Вывезти семью Степану Ильичу сразу не удалось, потому что не было оказии – реки вскоре по его прибытию стали. Предстояло зимовать, а значит, как-то нужно добыть пропитание. Следовало предпринять что-то значительное, весомое…
В самом начале зимы он без разрешения покидает место ссылки и проходит пешком до реки Васюган и далее по ней до посёлка Усть-Чижапка,31 а это около семидесяти километров пути. В Усть-Чижапке был посёлок спецпоселенцев, заброшенных сюда одновременно с теми, кто был выслан на Нюрольку. Здесь Степан Ильич смог переночевать у одного ссыльного, вместе с которым они добирались до Нарыма из Новокузнецка, да, так стал называться Кузнец как раз с 32-го года.
Уже следующим днём через посёлок проезжал саночный обоз, и Степан Ильич договаривается с извозчиками за небольшую цену добраться с ними до Томска. Он сумел сойтись с суровыми возничими, представившись жителем Томска, явившимся сюда, чтобы проведать родных. Впрочем, когда ты угощаешь махоркой щедрой рукой, становится не важно, кто ты и откуда.
Степан Ильич легко вошёл в компанию извозчиков, так что смог устраиваться вместе с ними на ночлег в селениях на их пути, где они вместе кое-чем ужинали. С добрыми бывалыми мужиками он обсудил вопрос о возможности покупки за небольшую цену лошади с санной повозкой в одном из сёл по пути. Они допускали такую возможность и обещали посодействовать. Да, бывает, что крестьяне избавляются от лошади перед вступлением в колхоз или продают за любую предложенную цену колхозных, пребывая в оном.
Уже вблизи Томска в селе, где обоз остановился на последнюю ночёвку, Степану Ильичу удалось решить первую половину своей продовольственной операции – он стал обладателем лошади с санной повозкой…
В Томске Степан Ильич оставался недолго. В ближайшую же ночь, загрузившись мешком соли, которую ему удалось набрать у её россыпей на пристани, Степан Ильич отправился в обратный путь. Вскоре, заспешив, он нагнал обоз, направляющийся в Нарым.
В Усть-Чижапке он был предупреждён, что на Нюрольку приехали комсомольцы и строго смотрят дисциплину.
Уже свернув на Нюрольку, на подъезде к спецпоселению Степан Ильич, сколько мог, проехал в лес, бросил сани и, заведя лошадь вглубь леса, сумел её завалить… У него нашёлся для этого топор и нож. Он разделал тушу и, прихватив с собой часть конины и соли, припрятал всё остальное в труднодоступном месте, придавив тяжёлыми корягами.
В течение зимы Николай с рюкзаком за плечами регулярно уходил «на охоту», возвращаясь всегда с добычей… Соли и лошади хватило до весны.
Где-то в мае в спецпоселение появились вербовщики рабочих на рытьё канав для водопровода в Прокопьевске.32 Это было так кстати! Наши ссыльные весной 33-его покинули зловещий Нарым.
О том, что ссылка крестьян на Нюрольке была уникальной по тяжести условий жизни, можно судить по отсутствию упоминаний о ней в имеющихся свидетельствах о геноциде крестьян в начале тридцатых годов.33 Этому напрашиваются такие объяснения:
Во-первых, мало, кто выжил. Во-вторых, выжившие чувствовали себя ущербными по сравнению с теми, кто был приговорён жить, и кто невольно смотрел на них, как на людей не совсем правильных. Выжившим не хотелось унижаться перед ними, вспоминая своё прошлое. В-третьих, выжившим было страшно вспоминать то, что они видели и пережили. Им хотелось скорее забыть всё это, забыть, чтобы стать «нормальными людьми», тем более, что среди того, что они пережили, возможно, было и такое, что может ворошить нашу совесть – неблаговидные дела и поступки, которые может совершать человек, поставленный на грань жизни и смерти34.
Радость освобождения от Нарымского ада омрачилась смертью Софьи, она умерла вскоре по прибытию в город Прокопьевск. Степана Ильича с семьёй поселили в одном из бараков на территории Прокопьевской районной комендатуры. Формальности по переводу его сюда из города Кузнецка были произведены без его участия.
