Я думал всего миг, услышал топот уже вблизи, стук шагов по осыпи, и выкрикнул:

— Меня хотят убить! За мной убийцы! Помогите!

Над осыпью появилась бородатая харя. Увидела меня, оглянулась, что-то крикнула остальным. Многоголосый топот затих, я понял, что убийцы спешиваются. К счастью, обломки стен таковы, что через них не перепрыгнешь, но в таком храме обязательно есть второй — черный — вход. И он как раз за спинами детей. А еще имеются остатки окон, но в них не пролезть, слишком узкие, разве что стрелять из луков и арбалетов — но этого добра у нападающих нет. Планировался кавалерийский наскок, а рыцари не степняки, чтобы стрелять на ходу из луков, не умеют они этого, вот просто — не обучены.

Бородач перевалил гребень и грузно начал спускаться. Видел он только меня. Амара возникла сбоку, из-под стены, полоснула бородача по глазам, выбила один и рассекла переносицу. Бородач взвыл, тут же забулькал — острие шпаги воткнулось в горло.

Но через осыпь лезли другие — без меры озабоченные тем, чтобы убить, наконец, господина Арана Торнхелла, его сиятельство, его светлость, будущее солнышко империи, его величество! Я отпрыгнул, когда в меня ткнули мечом, парировал криво-косо, ударил в ответ, чуть не попался на финте, отскочил. Амара пыталась прикрывать, но рыцарей становилось все больше.

За спиной что-то крикнули, Амара ответила, оскалившись страшно. Тут же ухмыльнулась и дернула меня в сторону, да так сильно, что я не устоял, опрокинулся к стене, едва не выпустив шпагу.

В господ рыцарей полетел каменный град. Дети швыряли обломки кирпичей, может, не слишком метко, но обильно, и лица десятка нападавших тут же усеяли кровоподтеки. Половина была без шлемов, у прочих — шлемы без забрал, самые простые, и дети попадали обломками в скулы, носы, надбровья, вышибали зубы… Бедняги пытались заслониться, но град камней бил по рукам. Амара напала сбоку, добивая тех, кто упал: шпага хлестала по головам рыцарей. Я внутренне содрогнулся, затем, героическим усилием удавив зверька гуманизма, кинулся помогать, убил, точно помню, одного, другого ранил. В разгар вакханалии пропели рога, и Алые полезли через осыпь…

Глава девятнадцатая

Руки мои все еще дрожали.

— Это было просто, — сказала Амара, и я не заметил в ее голосе сожалений. — Лучше пытать сразу, пока человек разгорячен схваткой. Его разум податлив, как глина. Позже он затвердеет, а равно и затвердеет его воля. Особенно это касается опытных солдат.

Я передернулся. Карета подскочила на щербине дороги, и зубы мои звучно клацнули.

Рябая проводница коснулась моей руки.

— Это мерзко, но необходимо, Аран. Прими.

Амара не имела сомнений, жалости, вернее, она не позволяла им проникнуть в свой разум в случае, если она занималась нужным — по ее мнению — делом. Один из нападавших умер под пытками. Второй, видя это, поспешил рассказать правду. Третий подтвердил. Я видел всех трех после пыток, и меня до сих пор тошнило, хотя вроде бы уже привык, что тут, в Санкструме, режут и пытают почем зря.

В Дирок мы выдвинулись спустя четыре часа, в сопровождении дюжины Алых. Нам здорово повезло. Если бы Шутейник не надоумил Бришера отправить за нами тайный отряд… Он словно чуял опасность — в отличии от меня, беспечного дурня. Так вот — если бы он не надоумил капитана отправить отряд, нас бы убили, и беспризорных детей, наверное, убили бы тоже, как свидетелей. Хотя дети здорово помогли: сумели задержать нападавших.

С детьми придется что-то решать… Пока отправил их в казармы под пригляд Бернхотта, велел поселить отдельно девочек, отдельно мальчиков, накормить, отмыть, все как полагается. Позднее подумаю, каким образом дать им образование и куда пристроить. Пока Амара… занималась пленниками в отдалении (мы не слышали криков), расспросил детей подробно. Все они были из Китраны, столицы победившего сектантства. Родители их живы, но в секте дэйрдринов — а значит, все равно что мертвы. Так считали сами дети — и им было виднее. Вирус дэйрдринов поглощал разум горожан медленно, но верно.

