Вернулся из приемной Блоджетт, поцокал языком, увидев похабные картинки. Я знаком велел ему присесть да поесть. Он подчинился — как видно, не завтракал с утра, весь в делах, присел на торец стола, большую часть которого занимал огромный сундук.

Я подумал, что теперь безотлагательных дел будет становиться все больше, и если не сплавлять часть их на помощников, я рискую бегать как та белка в колесе, все двадцать четыре часа в сутки, и все равно времени мало будет.

Левой рукой я хватал нарезанный Амарой хлеб и мясо, ел, правой составлял заметку про нашего Хвата. Пока сидел в плену у прозреца, я не мог действовать, но мог — думать, и это было мое единственное развлечение и терапия, чтобы не сойти с ума от яда и слепоты. Неспешно план поимки хитрого эльфа родился и окреп, и сейчас я быстро заполнял бумагу чернильными строками. Закончив, показал Шутейнику и старшему секретарю.

Гаер прочел, хмыкнул. Блоджетт цокнул языком:

— Хитрая затея!

— Сработает ли, мастер Волк?

— Обязательно. Только конченый идиот не клюнет на мою приманку, а эльф не идиот. Сумасшедший — может быть, но не идиот. Любопытство же присуще всем расам. Он обязательно решит взглянуть, и мы… Это единственный наш шанс поймать Хвата.

И мертворазум эльфийского леса мне не простит, если я упущу Хвата. И Эльфийская тоска расползется и все мои усилия пойдут прахом.

— Учти, Шутейник, — повторил я, — у нас будет лишь одна попытка. Сколько у тебя сейчас людей?

— Двенадцать. И три хогга. Все — заслуживают наивысшего доверия.

— Хорошо. Будем считать, этого хватит. Покажешь им портрет, они должны крепко запомнить эту харю, запомнить до каждой черточки, каждого изгиба. Помни — эта тварь умело маскируется.

— Когда печатать статью?

— Я скажу, когда окончательно будем готовы. Скорее всего, следующая неделя, но, может быть, и раньше, намного раньше. Да, еще. Мне нужен свежий труп. Можно утопленника, но обязательно бодрого, не разбухшего.

Шутейник ни капли не удивился, а Блоджетт поперхнулся вином.

— Человека? — осведомился гаер деловито.

— Да.

— Как скоро, мастер Волк?

— Послезавтра. Труп не должен носить следов разложения. Он должен быть… свежачком. Если есть раны — замаскировать, переодеть в свежее. Это должен быть труп, внушающий всяческое доверие. Труп, хм… делового человека.

— Мужской, стало быть?

— Да. Труп в одежде небедного горожанина, купца. Тайно доставить его в Варлойн, положить на ледник. Дальше я скажу, что делать.

— Сделаем, мастер Волк. Эх, наступают горячие денечки. Прощайте, мои гривуазные* куплеты!

В штанину ткнулось что-то мягкое, я сунул руку под стол и нащупал сперва уши, затем толстую холку, и почесал ее малость. Кот довольно сказал «Ур-р-р», и куда-то убрел.

Я бросил взгляд на гаера:

— Помнишь Прядку?

Он потрогал кривой, плохо заросший шрам на лбу.

— Кто ж ее забудет! Мне по головешке кружкой, а вам бутылкой прилетело! Ладушки-воробушки!

— В трактир «Счастье» надо отправить своего человека либо хогга, я уже говорил как-то… Валтор будет туда наведываться…

— Помню, мастер Волк. Все будет сделано. Сегодня же отправлю.

Тайный приказ Шутейника — студенты да хогги из тех, кого он знает лично, за кого ручается. На первых порах — сойдет.

— Ох! Господин… Торнхелл… — вскричал Блоджетт, порываясь встать.

— Что такое?

— Кот… ваш кот! Убийца! Тычется мне в ногу!

— А. Свет Ашара… Так почешите ему за ухом. Он за этим и тычется. Чешите-чешите, иначе не отстанет. И не бойтесь, своих он не трогает, правда.

Блоджетт, однако, бросил руки на стол, сел прямо, как стрела. Я лишь усмехнулся.

— Еще дело, Шутейник. В парке Варлойна проживают восемь нахлебников, то бишь святых отшельников. Их старший, Мариокк, подозрителен мне. Установи за ним плотный надзор.

Старый секретарь вскинул седые брови.

