Все что угодно превращается в рутину, теряя первоначальные краски. Даже сейчас, на Альнарона не обращали особого внимания, настолько, что это было заметно. Лишь одна беременная эльфийка с опаской зашла в свою хижину, не отрывая презрительный взгляд от глаз проклятого.
Так он и дошел до своего дома. Большая, просторная хижина, обвешанная новыми теплыми шкурами. Оставаясь здесь, Альнарон почти все время проводил со своей сестрой Лирией. Часто мать оставалась с ней, чтобы обучить ее тонкостям ремесла. Лирия училась быстро, схватывая на лету особенности обработки шкур и кожи, и, казалось, ей самой нравилось это занятие. Когда же матушка удалялась по другим делам, сестра только и сетовала на свою тяжкую долю. Даже когда она жаловалась, это звучало как сарказм.
Хоть родная семья принимала его таким, какой он есть, все же Альнарон больше любил уйти чуть подальше от деревни, в тихий одинокий лес. Там он вновь предавался чтению, полностью погружаясь в другой мир. Его освободили пожизненно от работ в деревне, и это было огромной поблажкой для проклятого. Конечно, в большей степени это было, чтобы Альнарон просто лишний раз не показывался в деревне. Сам он был не против такого.
Даже свободные дни он проводил будто в дозоре, только без обхода местности. В такие моменты его совершенно не смущало уединение. Он так привык к одиночеству, что ему самому стало комфортно находиться в нем.
Альнарон отодвинул дверной полог, заходя в хижину, теплым светом освещенную из узких окошек. Здесь все было на своих местах: постели из веток, накрытые шкурами, несколько каменных столов и стульев. Посередине в земле вырыта небольшая яма для очага. В ней с вечера остались недогоревшие ветки. В дальнем углу, как всегда, кучей лежали заготовки из кожи.
Сзади чьи-то пальцы резко влетели под ребра Денору. Дернувшись от неожиданности, дикий эльф издал крякающий звук. Сразу зазвучал звонкий хохот.
– Как же смешно, наверно, – тепло, но с недовольством отозвался Альнарон, поворачиваясь к сестре. Кто же еще мог так его поприветствовать?
Лирия Денор едва доходила ему до плеч. Обернутая в хитон из оленьей шкуры, ее фигура была почти неразличима, но лицо обладало женским притяжением. Она, прекращая смеяться, прошла мимо брата к кипе необработанных шкур.
– Ух, это каждый раз смешно, поверь мне, – ровным голосом уверила Лирия, не упуская момента издевательски состроить физиономию. Схватив несколько свернутых заготовок, она на своих босых пятках развернулась и присела на низкую постель. – Ты что-то рановато, братец.
– И я тоже рад тебя видеть, – бросил ей Альнарон так же саркастически. Он все еще стоял в проходе. – Вижу, у вас ничего не изменилось. А где, собственно, матушка?
– Она опять пошла уму-разуму учить охотников, – сестра достала костяную заточку, начав очищать новую партию кожи от неугодных волосков. – Портят шкуры последнее время, приносят обрывки какие-то. Ну, ты знаешь ее – она всем там сейчас покажет, как надо правильно.
– Это да, точно, – усмехнулся эльф, задумчиво перебирая пальцами дверной полог. – А отец? Надеюсь, он уже в деревне?
Сестра ехидно бросила в его сторону:
– Соскучился, что ли? Тогда тебе как раз повезло. Вчера вернулся. Злой только какой-то. Видимо, что-то не срослось в западных кланах.
Их отец, Оррик, был командиром стражи, влиятельной личностью в деревне, представителем клана в других частях леса Тинраль. Заключения сделок, контроль обмена товаров между поселениями – это и еще многое другое было на его плечах. Он был находчивым эльфом, умеющим добиться своего. Не только в Белокости его уважали. Былые заслуги рода Деноров также помогали ему в делах. Может, благодаря отцу и предкам Альнарона еще не зарезали собственные сородичи.
Но при всем этом у Оррика была слишком большая ответственность, каждый раз сильнее давящая ему на плечи. Слишком мало времени оставалось на родных, которые иногда так в нем нуждались. Он посвятил всю жизнь своему народу, смешав семью с остальной безликой толпой.
