На Октябрьские праздники в 1955 году меня пригласили на охоту за зайцами.

— Неплохие места для Москвы, зайца-беляка много, а главное — две гончие собаки, и обе работают, — пояснил мне знакомый, оставляя адрес.

Несколько дней спустя после этого разговора, переночевав в деревеньке, мы захватили собак и направились в ближайший смешанный лес. В нем, пр словам местных охотников, водились зайцы.

Обе собаки принадлежали к одной и той же породе, но их отношение к дичи оказалось совершенно различным. Коренастый гончак пятилетнего возраста (имени его я не помню) не проявлял ни малейшего интереса к запаху и к следам зайца. Спущенный с поводка, он деловито направился в лес. Минут двадцать спустя к нам долетел его громкий и настойчивый лай. Не понимая, на кого он лает, я осторожно выбрался на поросшее мелким сосняком моховое болото. Там нервно и напряженно топталась группа лосей; собака деловито и умело держала их на небольшом участке. «Так вот оно что! — сообразил я. — Этот гончак работает только по запрещенному лосю, а его хозяин, бывалый браконьер, предпочитает стрелять крупную дичь — лосей, которых в этих лесах достаточно».

Оставив лосей на лесном болоте, я, ориентируясь на голос, пошел отыскивать другую собаку.

«Ай-ай, яй-яй, яй-яй!» — доносился издали не то визг, не то лай. Временами он становился чуть слышным, стихал где-то вдали за покрытыми лесом холмами, потом вновь нарастал, становился громче и вдруг обрывался. Молодая Ледка, путаясь и порой теряя след, безусловно, гоняла зайца. Раза три сначала удалялся, а потом приближался ко мне Ледкин голос. И вот, наконец, среди молодых сосен мелькнул крупный беляк, и в морозном воздухе щелкнул выстрел.

Откровенно говоря, я был удовлетворен этой охотой — уже давненько мне не приходилось стрелять под Москвой зайца.

Но Ледка не унималась. Длинные ноги собаки с неудержимой энергией бросали большое тощее тело то в молодой соснячок, покрывающий склоны высоких холмов, то далеко вниз, на моховое болото.

«Ай-яй» — вновь до меня долетело издали визгливое тявканье. «Ай-яй-яй-яй-яй!» — перешло оно в беспрерывный собачий вопль. «Неплохая собака, опять с лежки подняла зайца, — соображал я, стоя среди мелколесья на вершине холма. — Только интересно, где же хозяин Ледки, где другие охотники? Неудобно ведь стрелять второго зайца из-под чужой собаки». Однако лай вскоре умолк. «Наверное, скололась, потеряла след — еще молодая», — думал я продолжая оставаться на прежнем месте.

В лесу стало тихо-тихо по-зимнему, никакого движения, ни звука, словно замерло все.

И вдруг я услышал над головой знакомый свист крыльев. Около десятка рыжих тетерок и черных самцов-косачей летели над лесом. Опять в морозном воздухе щелкнул выстрел, черный петух камнем свалился на землю и покатился вниз по крутому склону холма; я поспешил к своей добыче. Но мне не удалось взять косача: меня опередила Ледка.

Она прибежала на выстрел, схватила птицу своей большой пастью и, ласково махая толстым хвостом и улыбаясь глазами, следила за каждым моим движением. Виноватое выражение собачьей морды, помахивание хвостом и какая-то настороженность — все это, безусловно, доказывало, что собака предвидела неприятность. Неизвестно, как поступит, как. поведет себя этот малоизвестный охотник, не попытается ли он отнять ее добычу?

Терпеть я не могу трепаной дичи. Ведь я зоолог и даже с самой обычной убитой мной птицы снимаю шкурку.

— Молодец, собака! Ну, дай сюда, Ледка! — ласковым голосом подзывал я костлявую гончую.

Но не тут-то было! Ледка отбежала в сторону, зажала косача передними лапами и стала драть из него перья.

— Брось сейчас же! — уже иным тоном приказал я собаке. — Оставь!

