Ночью ему приснилась армейка. Он служил в Белоруссии. На самом излете Советского Союза. Снилось ему, что заходит он в один и тот же дом и звонит в одну и ту же дверь. А она перед ним отворяется, и за ней ничего нет. Тогда он снова заходит в подъезд и снова звонит в дверь, и она снова открывается, и так бессчетное число раз.

Валерка проснулся и сел смотреть в окно. Светало. Шел мелкий дождь, и фары выхватывали капли на стекле и преломлялись в них.

У Валерки дома – жена и дочь, студентка университета имени Лобачевского, есть маленькая собака, крикливая, есть «Форд-Мондео», часто зовут в гости друзья, купившие дом за городом, там устраивают они баню и шашлык. А за забором, в других таких же домах, тоже люди топят баню и жарят шашлык, и так изо дня в день, и разговоры о политике, войне, ядерной бомбе, американцах, и сколько лет прошло, и только рейс прерывает его размеренную жизнь с баней и шашлыком и разговорами о америкосах.

Валерка нашел дом, точно такой же, какой видел во сне, и дверь в этом доме была такой же, какую он видел во сне.

Рассвело. Забегали, заторопились люди на работу, двинулись автобусы и поливальные машины, застучала мошка по стеклу, оживились птицы. Валерка положил руки на руль и стал смотреть на подъезд.

И вспомнил, как в увольнительную встретил тут Ингу, так звали девушку, которая жила в этом доме. Инга рвала сирень и окликнула его.

– Ко мне нельзя, мои дома, – сказала она и засмеялась.

Валерка был в гимнастерке, ремень туго стягивал талию, он шагнул к Инге – она отвернулась и пошла вперед него.

Вышли в парк, спустились к реке. У берега тухла мертвая рыба.

– Фу! Снова что-то скинули! – сказала Инга и глянула в сторону двух высоких труб и корпусов фабрики с широкой лентой стеклянных окон.

В лесу он сбросил китель на траву, Инга легла и вытянула ноги с треугольными коленками.

– Ты, Валерка, – молчун! Тебе никто не говорил об этом? – сказала она.

– Нет.

– Мне нравятся молчуны, но непонятно, что у них на душе. Вот у тебя что на душе?

– Не знаю, – он присел к ней, боясь ее спугнуть.

– А я знаю, – сказала она и притянула его к себе, и обвила шею, и поцеловала. Валерка пристально смотрел в ее глаза, все внутри него напряглось.

– Что ты думаешь обо мне? – сказала она, и Валерка увидел, как слюна, словно паутинка, пересекает ее рот.

Валерка смолчал. У него еще не было ни разу в жизни девушки, он слышал от ребят разные скабрезные истории и теперь, когда Инга была рядом, боялся ее и тянулся к ней.

Когда они поднялись и она, глядя в зеркальце, выпутывала из волос соломинки, он стряхнул китель и перебросил его через плечо.

Домой возвращались другой дорогой, вдоль поля. Валерка рассказывал о том, что дома него сестра вышла замуж, что не удастся с ней увидеться, будут учения, а должен быть отпуск. Инга молчала, шла и смотрела на свои туфельки.

– Скажи, что ты обо мне думаешь? – снова спросила она.

– Ты самая красивая, – ответил Валерка, не зная, что сказать.

– Дурак ты!

Инга оторвалась от него и побежала далеко вперед, он бросился за ней, но по пути, стукнув себя по карманам, понял, что оставил у дерева на траве документы.

Вернулся – они лежали там, куда он их положил. А когда ринулся за Ингой, ее и след простыл.

Валерка вернулся в часть.

Потом он несколько дней не выходил из танка, рота находилась на марше. Под Борисовом комполка произнес прочувствованную речь, что в этих лесах воевала доблестная рота «Горьковский комсомолец». Валерка думал об Инге, о ее коленках, слюне, пересекавшей рот, и вспоминал запах тела Инги, почему-то ему казалось, что она пахнет сиренью.

В дверь машины постучался гаишник – нельзя тут стоять. Валерка завел автовоз и, разворачиваясь, заметил, что из подъезда вышла полноватая женщина, рядом с ней шел мужчина, у развилки он поцеловал ее и они разошлись. Она или не она? – подумал Валерка. Что-то неуловимо знакомое промелькнуло в развороте женской головы, в движении руки. Она – не она! – думал он. Нет, сказал себе Валерка, это не она. Конечно, не она. Поравнялся с женщиной, открыл окно и вытащил голову, вглядываясь.

