Судя по разрозненным техническим подробностям, изредка встречавшимся в рассказе, путешествие началось прямо в подвале заседаний – в темном углу оказалась массивная железная дверь, за ней коридор и колодец с вбитыми в стенку скобами. Нацепив на буйные головы оранжевые каски с шахтерскими фонариками, вся компания поперла вниз, отдавливая друг другу пальцы и нещадно ругаясь… К счастью, кто-то из этих, по словам Поросьяна, спелеологов—недоучек прицепил к последней скобе веревку, иначе, тут мы с Беркширом понимающе переглянулись, хана – обратную дорогу они точно бы не нашли. Последняя фраза прозвучала несколько снисходительно, как будто ему, Поросьяну, потеряться вовсе не грозило – погулял бы, да вышел по мере необходимости…

Дальше было бессистемное брожение по узким извилистым коридорам и горячий спор о смысле жизни, тем более что помимо касок народ захватил с собой некоторое количество горючего. Постепенно, пересчитав лбами, к счастью, защищенным касками, изрядное количество протянутых во всех направлениях труб, споткнувшись о всевозможные препятствия и вляпавшись в грязь по полной программе, исследователи вышли в более широкий туннель, где остановились отдохнуть. Воздух здесь был посвежее и не такой сырой, да и неприятные запахи почти пропали. Санаторий, короче. Поросьяна еще удивило, что почти не ощущался холод, с которым он ожидал столкнуться под землей, но мы то поняли, что после принятого ими наверху это было вполне нормально…

В этом месте Поросьян сделал паузу и произнес свистящим шепотом примерно следующее:

– То, что я скажу вам дальше должно остаться строго между нами. Это слишком серьезная информация. Я затрудняюсь даже предположить, что может случиться, если она выйдет за пределы нашего круга. Ясно?

Мы дружно закивали – чего уж тут непонятного? А случилось вот что: где-то далеко, насколько именно далеко сказать трудно и из-за темноты, и потому что под землей в замкнутых пространствах нарушается привычная логика распространения звука раздались шаги. Это были абсолютно спокойные четкие шаги, шаги человека уверенно следующего по своему маршруту. Поросьян вначале решил, что это кто-то из отставших от компании догоняет, но почему без фонаря? На деле, судя по испуганно притихшим попутчикам, все оказалось гораздо страшнее – они сбились в кучу и, направив во все стороны фонари включенные на максимальную яркость, заняли круговую оборону.

Вопросы Поросьяна остались без ответа: не до него было – шаги то приближались, то удалялись, сея страх и хаос своей неотвратимой неопределенностью, и тем, что загадочный Некто передвигался в полной темноте.  Он как будто играл с охваченными ужасом людьми – играл лениво и равнодушно, или просто не замечал их, не обращал внимания, как не замечаем мы паники разбегающихся от нашей грохочущей, сокрушительной поступи муравьев…

Уже наверху, когда дрожащими руками – аж горлышко по стаканом лязгало, была разлита заначенная кем-то на крайний случай и вовремя найденная бутылка водки, и горячая волна пробежала по жилам, отогревая тела и души, Шериф, взяв с Поросьяна самые строгие клятвы в полном молчании и неразглашении, поведал страшную тайну подземелий…

– Парецкий, помнишь того типа, который в твоем Доме из-под земли вроде как вылезал? – Поросьян так посерьезнел, что почти протрезвел. Я судорожно кивнул, уже почти зная, что именно сейчас услышу.

– Так вот, он действительно существует! А еще тебе очень повезло – мало кто выживает при встрече с ним… Возможно, он тебя просто не заметил.

Беркшир дрогнувшим голосом прошептал «кошмар» и боязливо оглянулся, а я прикусил язык – еще мгновенье и я бы нарушил слово данное Бледу и все рассказал. Это была бы еще большая глупость, чем отключка в середине разговора с ним, потому что как говорил забытый мной литературный герой: «если человека что-то и отделяет от бездны, так это его слово». Ведь нарушив данное слово, наносишь непоправимый ущерб в первую очередь себе – твой мир теряет форму, расползается как клякса по промокашке, а вместе с ним теряешь форму и сам. «Кто я?» – спрашиваешь ты себя, а в ответ невразумительное липкое чавканье… Впрочем, многие смотрят на все это гораздо проще.