— Мариокк? Ваше… Господин Торнхелл, он святой отшельник, переводящий юношей из пажей в оруженосцы вот уже много лет! Какие подозрения могут быть… к святому?

Ох уж мне это средневековое религиозное сознание… И ведь правда — Блоджетт видит в Мариокке святого. А что: тридцать или сколько там лет прожил в хижине отшельником, на всем готовом, не работал, только молился — значит, точно святой. А еще смиренно жрал имперское довольствие. Ну и изредка участвовал в ритуале перевода пажей в оруженосцы. Конечно, святой, кем же ему еще быть? Он же отринул мирские радости, о да!

— Он, возможно, связан с дэйрдринами. — Я не стал озвучивать подозрение, что Мариокк кажется мне прозрецом. — Установи за ним плотный и обязательно явный надзор. Пусть знает, что за ним следят. Посмотрим на его реакцию. — Если Мариокк великий прозрец или один из двойников прозреца, я свяжу таким образом ему руки, он не сможет никуда отлучиться, понимая, что каждый его шаг отслеживается.

Шутейник сказал, подумав:

— Если святой отшельник намылится в город… По бабам, скажем… — Блоджетт оскорблено вскрикнул.

— Следовать в город. В бордель. В кабак. Сопеть в затылок. Залезет в сортирную дыру — туда за ним нырнуть. Найди людей, готовых на это. Денег возьми столько, сколько потребуется. Пусть одновременно за ним следят три-четыре человека.

— Найму еще актеров, — кивнул Шутейник. — Ангажемент в этом году все равно дерьмо дерьмом, даже в кабаках не наливают за песенки…

В прихожей раздался грохот и сдавленная брань. Явился Бришер. Шутейник сгреб еще золота в сумку, сунул рисунки под мышку и откланялся.

Блоджетт взглянул на меня с недоумением и опаской:

— Ваше велич… господин Торнхелл! Ладно Мариокк… хотя все эти годы он вел себя безупречно, и не один придворный был осенен его благословением! Но труп? Зачем вам труп?

— Мертвый труп утонувшего человека? — процитировал я по памяти.

Он стушевался, глядел на меня с подозрением — уж не рехнулся ли я часом.

— Д-да… Мертвый труп… человека…

— Он сделает для нас большое дело, — проговорил я с улыбкой.

— Мертвый человек? Дело?

— Да. Он добудет нам флот.

*Противоположность куртуазным — т. е. непристойные.

Глава семнадцатая

Блоджетт пригласил капитана наемников, сам убрался куда-то. Бришер вошел, как обычно с силой печатая шаг, так что монеты в сундуке начали подпрыгивать и звякать. Сургучного цвета лицо (явно, уже выпил на рабочем месте) в изобилии усеяно веснушками. В руках объемистый бочонок.

Бухнул его у Законного свода, отдулся.

— Это вам, ваше сиятельство! Обещал, да!

Похоже, он вознамерился приносить мне по бочонку за визит. Сколько же у него их припрятано?

Глаза капитана внимательно изучили содержимое сундука.

— Послы? — Он знал, что я буду вымогать деньги у послов.

Я встал и поприветствовал Бришера рукопожатием, от чего у меня возникло ощущение, что моя рука побывала в слесарных тисках.

— Конечно. В этом сундуке утром было пятьдесят тысяч, сейчас уже меньше, ибо часть денег я уже пустил на текущие нужды. И за эти пятьдесят тысяч я должен прилюдно отречься от короны на ступенях Храма Ашара.

Он оскалился в усмешке, выучил меня, знал, что на это я никогда не пойду. Шурик вылез из-под стола, сел у ног Бришера, и капитан с готовностью почесал серый лоснящийся загривок.

— Чрезвычайно душевный кот! Да, чрезвычайно! Он приходил к нам в казармы, разодрал ногу нашему кашевару, передушил всех крыс и загрыз собачку. Очень ласковый. Кашевар не в обиде, нет. Он, не заметив, наступил ему на хвост. Да, на хвост! Но поесть любит! Кгм! Я смекаю: дай ему лошадь — он ее за сутки дочиста обгложет.

Я кашлянул. Кот лениво покосился на меня через плечо: «Наговаривают!» — сказал его взгляд.

— Это золото — для найма горцев Шантрама, — сказал я. — Я ведь говорил о выгодном для вас предложении, помните, Бришер? Здесь — около сорока тысяч.