Женщина не сразу обратила внимание, что рядом едет здоровенная махина, а когда увидела его небритое лицо в окошке сверху, остановилась. Валерка спрыгнул к ней.

– Кочнев. Валера Кочнев. Молчун, – сказала она. – Вот ты и догнал меня.

Валерка не знал, что сказать, смотрел на Ингу. Она почти не изменилась, как будто, действительно, не было тех лет, а он догнал ее.

– Как ты здесь?

– Ехал вот. Остановился.

– Значит, судьба, – сказала она и зажмурилась от солнца, и пошла вперед, оглядываясь и как бы приглашая его за собой.

В это мгновение Валерка увидел ее всю, какую-то сияющую, неповторимую, и он снова, как и тогда, раньше, засеменил за ней.

– Ты женат? – спрашивала она на ходу.

Он кивал головой.

– А я нет, – доносилось до Валерки, голова его кружилась, было легко, не так, как дома, когда приезжаешь и заваливаешься на диван, и все понятно, и ничего нового. – Родители умерли, – добавила она.

– Извини.

– Да ничего. Это было так давно. Приходи сегодня за дом. День рождение справляем.

– Чье, твое?

– Нет. Придешь?

– Приду.

– Скажешь, родственник из Москвы.

– Почему из Москвы?

– Все знают, что у меня есть родственник в Москве.

– Я приду, – говорил на ходу Валерка и думал, что надо купить рубашку и брюки.

– Если бы ты тогда догнал меня, – протянула загадочно Инга.

– Так я искал! Документы у дерева забыл, – вскинул голову Валерка.

Он и не оправдывался перед ней, и в то же время выдал себя, что помнил тот день, помнил отчетливо и детально.

– Какие документы? – не поняла она.

– Обыкновенные.

Инга остановилась, не совсем понимая, о чем говорит Валерка, жива была только обида, что ее тогда бросили. А тут, оказывается, такие подробности, какие-то документы.

Валерка смотрел на ее приоткрытую грудь.

– Может, я тебя довезу?

– Не надо, – произнесла Инга, и голос ее изменился, с веселого, наигранного, на грустный. Но тут же она снова заулыбалась и, толкнув его легонько в грудь, сказала:

– Увезешь меня в Москву?

– Так я не в Москве живу, – ответил Валерка.

– Видишь, как все не совпадает, – сказала она и свернула к проходной комбината, из которого когда-то вытекала зараженная вода и травила реку. Валерка остался позади.

– Я приду, – крикнул Валерка. – Обязательно приду!

– Не надо никуда приходить! Я пошутила, – ответила она и сделала ручкой «чао».

Валерка вернулся к автовозу, у машины стоял наискосок, преграждая путь, полицейский патруль.

Валерка уладил с ними дела: сунул деньги одному, второму, отогнал грузовик на стоянку, побрился в туалете, разделся по пояс, вытер тело сухим полотенцем и отправился в магазин покупать рубашку и брюки.

Боясь измять брюки, он целый день ходил по парку, смотрел со стороны реки на сверкающие на солнце окна комбината, смотрел на трубы, которые опоясывала надпись «СЛАВА КПСС». Курил, ел мороженое, глядел, как рыбаки тянут рыбу из воды, как рыба бьется на берегу, стараясь изо всех сил пробить своим телом землю и очутиться вновь в воде. Он впервые понял здесь бессилие выловленной рыбы, он подумал, что никогда не задумывался о том, как рыба мучается и кричит, ведь есть же у нее мозг и чувства, и только человек не слышит всего этого. Он смотрел, как бьется розовая плотва, как изгибается телом, а потом лежит и учащенно дышит, раскрывая жабры, и умирает, прижатая сапогом рыбака.

День тянулся долго, несколько раз Валерка подумывал – не бросить ли ему эту затею. Что-то трезвое будило его – вернись домой, но он находил возражения своему внутреннему голосу: ведь куплены рубашка и брюки. Однако самым главным было то, что он отключил звук у мобильного телефона и не отвечал на пропущенные звонки жены и диспетчера. Он понимал: надвигается катастрофа.