– Он, стало быть, у шамана сейчас? – спросил Альнарон, уже подозревая ответ. Страж скинул с себя лиственный плащ, совсем запарившись в нем. В его темной боевой тунике с костяными пластинами пока не слишком холодно. Положив накидку на свою постель, он уже собирался выходить.
– Где же ему еще быть, – напряженно ответила Лирия. Она отложила на миг свое занятие, оценив брата взглядом. – Ты хоть ел вообще сегодня? Какой-то ты совсем бледный стал.
И то верно. Желудок, словно услышав это, решил сильнее о себе заявить. Слегка неприятные колики намекнули о том, что пора трапезничать.
– Я, может, потом зайду…
– Никаких потом, – наотрез сказала сестра, словно переняв черты матушки. Наклонившись вбок, она отодвинула кусок древесной коры, закрывавший углубление. Эльфийка вытащила скромный сверток из тонкой кожи со следами жира.
– Со вчерашнего ужина немного осталось от зайца. По дороге хоть перекуси, – она передала Альнарону остатки мяса. Тот принял их несколько смущенно.
– А когда это вы перестали есть кабанов? Обычно вы только их и готовите на вечер, – иронично подметил эльф, вновь стоя у порога.
– Прости уж, но кабана тебе просто не досталось. Иди уже, торопыга.
Лирия принялась снова приводить звериные шкуры в порядок, утратив интерес к брату. Тот вышел, на ходу уминая слегка пережаренную ножку.
Как он и думал вначале, путь его лежал к шаману, старейшине деревни. Домой Альнарона потянуло скорее из привычки, желания увидеть знакомое лицо. Все-таки, он иногда скучал по родным, хоть и не достаточно для признания в этом самому себе.
Шаман Гунмах жил на другом конце деревни, рядом с библиотекой, куда молодой страж не раз наведывался. Если бы не старейшина, Альнарона сейчас уже не было бы в живых. Именно он не дал хаосу поглотить весь род Деноров и привести его к гибели.
Альнарон не знал точно, что именно тогда случилось. При его рождении дикие эльфы в страхе требовали расправы, узнав о тьме в глазах младенца. Мать нехотя рассказывала, как они прятались у старейшины, как отец с его верными друзьями сдерживали беснующуюся толпу на подступах к Логову. Никто не знал причину таких беспросветно черных глаз, по которым нельзя даже было понять, куда смотрит эльф. После долгих минут ожидания и криков, шаман вышел к народу деревни и нарек ребенка проклятым и объявил его неприкасаемым. Сказано было, что любой, причинивший вред проклятому, мог разделить с ним его участь. Сказано было устами старейшины, что Альнарон несет в себе расплату за страдания других. Будто в нем воплотилось возмездие природы за все грехи диких эльфов.
Толпа смутилась тогда, требовала любых ответов, но даже у старейшины их не было. Разосланы были гонцы в ближайшие деревни известить о событии. Все узнали, что за трагедия произошла, сочувствовали и радовались, ведь это произошло не с ними.
И спустя годы, Альнарон понимал, насколько все это было чушью. Никто не знал, что действительно с ним такое. Все либо боялись, либо им было наплевать, чтобы попытаться выяснить настоящую природу проклятия. Все поверили в байку старейшины, который, к счастью, был одним из хороших друзей его отца. Сам Оррик поговаривал о том, будто именно шамана Гунмаха стоит благодарить за его доброту. Альнарону все равно легче не становилось от такого неведения.
Дикий эльф дошел до высокой арки, выстроенной из связанных меж собой костей – символичные врата на территорию старейшины. Сотни различных белесых останков были обмотаны между собой полосками кожи, составляя основание двумя толстыми колоннами. Сверху они соединялись такой же изогнутой балкой из костей. Альнарон вспомнил, как отец пояснял ему значение арки. Говорилось, что эти врата означают вечный восход солнца по утрам, даже если от диких эльфов останутся только кости.
За аркой открывался вид на длинную хибару, хранящую в себе сотни книг обоих народов: людей и диких эльфов. Летописцы, служащие в этой библиотеке, каждый день перебирали книги, переписывали старые трактаты, хранили историю. Альнарон тянулся к этим знаниям, и он бы с радостью поменялся местами с любым из этих летописцев. Жаль, что ему это было не суждено.