Между тем, Поросьян продолжал свой драматический рассказ с каждой минутой бронзовее и увеличиваясь в росте, Беркшир испуганно охал и вздрагивал представляя набросанную яркими, стремительными мазками картину подземного кошмара – некоего существа, которого можно иногда услышать, и очень редко увидеть, но выжить после этого почти невозможно. Согласно подземным легендам зовут его вроде бы Блед или что-то в этом роде.  Живет он в недосягаемых для человека глубинах, изредка зачем-то поднимаясь в верхние горизонты. Любое его появление сопровождается необъяснимыми явлениями – вплоть до…

На этом месте Поросьян потер руками глаза, видимо, отгоняя кошмарные видения, и после паузы заполненной тишиной – только у Беркшира мелко стучали зубы, а в животе у самого рассказчика совершенно неуместно бурчало, продолжил:

– Откуда он и что делает под землей не знает никто, но сам факт его существования не вызывает сомнений. Как и кровавые следы его контактов с людьми…

 Поросьян выразительно замолчал, а мне было очень плохо. Я не мог больше терпеть – вся это Поросьяновская эпопея, все эти Шекспировские страсти не стоили и двух слов моего рассказа!  Все эти Шерифы, Рексы и прочие, все это сборище, считающее себя великими и могучими, храбрецами из храбрецов… Герои хреновы! Я представил себе лица Поросьяна и Беркшира, когда они узнают, что с этим самым великим и ужасным Бледом прошедшей ночью я преспокойно пил коньяк! Что мы стали почти друзьями. А все эти байки про ужасы и кровавые следы не более чем плод разгоряченной алкоголем и собственным страхом фантазии. Что-то там, конечно, было – Блед ведь сказал «не люблю, когда на мою территорию заходят», но это любому человеку свойственно. Мой дом – моя крепость…

Поросьян, подбадриваемый неподдельным ужасом в глазах Беркшира, продолжал живописать страшные подробности подземной жизни, а я уже успокоился – в конце концов, и в его словах была правда, и в моем молчании. Правда, ведь, она как судьба – у каждого своя и не поймешь до конца, то ли ты ее выбрал, то ли она тебя…

Впрочем, в одну из пауз я вставил, что, мол, переночевал в Доме, как и собирался. Все вроде тихо и спокойно. «Молодец!» – сказал Поросьян. «Здорово!» – согласился Беркшир. И на том спасибо…

Глава 5

  Утренний звонок, который я спросонья принял за привычную побудку, оказался телефонным. Я долго гонялся за будильником, безуспешно нажимая на все его выступающие части, а он, с ехидной ухмылкой на циферблате, всячески увертывался и даже пытался самым бессовестным образом спрятаться. Наконец, когда я придавил строптивца подушкой, а звон не прекратился, я понял – что-то здесь не так, какая-то тут загадка. Мне что загадок мало? Дом этот, клад, Блед… С учебой проблемы накопились – вчера я дело с мертвой точки сдвинул, но этого мало… Только тут до меня дошло, что звон исходил от телефонного аппарата. Пришлось вставать…

Возмутителем спокойствия оказался Беркшир. Речь его была на удивление ласкова и вкрадчива – похоже что-то ему от меня надо. Впрочем, такая манера мне нравится гораздо больше привычки Поросьяна, пытающегося каждый раз повернуть дело так, что вовсе не ему это надо – напротив, он жертвует собой ради окружающих. Грубо говоря, ты предлагаешь ему разделить выпивку или трапезу – исключительно из чувства дружеской солидарности и желания угостить голодного, безденежного товарища, а он (когда дело сделано, разумеется) вместо благодарности и теплых слов в лучшем случае лениво обронит, что портвейн был не высшего качества, да и закуска оставляет желать лучшего.