Работа на Водоканале состояла в копке водопроводных канав двухметровой глубины. Лиза тоже была устроена на работу, но Степан Ильич копал и за себя, и за неё. Кормили супом из капусты один раз в день и выдавали немного хлеба, но этого было больше чем недостаточно. Приходилось ночами тайком покидать территорию комендатуры, чтобы поживиться картошкой или капустой на полях её подсобных хозяйств. Это ловко умел делать Трофим, подлезая под колючую проволоку.
Сразу же по приезду в Прокопьевск, в мае 1933 года, Степан Ильич послал заявление в Краевую Избирательную комиссию с просьбой восстановить его в правах.
Заявление
Настоящим прошу Краевую комиссию разобрать мое заявление в том что я выслан неверно так как я занимался крестьянством и жил при отцу и мой отец имел следующее 5 рабочих лошадей коров 4 баранов 20 Конная молотилка Косилка Бричка и больше ничиво Семейство было 8 душ Рабочих из них 2 души Наемных у моего отца небыло И Теперь я одиленый от своего отца в 1929 году начто и был раздельный акт Я получил от своего отца сибе част имущества по акту следующее рабочие лошади 1 коров 1 баранов 8 и больше ничиво Тепер прошу Краевую Комиссию разобрать мое заявление и восстановит мне в правах Я считаю выслали неверно и выслали спецпоселенцем низнаю зачто начто прошу Краевую Комиссию обратить внимание В настоящее время я работаю на главном водоводе города Прокопьевска и живу с семьёй в бараке №32 от прокопьевской рай Комендатуры и прошу решение сообщить в адрес этой Комендатуры
И вот – ноябрь 33 года! Краевая Избирательная комиссия удовлетворяет ходатайство по заявлению Степана Ильича! Он восстанавливается в правах! Ему и Лизе в течение месяца были выписаны паспорта! Правда, в паспортах были отметки о пребывании в ссылке…
Краевая комиссия рассматривала дела отца и сына в совокупности. Интересно, что «мотивы ходатайства о восстановлении избирательных прав», фигурирующие в справке об их восстановлении, взяты из заявления Софьи, где она ссылается на постановление сельсовета: Черняка Илью восстановить как не имевшего батраков и при молотьбе закабаления нет. Кроме того, при решении о восстановлении в правах был учтён тот факт, также из заявления Софьи, что его сын отделился от отца, живёт самостоятельно. Далее, в оправдательном документе говорится, что по одной из справок сельсовета Черняк Илья имел постоянных и сезонных батраков. Однако, утверждает «Докладчик» по этому делу, заявлений об этом от самих батраков нет (!). К тому же, утверждается далее, согласно последней справке сельсовета от 25/V-1930 г. (той, которую оформлял Кошарный!) батраков у Черняка Ильи не было, за молотьбу производилась оплата по установлению сельсовета. Создаётся впечатление, что «Докладчик», имени которого в документе не приводится, очень скрупулёзно и ответственно отнёсся к разбору дела о лишении избирательных прав Ильи Яковлевича и его сына, внимательно рассмотрев все бумаги. И хорошо, что таких бумаг (заявлений и жалоб) было много! Они действительно, в соответствии со словами старого учителя, учётчика земляных работ в Кузнецке, до поры до времени хранились в делах обвиняемых, пока не нашёлся добрый человек, который внимательно их прочитал… или, может, пришло такое время, что ему было дозволено прочитать так?
Собственно, своим постановлением Краевая комиссия объявляла о реабилитация Ильи Яковлевича! А восстановление в правах Степана Ильича было просто следствием этой реабилитации!
Представляется, что, если бы Степан Ильич был уверен, что Илья Яковлевич жив, теоретически он мог бы, воспользовавшись оправдательным постановлением Краевой комиссии, добиться и его освобождения. Но реалии были таковы, что, во-первых, сама эта высокая Комиссия не знала, где сейчас ложно обвиняемый, или делала вид, что не знает. В оправдательном постановлении об этом говорится так: По заявлению жены Софьи, её муж Илья взят ГПУ и неизвестно где находится (!). Во-вторых, как следует из этой сложной кухни с экономической политикой тогдашних властей, «кулаков» забирали не потому, что они преступники и что потом, при наличии новых фактов они могут быть освобождены, а потому, что у них такие руки, которыми можно не только запросто рыть котлованы стометровой глубины, но даже, если говорить фигурально, удерживать небо, то есть обеспечивать благополучную жизнь в стране. Советская власть понимала это и, уничтожая крестьянство, под занавес стремилась исчерпать возможности трудового инстинкта этой могучей категории людей по полной.