— Мозги набекрень, скипелись мозги, пеной из носопыры полезли! Все, нет мамки больше! И папка сдох! — так высказался лидер банды. — А мы не хотели, чтобы из наших мозгов кашку жидкую сварили! Мы ж насмотрелись на этих уродов… Драпанули все разом, значит, и дело с концом! Мы с одной улицы, архканцлер! Ты не смотри, что мы в рванине, мы не босота какая, так, пообносились в пути…

Тяжко им в дороге пришлось. Шли в столицу, думали там прокормиться. Прятались. Из Китраны за ними высылали погоню.

Как знакомо… Ведь в моем мире точно так же секты пожирают родителей — а за ними и детей. Но местные детишки оказались умнее — и не захотели, чтобы их разум поработили. И сбежали.

Если раньше я просто сознавал, что внутри страны существует законсервированная армия религиозных фанатиков, с которыми неминуемо придется столкнуться в открытом бою, то теперь, после общения с детьми, сбежавшими из ада, разум мой вдруг забил тревогу. Дэйрдринов мало победить. С этой огромной массой зомбированных граждан Санкструма мне придется разбираться после победы — моей, моей победы! Я не упырь, я не буду утилизировать побежденных, среди которых чьи-то отцы и матери. Но что я смогу предпринять, когда в плену моем окажутся, скажем, десять-двадцать тысяч безумцев? Сгонять их в концлагеря? Или отдать им кусок Санкструма, чтобы они продолжали там резвиться? Нет, нет, и нет. Ни один из вариантов не подходит. Нужно найти радикальный — и гуманный подход, что-то вроде группового шока, который вправит мозги слабоумным, перевернет им сознание… Но для осуществления этого плана мне крайне необходим прозрец. Не фиктивный его клон, а прозрец настоящий, тот паук, который распустил по всему Санкструму ядовитую паутину… В ближайшее время придется им заняться. Если только он… правильно: если только он раньше не изловит меня.

Карета снова подпрыгнула. По широкому мосту мы въехали в пределы Норатора.

Ладонь Амары легла на мое плечо. Я вздрогнул. Едва не отдернулся.

— Все нормально, Торнхелл?

Я вспомнил Атли, которая с яростным оскалом резала злодеев на берегу Оргумина. Нет, в этом мире женщины не сильнее мужчин, просто у них, как и у мужчин, существует понятие необходимой жестокости, и они не заняты самокопанием и рефлексией, они просто делают то, что считают нужным для выживания.

А вот я никак не могу этому научиться.

— Все нормально?

Я угрюмо кивнул вместо ответа. Санкструм как старое драное одеяло — расползался под руками. Под пытками были получены удручающие вести: графы Мортур Сегвен и Дельбадо Роурих, те самые, на земли которых мы вышли с Шутейником из Леса Костей, вышли из фракции Простых и объявили свои владения свободными от власти императора. Создан союз Равных Владетелей, к которому Сегвен и Роурих предлагают присоединяться на правах равных партнеров всех владетельных господ. Ну, а чтобы закрепить дела союза, чтобы подать его прочим равным партнерам под выгодным соусом — решено было устранить архканцлера. М-мать! Эдак количество сепаратистов вырастет в геометрической прогрессии… Ренквист, дэйрдрины, теперь еще и эти… не нахожу печатных слов. Мне нужны победы — быстрые и мощные, чтобы приструнить всех распоясавшихся царьков. Ситуация как во Франции времен Генриха III, когда страна грозила просто распасться на ряд феодальных уделов…

Мы петляли по окраинам Норатора, вдоль одного из мелких притоков Аталарды. Наконец показались серые приземистые башни Дирока. Крепость располагалась среди плотно застроенных пригородов, похожая на мрачный дворец людоеда. Оконца башенных стен, забранные решетками, навевали именно такое впечатление. Карета пошла медленнее. Я поворошил бумаги — выписки по Дироку, составленные неутомимым Литоном. Списки имперских заключенных, списки выплат на содержание всего Дирока, ведомости на жалование… Тюрьму — что удивительно — не отдали на откуп какому-нибудь барону, она до сих пор числилась за имперской фамилией и исправно пожирала финансы настолько огромные, что мне было страшно. А еще там сидела Адженда — несколько дворян и военачальников, которые однажды составили заговор против Эквериса Растара, и очень могли мне пригодиться. Я изыскивал, если можно так сказать, внутренние ресурсы для грядущей войны.