Но и это не помогло. Схватив косача, Ледка отбежала от меня подальше и на этот раз еще сильнее стала драть птицу. Раза три без толку пытался отбить я у Ледки добычу. Ледка уносила ее все дальше и дальше и, ободрав с птицы перья, стала пожирать мясо. Тогда я пустился на хитрость. Сняв с плеча зайца, я помахал им издали. «Ну, смотри!» — и бросил его рядом на снег, а сам настороженно следил за каждым движением собаки — вдруг еще бросится.

Мой маневр удался: к зайцу Ледка проявила большой интерес. И нечему удивляться: заяц не какая-то случайная птица — для Ледки, гончей собаки, это настоящая дичь.

— Иди сюда! — подзывал я собаку, толкая зайца ногой. Ледка бросила косача и подошла ближе. Тогда я еще уменьшил разделявшее нас расстояние. Потом резкий прыжок вперед, я лечу на снег, качусь под гору, но все же успеваю схватить убитого косача. Наконец, он в моих руках. Но что это за косач? Жалкие остатки перьев на куске мяса. И это все, что я получил после удачного, красивого выстрела. «Вот тебе результат охоты с чужой незнакомой собакой!» — с огорчением смотрю я на свою добычу и никак не могу сообразить, куда же сунуть этот кусок мяса — не отдавать же его плохо воспитанной Ледке!

Я решил прекратить охоту и повернул к дому. А Ледка, проводив меня удивленным взглядом, пошла к болоту отыскивать потерянный след зайца.

Среди гончаков много превосходных собак-работниц. Основная их дичь — зайцы, лисицы. Хорошо идут гончаки также по крупным копытным животным, гонят рысь, медведя и волка. Но, несмотря на все это, я почти равнодушен к подобной охоте; нет у меня большого пристрастия и к самим гончакам.

Ограниченны и примитивны они по сравнению с другими собаками. В свое время у моего деда был первоклассный по своей работе, даже знаменитый гончак. Но нелепым поведением он частенько поражал окружающих. В холодные зимние вечера дед нередко пускал его в комнаты. Гончак ложился на полу против камина и дремал. Однако тишина и блаженство продолжались недолго. Щелкнув в камине, на пол выскакивал предательский уголек. Глупая собака схватывала его, обжигала рот, и квартира наполнялась визгом и воплями. Такие происшествия регулярно повторялись в течение всей жизни этой собаки.

Надо заметить, что в тех местах, где появляются хорошие гончие, быстро сокращаются в числе или даже полностью исчезают зайцы. Не житье косому в подобном соседстве.

Во время поездок меня особенно интересовали птицы. Чтобы познакомиться с малоизвестной мне птицей, посмотреть, как она живет в природе, добыть для коллекции несколько экземпляров, я готов был переносить любые лишения и невзгоды. Но, увлекаясь полевой работой, я не любил, чтобы меня стесняли даже близкие мне люди. Ведь у каждого свои привычки. Лучше всего я себя чувствовал, когда оставался один и знал, что никто не помешает наблюдениям. Одного недоставало в поездках: верного друга и помощника — хорошей собаки.

Однажды, возвращаясь в Москву из горной Армении, я из вагона поезда увидел турачей. Спугнутые шумом поезда, птицы поднимались от полотна железной дороги и, отлетев в сторону, садились в кустарники. Этого было достаточно, чтобы я сошел на ближайшей маленькой станции: захотелось добыть несколько турачей для коллекции. Полдня я пробродил с ружьем по колючим зарослям — мне не везло, я застрелил только одну птицу.

— А турачей-то у вас, по-видимому, маловато, — разочарованно сказал я встретившемуся мне колхознику-азербайджанцу.

Тот усмехнулся.

— Собака есть?

— Нет, собаки у меня нет.

— Собаки нет — турач нет, собака есть — турач полно, — ответил собеседник.

И верно. Я сам все более стал сознавать, что без четвероногого помощника не обойтись. Как бывает обидно, когда после многих трудов убьешь какую-нибудь редкую птицу, а твоя добыча упадет в такое место, где ее почти невозможно найти.

Однажды я выкосил клочок запущенного луга (а за косой мне пришлось идти в поселок за 10 километров), чтобы отыскать маленькую, но драгоценную для меня птичку. Разве пришлось бы так мучиться, если б у меня была собака?

Одним словом, после бесчисленных неудач и огорчений я твердо решил завести собаку. Но какой породы собаку выбрать? Над этим надо было серьезно подумать.