегая встречи с овчаркой, которая издали мне казалась чуть крупнее барана, он пересек такое ущелье, где, по моим понятиям, невозможно было пройти человеку. Тогда я смеялся над ним, но теперь его выходка мне стала понятна. На эту лужайку я не приду ни за что, пока у темных деревьев арчи под седой осыпью будет стоять юрта.

И вдруг мне стало как-то особенно легко на сердце и весело. Я был счастлив, что и в трудную минуту не убил лучшего друга человека — собаку.

Рассказывая в этой книге о своей жизни, большую часть которой я провел с ружьем и записной книжкой, о жизни зверей и птиц на свободе и в неволе и о наших друзьях — собаках, я, конечно, делал это с известной целью. Мне хотелось привить читателям любовь к нашей замечательной стране, к нашей богатой природе, к животным.

Не скрою, для того чтобы написать эту книгу, я отрывал время от своей основной работы и, вторично переживая прошлое, иной раз просиживал над рукописью до поздней ночи.

Кончая книгу, я надеюсь, что она принесет пользу моей Родине, способствуя сохранению ее природы. Пусть мальчуган-подросток, прочтя мои простенькие рассказы о совке Тюке, о смешном Трушке и о собаках и продумав их, станет более серьезно и бережно относиться к животным и к природным богатствам своей страны.